Ленка аж расческу уронила: – Как в форму? – А потом, смешно пошевелив кончиком вздернутого носа, твердо возразила: – В штанах девушке ходить неприлично. Я же не циркачка и не турчанка какая… А платья в морской пехоте не предусмотрены. Хитро прищурившись на этот выпад, ответил: – Кто говорит за платья? Для бойца, пусть даже и женского пола, это довольно неудобная вещь. Снизу поддувает, задирается в самый неподходящий момент, а если узкое, то широко шагнуть не получится. А вот юбка-брюки – наше всё! Ласточкина (пока еще Ласточкина), как и любая женщина, сразу заинтересовалась идеей: – Та-а-к… Ну-ка рассказывай, что ты задумал. – Я лучше нарисую! В общем, что тут говорить? Просто вспомнились санитарки времен войны. Понятно, что любая барышня даже в самой хреновой обстановке хочет выглядеть нормально. И ходили девчата в форменных юбках. Правда, ползали, переодеваясь в шаровары. Но иногда возможности и времени для переодеваний не было. Представляете, какие неудобства испытывали в таких случаях сестрички? Так почему бы сразу не объединить эти два понятия, введя удобную полевую новинку для всех будущих женщин-военнослужащих? Короче – Аленка решила попробовать. Потом этот же рисунок ушел к мастеру-армянину (несколько охреневшему от необычности заказа), и через четыре дня Лена уже примеряла обновку. Глядя на нее, я лишь восхищенно вздохнул, вспоминая слова из фильма «Горячие головы». Это когда капитан патрульного судна, увидев главную героиню, переодетую рыбаком, потрясенно произнес: «Какой красивый парнишка». Здесь, правда, парнишкой и не пахло. Но форма барышне шла. Очень шла. Поэтому, поправив на ней берет, я протянул открытую кобуру для «парабеллума»: – Вот, возьми. Отсюда его доставать быстрее, чем из обычной. Да и на ремне оружие носить гораздо удобнее, чем в сумочке. Буденный, вместе с которым мы приехали в Армянский Базар, увидав Ласточкину в форме, вначале выразился хоть и в превосходных тонах, но совершенно непечатно. А потом, извинившись, заметил, что к данной одежде гражданские ботинки не очень подходят. Что сюда лучше сапожки, как у станичных девчат. И еще через несколько дней предоставил эти самые сапожки! Я же, поняв, что существующую сумочку тоже надо менять, предоставил свой вариант этого аксессуара. Коричневую (в цвет ремня и сапог) с короткими ручками и длинным ремнем для ношения через плечо. За что был обласкан отдельно. Так что теперь компактный морской пехотинец с тоненькой талией, подчеркнутой широким ремнем, вызывал постоянный повышенный интерес женской части госпиталя. Да и не только госпиталя. Тот армянин-закройщик через несколько дней после фееричного Ленкиного появления на людях нашел меня и робко поинтересовался, может ли он и для других заказчиц шить нечто подобное? Даже процент обещал (Мага при этом встрепенулся). А получив разрешение, умчался совершенно счастливый. Так что я думаю, в этом году может появиться новая мода. Ну а что – армянская диаспора раскидана по всей стране, и связь между собой они поддерживают всегда. Выкройки же переслать не проблема. Ведь вещь получилась довольно удобная и, что самое главное, совершенно не нарушающая принятых сейчас норм приличия. Но вскоре мне стало не до изысков женского туалета, так как по возвращению в штаб бригады был врасплох застигнут командованием офицерского полка. Судя по физиономии, полковник Сагалаев пришел не то чтобы скандалить, но настроен весьма решительно. Преувеличенно четко козырнув, нарисовавшийся в дверях Никанор Ефимович произнес: – Здравия желаю! Поздоровавшись, я предложил проходить и садиться, после чего поинтересовался причиной появления. Комполка какое-то время собирался с мыслями, а потом выдал, но слишком издалека: – Я очень уважаю Кузьму Михайловича. Начало было интригующим, поэтому на всякий случай я сразу ответил: – Комиссара не отдам. Мне за него предлагали самолет, четыре броневика, дивизион тяжелой артиллерии и два корабля с экипажами. Но не соблазнили. А ваше нынешнее материальное состояние я знаю, поэтому даже не будем рассматривать этот вопрос. Сбитый с толку моим ответом собеседник завис, а потом удивленно переспросил: – Два корабля? Но зачем? Я поднял палец: – Вот! Мне тоже, кажется, что корабли в данном случае нам никуда не уперлись. Пусть даже один из них – царская яхта. Да и вообще, чего вы все к Лапину клинья бьёте? Это мой комиссар. Я его вскормил. Растите своего, а этого не отдам! Окончательно офигевший полкач пару раз мигнул, но потом, ухватившись за последние слова, с жаром произнес: – Вы меня не так поняли! Нам Кузьма Михайлович совсем не нужен! Даже наоборот! – Наоборот? Хм… то есть вы готовы чем-то пожертвовать, лишь бы Лапин остался у меня? Хорошо. Но у вас ведь ничего нет. Из всего списочного имущества за балансом только затрофеенный немецкий MG… Хотел голосом Папанова добавить: «вы голодранцы», но посчитал это излишним, так как начальный запал Сагалаева уже прошел, и, похоже, он стал готов к конструктивному диалогу. Полковник тоже понял, для чего я всё это говорил, поэтому, грустно усмехнувшись, протянул: – Да-а… Вы с Кузьмой Михайловичем друг друга стоите… – Морда у комполка уже не пылала свекольным цветом, и он спокойно продолжил: – Я ведь и раньше имел возможность послушать самых разных агитаторов. Но они вам обоим и в подметки не годятся. Истинно вам скажу – если таких, как вы, впустить к Антону Ивановичу и дать немного времени, то боевых офицеров у его превосходительства просто не останется… Я сочувственно вздохнул в ответ: – Что, много рапортов уже подали? Сагалаев, вздохнув в ответ, мрачно посмотрел мне в глаза: – Триста восемьдесят два. И это лишь те, кто твердо решил и кого не переубедить. Остальные еще в раздумьях. Но если они продолжат ходить на ваши «лекции» и если комиссар не перестанет нас посещать, то к Деникину вернутся единицы… Понимаю, что для вас это прямая выгода. Но и вы поймите меня. После такого мне, как командиру полка, останется лишь застрелиться. Ведь одно дело, когда распропагандированные нижние чины отказываются воевать, и совсем другое, когда офицеры, вот так, практически полным составом, готовы сменить сторону… М-да… весело. Четыре дня назад (по моим сведениям) этих рапортов было двести девяносто. Неплохая тенденция. Всего неделя обработки в Севастополе и чуть меньше месяца здесь, а каков эффект! Но полковника надо как-то ободрить, а то у него настроение чересчур похоронное. Поэтому ответил: – Что значит – «сменить сторону»? Они как были, так и остаются на стороне России. Да и вообще – сами подумайте: в ваш полк изначально пошли добровольцы, не испытывающие ненависти к своему же народу. И для которых понятие «долг» не является пустым словом. Миллионщиков среди них нет. Детишки знати с прочими мажорами тоже отсутствуют. То есть люди понимают, что воевать им надо не за свои капиталы и даже не за чужие дивиденды, а просто за Родину. Вот мы им эту возможность и дали. Да чего я тут распинаюсь – вы и сами это понимаете, потому что тоже из таких! Полковник потер щеку: – Тут вопросов нет. Меня пугает другое… – И увидев мой вопросительный взгляд, продолжил: – Судя по всему, мировая война скоро завершится. Ну еще несколько месяцев и всё… А вот что будет потом? В недосказанности собеседника был свой резон. Он чувствовал обстановку и вполне резонно предполагал, что окончание войны с оккупантами вполне может означать начало гражданской войны. И ему было больно предполагать, что одни его сослуживцы станут с ненавистью стрелять в других. Но от этого никуда не денешься. Пострелять по-любому придется. Хотя Жилин и его люди еще в семнадцатом сделал все, чтобы особо кровавой резни все-таки не было. Он успел выпнуть большую часть пленных чехов, убрав тем самым точки кристаллизации формирования антисоветских масс. Успел дать распоряжение о переводе золотого запаса страны в Москву. Успел провести целый ряд переговоров с авторитетными царскими генералами. Потом, правда, впал в кому, но тут особой вины Седого не было. Просто не ожидал он подобной прыти от партайгеноссе. Думал, внутренние разборки с пулей в виде аргумента попозже начнутся. Малость не угадал… Зато как очухался после ранения, так сразу снова принялся за дело. И в результате отсутствия Брестского мира большевиков сейчас не держали за предателей России, с легкостью раздающих политые кровью предков земли. И это только внутри страны! В международные дела я особо не лез, но как понял из оговорок, там тоже все нормально. Мы-то, вон, до сих пор держим фронт и отвлекаем на себя силы немцев и их союзников. Пусть и мизерные, но отвлекаем. То есть формально Россия будет входить в число стран-победительниц. Но сдается мне, что основные битвы с членами Антанты на дипломатических фронтах нам еще предстоят после победы… Только я малость отвлекся. Сейчас всех внутренние дела волнуют. Так вот, из-за того, что Советское правительство не считалось правительством предателей, у офицеров были практически равные варианты выбора стороны. А аргументация у тех, кто хотел сколотить белое сопротивление, сильно уменьшилась. И общая проводимая политика (за исключением периодически вылезающих идиотов типа «военной оппозиции») была направлена на нормализацию отношений со служивым людом. Причем последние месяца два это прямо наглядно видно. Ну а чего бы не нормализовать, если воля есть, понимание вариантов решения проблемы есть, деньги на это тоже есть… И вот один из результатов этой самой политики сидит передо мной. Заранее страдает. Поэтому я поднялся, налил чаю из принесенного недавно самовара и, протягивая полковнику стакан (как положено – в подстаканнике), пожал плечами: – Для профессиональных военных война не закончится никогда. И в «своих» пострелять придется. Это – да. Но там такие свои – что хуже немца. А в основном придется возвращать утраченное и наводить порядок. Причем в самое ближайшее время, а то вокруг просто пипец что творится. Украинские националисты на западе. Там же вольные поляки, которые будут жаждать урвать кусочек России. Англичане с ханами да эмирами в Средней Азии. Турки и немцы на Кавказе. Японцы на Дальнем Востоке. Ведь окончание войны вовсе не значит, что закончится «большая игра». И это еще не считая внутренних врагов типа того же Краснова. Сагалаев отпил чая, слегка поморщился (ну кончилась у меня нормальная заварка!) и глухим голосом ответил: – Сие понятно… Но ужасно себе представлять, как вчерашние однокашники и однополчане станут уничтожать друг друга… Вообще после февральской революции и особенно после сентябрьского переворота всё полетело кувырком. Разложение войск, зверства солдат… А тут еще и такое в офицерском корпусе… Я возразил: – А что, офицеры не люди? При последнем царе им было прямо запрещено интересоваться политикой. Вот они и жили, словно в вакууме, не вникая в окружающую обстановку. Что само по себе крайне глупо и особо чревато. Это ведь равносильно тому, что командир подразделения не будет владеть обстановкой в своей зоне ответственности. Со всеми вытекающими последствиями. Поэтому офицеры этими «неожиданными» революциями и были выбиты из колеи. Поэтому же они инстинктивно стремились держаться поближе к своим. А здесь люди впервые поняли, что у них есть выбор. Полковник вскинул голову: – Ну и какой же это выбор? Окончательно принять сторону красных? Закуривая, я ухмыльнулся: – Так не к Краснову же идти? Все-таки Советы – это официальное правительство, признанное на международном уровне. И которое, к слову, вот-вот окажется среди победителей в мировой войне. Ведь, откровенно говоря, у Деникина как у командующего Добровольческой армией особых перспектив нет. По сути, это такой же смутьян, как и Краснов. Единственно, что не замаравший себя сотрудничеством с врагом. И вы это сами, вникнув в наши реалии, уже поняли. Офицеры данный факт тоже понимают. Поэтому и пишут рапорты. Это я еще не стал говорить, что помимо рапортов, «благородия» индивидуально и группами отлавливают командиров морской пехоты с той же целью – выяснения возможности попадания в нашу бригаду. Их даже не пугает то, что начинать придется с рядовых должностей. Парни ведь не зря с нашими ребятами общаются и понимают, что благодаря личным навыкам и умениям простыми бойцами они недолго пробудут. Да и в самом деле, чего терять юнкерам прапорщикам да поручикам? У нас почти та же армейская среда с дисциплиной и правилами, вполне сравнимыми с теми, что были в царской армии. По пайку и по окладам (да-да, в Красной армии еще и деньги платят[10]) они тоже ничего не теряют. Послаблений у нас больше. Я вот, например, когда стал интересоваться у своих бывших офицеров, чего это они все не женатые, то малость прифигел. Оказывается, офицеру, чтобы жениться, надо было не просто найти подходящую барышню. Это вообще самый простой из пунктов. Нет, для начала он должен быть скопить определенную сумму денег на счету (как по их жалованью – одуреть насколько большую). Потом найти невесту из своего круга (простолюдинки тут вообще не канали). Предоставить ее офицерскому собранию и отдельно офицерским женам. Если она им нравилась, то женитьба одобрялась. Ну а если нет, то ищи другую. Пипец какой-то. Я просто вспоминаю Советскую армию. Лейтенант был уже зачастую женат. Старлей женат обязательно, а у капитана по-любому есть ребенок, зачастую не один. Здесь же нужные деньги удавалось набрать только к штабс-капитанскому званию, и это в лучшем случае. Нет, разным богатеньким буратино с «хорошими» родственниками подобное было по барабану. И бабки у них были, и невеста уже заранее всем нравилась. Но вот подавляющее большинство «благородий» чуть ли не до отставки ходили в холостяках и активно пробавлялись посещением публичных домов. Поэтому в офицерском полку Сагалаева женатых было всего человек десять. А остальные имели возраст до двадцати пяти, да из семейных забот лишь папу с мамой. Сословную кичливость им, конечно, вбивали, но за последний год охреневшие от жизненных перипетий офицеры ее сильно подрастеряли. Да и те, кто из этого делал особый культ, так и остались у Деникина. Впадлу им было с «мужичьем» общаться… Кстати, заметил еще одну интересную штуку насчет сословий. Офицеры к отмене сословных различий отнеслись более-менее ровно. Нет, и среди них были возмущенные, но вот одного прапорщика, с которым я говорил в Ростове, еще никто не переплюнул. Тот парняга с жестким, будто вырубленным из почерневшей колоды лицом вдруг что-то разоткровенничался. И пояснил, что он всю войну жилы рвал, а в январе семнадцатого, после мытарств, особых заслуг и долгой учебы получил вожделенное офицерское звание. Пусть и самое низшее, но офицерское! То есть, заимев личное дворянство, стал «его благородием»[11]. А еще через месяц: хренак – революция! И все его многолетние усилия повисли на ниточке. Вот буквально с первых же указов Временного правительства. Ну а в сентябре еще раз – хренак! И все окончательно пошло прахом. Рассказывая, парень чуть не плакал и, по-моему, зубами был готов рвать тех, кто зарубил ему планы и мечты. Понимая, что вот как раз из таких получаются самые непримиримые враги, пригласил его в свой тогда еще батальон. Но не прижился он у нас. Буквально через пару дней распустил руки и был нещадно бит матросней. После чего исчез. А я лишь пожалел, что его, в результате разборок, не пристукнули окончательно. С одной стороны, человека было реально жалко, но с другой – он ведь до самой смерти не смирится с потерей. Именно такие «непримиримые» потом и резали обычных людей словно скот, участвуя во всех набегах на страну как с запада, так и с востока. Активно сотрудничая то с японцами, то с немцами, а то и вообще с какими-нибудь хунхузами. И вот ведь насколько странно жизнь выворачивает. У меня барон есть. Тот же Михайловский из графьев (пусть и седьмая вода на киселе), да и в принципе все бывшие офицеры обладали дворянскими званиями. Но воюют они за нас. А бывший ученик слесаря жестко встал на сторону противника. Мля… диалектика, однако… Радует, что в офицерском полку подобных «унтеров» не оказалось. Может, и есть кто-то с придурью, но пока такие не встречались. Поэтому общение идет довольно бесконфликтное. Офицеры сдерживают гонор, матросики к ним тоже не особо цепляются, прощая мелкие огрехи. Есть нюансы, но вполне исправимые. Вот и сейчас вполне нормально беседуем с полковником. Потерялся человек, не знает, что делать, а обратиться-то и не к кому. Поэтому и приходится ровнять. Чуть позже появился комиссар. Вникнув в тему, включился в работу, тем более что ходы у нас были заранее продуманы и согласованы с командованием. Не зря ведь Сталин спрашивал о количестве желающих попасть в мою бригаду? Просто и он и комфронта Сазонов ожидали вполне реальной отдачи от наших агитационно-пропагандистских действий вокруг офицеров. Вот, похоже, и пришло время воплощать задумки в жизнь. Да и Сагалаева получилось успокоить. Ведь в любом случае хоть как-то глобально повлиять на умонастроения личного состава у него не выйдет. Слишком уж мы с комиссаром ту лодку раскачали… Поэтому в конце концов договорились, что с завтрашнего дня начнем проводить собеседования. Бригада готова будет принять до полутора сотен бойцов. Остальные останутся в полку, где и провоюют до окончания войны. А вот после вражеской капитуляции кто захочет может вернуться к Антону Ивановичу. Тем самым будет соблюдена буква договора с генералом. Ну а кто возжелает продолжить службу в Красной армии, тех переведут в резерв комфронта, из которого будут набираться командный состав и советники для армейских подразделений. В дальнейшем же вполне вероятен и новый набор в морскую пехоту. Как я пояснил полковнику: – Понимаете, сейчас у меня под рукой полностью работоспособный механизм. Но если его сильно разбавить пришлыми, то общая выучка снизится. Поэтому я и говорю лишь о ста пятидесяти штыках на первом этапе. Когда их «переварим», можно будет брать следующих. Тот хмуро удивился: – Неужели вы считаете, что уровень подготовки боевого офицера может быть ниже, чем у вашего солдата? За меня ответил Лапин: – Тут скорее дело в другом. Во взаимопонимании и слаженности внутри бригады. И чтобы их не нарушить, мы вынуждены ограничивать прием добровольцев. – После чего задумчиво потрогал ус, твердо добавив: – А насчет подготовки – да, считаю! Я не сомневаюсь в высоком профессионализме офицеров, но как постоянно говорит Чур Пеленович, «каждый морской пехотинец есть тактическая единица сам по себе». Такого просто еще ни в одной армии мира не было, поэтому наш уровень полагаю лучшим. Я фыркнул: – Ну да – круче вареных яиц… – и уже серьезно продолжил: – Кузьма Михайлович, конечно, несколько идеализирует нынешнюю выучку, но мы к этому стремимся. Да вы и сами пару раз наблюдали за нашими тренировками. В том числе и тактическими. Вот положа руку на сердце, многие из ваших офицеров хотя бы видели подобное? Сомневаюсь. И не потому, что они не опытные, а потому что у нас подход иной. Сагалаев на это лишь понимающе вздохнул, и мы продолжили долгий разговор. Ну а со следующего дня началась жопа. Во всяком случае, я в таком темпе давно не работал. Собеседования, проверки, распределение по подразделениям. Осознание того, что вдруг не стало хватать транспорта (хотя вроде запас был). Суета еще и по этому поводу. Да и «благородия» добавляли перчика, потому что цифра «сто пятьдесят» была почти в два раза меньше количества желающих стать морским пехотинцем. Зато это позволило в процессе сразу отсеять скандалистов, склочников, интриганов и прочих малоприятных людей. Их было немного, но они были. Просто слушая очередного кандидата, который вдруг, словно невзначай, принялся ненавязчиво закладывать своих знакомых, нелицеприятно отзывающихся о революции, неожиданно вспомнилась байка еще советских времён. Про поступающих в политическую академию офицеров. Там был довольно большой конкурс, и некоторые (типа вот этого подпоручика) избавлялись от конкурентов неспортивными методами. Согласно байке, во время занятий по физо один из поступающих выскользнул в раздевалку и спер партбилет у самого толкового из группы. Потеря партбилета по тем временам была несравненно хуже, чем даже публичное потрясание гениталиями на площади, поэтому «толкового» моментально отстранили от экзаменов. А урод благополучно поступил. Тогда я посчитал это издержками советской системы в общем и предсказуемой подлостью замполитов в частности. Но как сейчас выяснилось, в имперской офицерской среде тоже далеко не все являются рыцарями без страха и упрека. Нет, у меня изначально «хруста французской булки» в ушах не звучало, но сейчас получил нагляднейшее подтверждение общей порочности человеческой натуры. И тут уже плевать, дворянин это или представитель лапотных крестьян. Мудак, он завсегда себя покажет, невзирая на сословное положение и общественный строй.