Полковник (почему-то решивший не продолжать дальше спор насчет гетмана и ближайшего будущего) внезапно заинтересовался: – А на каком языке эти стихи были написаны? – На русском… Слуцкий ехидно предположил: – Так что же, она украинского не знает? Раз на великодержавном свои вирши творит? Честно ответил: – Я в такие тонкости не вникал. Но могу предположить, что писано-то для «москалей». А вот те «мовы» точно не знают. И пиши она не по-русски, весь ее посыл кольнуть посильнее сливается в унитаз. Какое-то время все помолчали, собираясь с мыслями, и тут Слуцкого опять понесло: – Вы вот упомянули про Петлюру, но гетману была обещана помощь из самой Франции! Как раз для усмирения возможных волнений! Так что сил у Скоропадского хватит! Спорить не стал, лишь кивнул: – Конечно. И для усмирения волнений, и для предотвращения появления большевиков. Только это не сработает, – жестом прерывая готового возразить полковника, продолжил: – Не успеют они развернуться. Да и увидав, сколько людей пойдет за Петлюрой, просто не захотят сильно лезть в эту свару. Что же касается большевиков… Хм… Советское правительство подтвердило обязанности по долгам, доставшимся ей от Российской империи. И у лягушатников сейчас появилась прямая выгода поддерживать именно его. Им в любом случае нужна достаточно сильная Россия как противовес Германии. Так что союзничкам по большому счету плевать, какая будет Россия. Буржуазно-демократическая или социалистическая. Лишь бы платили. Но вот тут – засада. Достаточные запасы драгметалла есть только у нас. И мы даже показали дипломатам уже приготовленный первый транш, который пойдет кредиторам сразу, по окончании смуты. А у демократов лишь обещания, что когда (или если) они победят, то потом что-то выплатят. Тут я опять-таки не соврал. Ведь дальновидный Жилин сгреб к себе все золотовалютные резервы страны. И сидел над ними, как Кощей. Но при этом вовсе не чах, а как раз весьма лихо занимался распределением. Правда, когда я узнал, что правительство собирается признать царские долги, то заголосил поющим Кивином. Но Седой меня быстро успокоил, буквально на пальцах разъяснив, что к чему. Ведь даже не учитывая мои будущие (добытые из кладов) десятки и сотни тысяч тонн благородного металла, золото в стране было. Пусть и не очень много. Тем более что только на одной Германии мы уже сэкономили сто пятьдесят тонн, не отдав их (как это было в прошлый раз) по Брестскому договору. Да и по Сибири не катаются неприкаянные «золотые эшелоны». Плюс еще надо учитывать, что стоимость конфискованной (опять-таки в прошлый раз) российской недвижимости за границей как бы не превосходила размер этих самых долгов. А теперь – шалишь! Конфискации не будет. Зато пойдут выплаты по долгам. Пусть даже сильно растянутые по времени. И господа заграничные буржуи теперь станут зорко смотреть, как бы кто не порешил должника ненароком. Правда, все совсем не так просто, как я говорю. Ведь белые тоже пообещали признать долги. Поэтому заграница также разделилась. Часть (благодаря хитропопой политике Жилина) делает ставку на большевиков, как легитимных правителей страны. Часть – на старые российские финансовые круги, поддерживаемые беляками. Да вот хотя бы ту же Францию взять. Ведь настоять, чтобы корабли с солдатами шли в Одессу, смогли именно те, кто топит за «золотопогонников». Зато другие сейчас активно ведут переговоры о поставках в Советскую Россию станочного парка. Так что тут все очень запутанно получается. Но зато у нас появляется возможность неплохо лавировать, используя противоречия между западниками. Особенно в преддверии будущих санкций и прочих эмбарго. К примеру, наложит их Англия (от которой чего-то другого и ожидать не стоит). А вот Франция уже сильно подумает: имеет ли смысл идти на подобное? Ведь тогда и будущие выплаты по кредиту могут сильно тормознуться. Да и вообще мир сейчас вовсе не тот, что в начале двадцать первого века. Нет Штатов с дубинкой, нет Евросоюза. Поэтому каждое более-менее значимое государство чувствует себя вполне вольным в решении своекорыстных вопросов. На этом мы и станем играть. Благо что на международном уровне Россия выглядит вполне прилично. Кредиторов на хрен не посылает, сепаратный мир с немцами не заключает и мировой революцией, вот уже как полгода как, с высоких трибун не грозит. То есть всеми своими действиями показывает, что с ней можно иметь дело. Ну а касательно активной резни аристократии, да и в принципе поведения при ведении гражданской войны, так этим никого не удивить. Тем более что и во вполне цивилизованной Европе подобное не раз происходило. Там до сих пор помнят шалости якобинцев и Вандейское восстание. Так что на этом фоне мы еще очень даже ничего смотримся. Тут наш разговор со Слуцким прервал Березовский, который наконец-то отлип от телефона. Печально шаркая по вощеному паркету сапогами, он подошел к нам и доложил: – Части гарнизона города мною оповещены. Разъяснена обстановка и отдан приказ о запрете открытия огня. – А после вздоха добавил: – Только я себе все равно что-то не представляю, как это будет выглядеть в дальнейшем. Вы ведь не на два дня пришли, а почитай на срок чуть меньше месяца… Опасаюсь, что конфликты в этом случае неизбежны… Широко улыбнувшись и сделав жест в сторону стола, я предложил: – Ну так давайте сядем и обговорим все условия совместного проживания. Заодно обдумаем возможность избегания этих самых конфликтов. Тут, в принципе, может возникнуть вопрос о какой-то нереальности происходящего. Дескать, не могут непримиримые идеологические враги – вот так запросто общаться, не хватая друг друга за горло, а ведя вежливые разговоры. Кхм… что тут сказать? Могут. Во-первых, нет того остервенения, вызванного несколькими годами гражданской войны. Во-вторых, не такие уж мы и непримиримые враги. Да и вообще – все зависит от поведения. Если бы я ворвался в кабинет, выбив пинком дверь, стрельнул в люстру, шлепнул контрика, набил морду генералу и насрал на стол градоначальника, то беседовать было бы гораздо тяжелее. Даже невзирая на тот факт, что яйца командира корпуса и главы городской администрации крепко зажаты у меня в кулаке. Но я спокойно вошел, нормально говорил, вежливо объяснил. Это ведь лишь одиозный Дроздовский готов был стрелять всех в пределах видимости (включая пленных) только за то, что они красные. А так в основном все люди достаточно вменяемые. Именно поэтому мы сейчас сидели и обговаривали нюансы вынужденного сосуществования. При этом, что характерно, никто не становился в позу, крича: «Сие неприемлемо!» И если вдруг возникали острые вопросы, то совместно искали компромиссы, зачастую подсказывая друг другу варианты выхода. Обговорили вопросы нашего проживания и закрытой зоны ответственности. Согласовали совместное и раздельное патрулирование. Обсудили вопросы снабжения. Кстати, тут я не жадничал, гарантировав оплату продуктов так любимыми в городе царскими деньгами. Благо что заранее побеспокоился и еще перед выходом затребовал от Москвы целый чемодан «бабок»[27]. Почему в Одессе пользовались ничем не обеспеченными бумажками, я так и не понял, но сейчас даже не поднимал этот вопрос, не желая вспугнуть удачу. Где-то к середине беседы к нам присоединился комиссар, и офицеры несколько зажались, с полчаса настороженно косясь на Лапина, очевидно ожидая от него каких-то подлых каверз. Но тот вел себя вполне прилично (что было для генералитета очень странно). Причем настолько странно, что Березовский, в конце концов не выдержав, поинтересовался, действительно ли Кузьма Михайлович является коммунистическим комиссаром? Он-де насмотрелся на самых разных горлопанов, как от Временного правительства, так и от красных, и нынешний собеседник почему-то совершенно не укладывается в сложившийся образ. Искренний смех в ответ, а также все объясняющее пояснение Чура, что «это мой комиссар», несколько разрядили обстановку, и косяки в сторону Кузьмы прекратились. В процессе переговоров с докладом периодически появлялись посыльные от батальонов. Заходил и адъютант Березовского, который при помощи Модеста Кирилловича несколько раз организовывал нам чай. Часам к пяти пополудни вроде бы решили все вопросы. Не забыли даже насчет оркестра, который должен присутствовать при встрече воинов-интернационалистов в порту. Но когда все решили, возникла довольно напряженная пауза. Санников оставался спокойным, зато Березовский со Слуцким завздыхали, напряженно переглядываясь. Видя их маету, прямо спросил: – В чем дело, товарищи офицеры? На обращение «товарищи» собеседники уже довольно давно перестали остро реагировать, поэтому генеральный значковый, положив сжатые кулаки на стол, глухо ответил: – Я в Одессу приехал буквально на пару часов, решить вопросы снабжения. И сегодня должен был отбыть обратно в Херсон, в расположение корпуса… На что Лапин удивленно поднял брови: – А что вас задерживает? Или с транспортом что-то случилось? Генерал неверяще глянул на меня и, переведя взгляд на комиссара, пораженно спросил: – Так вы что, нас сейчас просто так отпустите? Кузьма фыркнул: – Не вижу смысла отпускать вас как-то «сложно». С требованием клятв, честного слова офицера и прочих ритуальных плясок. В этом месте я непроизвольно улыбнулся, потому как словосочетание насчет «плясок» Михалыч подхватил у меня и теперь активно им пользовался. Он в принципе (да, как и все окружающие) довольно удачно перенимал мой лексикон, поэтому даже митинги, проводимые комиссаром, начинали играть новыми красками, привлекая неимоверное количество народа. Да и решение насчет офицеров он принял вполне верное. Задержи мы сейчас (под любым предлогом) командира корпуса с полковником, то этот самый корпус может вскинуться. То есть сработает привычная схема – «красные взяли заложников». И зачем нам этот геморрой? А генералу я вроде от всей души в уши надул, и глядишь, он поведет себя хоть более-менее прилично. Тем более изначально мы даже не ожидали прихватить в Одессе Березовского. Так что, на самый крайний случай, все планы по противодействию херсонцам просто остаются в силе. А комиссар тем временем продолжал: – В свое время Советская власть под «честное слово» отпустило массу армейских чинов, которые, получив свободу, сразу выступили против этой самой власти. Поэтому на собственном опыте я убедился, что «чести» в слове офицера не больше, чем целомудренности у проститутки. И все зависит просто от здравомыслия каждого конкретного человека. Захотите поднять корпус против нас? Что же, мы к этому готовы. Станете следовать договоренностям? Так еще лучше. Значит, обойдемся без крови. Тут решать вам. Березовский, вскинувшийся было при сравнении офицеров с шалавами, смолчал (а что тут говорить, если факты имели место быть), а я, мягко улыбнувшись, присовокупил: – Хочу также добавить, что я чту договоры. И если вдруг, уже договорившись, меня пытаются обмануть, то это крайне огорчает. Повторю – КРАЙНЕ ОГОРЧАЕТ. Генералы удивленно переглянулись, видно не совсем понимая, что именно я хочу до них донести. Но объяснять ничего не стал. И в газетах, и в листовках было неплохо расписано, что означает «огорчение Чура». И если про меня тут слыхали, то значит, какое-то печатное слово сюда тоже попадает. Так что Слуцкому достаточно просто глубже копнуть или спросить у людей. Хотя вот как раз контрик, судя по выражению физиономии, похоже, в курсе. Ну значит, он и объяснит начальнику, чем конкретно это «огорчение» может грозить. А когда распрощались с задумчивым командиром корпуса, то тоже стали собираться. Оставили у градоначальника отделение морпехов для связи и двинули к себе. В смысле нам предоставили пустующие казармы недалеко от порта. Вот туда и направили стопы. Правда, уже перед загрузкой на транспорт взводный штурмовиков неуверенно спросил: – Товарищ командир, разрешите поинтересоваться? Я остановился: – Да, слушаю. Парень оглянулся и, поправляя висящее на плече оружие, выдал: – А зачем вы цветы на площади бросили? Ну, когда из машины вышли? Местные-то, вон, до сих пор шушукаются… Подавив улыбку, вполне серьезно ответил: – Видишь ли, Брянцев, этот город сильно отличается от всех других. При любом руководстве, независимо от цветовой дифференциации, тут в первую очередь правят неимоверные понты. В смысле – повышенный гонор и стремление к рисовке. Это у местных в крови. Но ведь и мы не лаптем щи хлебаем? А после того как я «уронил на землю розы, в знак возвращенья своего», пусть меня кто-нибудь попробует переплюнуть. Так что вы тоже не подведите и покажите, что в искусстве понтоваться еще неизвестно, кто кому фору даст. Вот как в Севастополе марку перед черноморской братвой держали, так и здесь надо. После чего, хлопнув по плечу понимающе хмыкнувшего парнягу, жестом дал команду грузиться. Ну а потом начались интересные будни. Интересные и немного пугающие. Просто, несмотря на самые невероятные изгибы своей бурной жизни, опыта захвата крупных городов у меня еще не было. Один раз в Африке не считается, да и там я вовсе не был главным. А тут, мать иху, четвертый (или пятый?) по величине населенный пункт империи! Приходилось учиться на ходу. Ну как учиться? Главное, ничего сдуру не сломать, а там оно идет и идет. Санников вполне нормально всем рулит, и я стараюсь ему никак не мешать. Правда, меня постоянно пытаются спихнуть с пути истинного. Вообще, все началось буквально на утро следующего дня. Я в ночь отправлял разведку для постоянного наблюдения за третьим Херсонским и дал саперам задачу заминировать управляемыми фугасами не только железку Николаев – Одесса, но также пути, уходящие на север. Мне тут приветы из Киева тоже не особо нужны. При этом прикидывая, что ежели чего, то железнодорожники Чура не просто прибьют, а еще и надругаются над трупом. Плюс ночью снился старик Комаровский. Железнодорожный пенсионер грозил сухоньким кулаком, вещая при этом нехорошими словами. Мне было очень стыдно, но Василий Августович оправданий не слушал. В общем, проснулся не в настроении. Но потом вроде настроение улучшилось, и я двинул в город. Правда, далеко пройти не получилось. Буквально сразу возле ворот ограждения территории казарм меня встретили три аборигена крайне преклонного возраста. Именно в силу этого охрана их и подпустила ближе. Все трое словно инкубаторские носили одинаковые черные пальто, черные, странной формы шляпы и полосатые брюки. Что уж там под пальто было, не знаю, но явно дедки его не на голое тело напялили. Но не в этом суть. Один из них выдвинулся вперед, и тут я услыхал то, что до этого слышал лишь в фильмах и анекдотах. С непередаваемым прононсом местный житель заговорил: – Господин военный красный начальник Чур, позвольте вас поприветствовать и попросить уделить буквально секундочку вашего драгоценного времени. Начало интриговало, и я, сдерживая расползающиеся в улыбке губы, благосклонно кивнул: – Слушаю вас. – До нас дошли слухи, что власть в городе опять немножко поменялась. И в связи с этим я хотел бы прямо спросить – погромы ожидаются? Или, может быть, дело ограничится лишь экспроприациями? И не надо нас жалеть, говорите, как есть. Мы уже таки ко всему готовы. Не сдержавшись, я фыркнул и лишь потом покачал головой: – Погромы с экспроприациями не планировались. Реквизировать также ничего не собираемся. Добавлю, что националистический геноцид тоже не входит в зону наших интересов. Тут второй старичок (видно, глуховатый) достаточно громко пробормотал под нос: – Ёся, ты поц. Я был прав, когда тебе говорил, что серьезный человек, подаривший целому городу цветы, не станет заниматься подобной ерундой… Не обращая внимания на бормотание своего спутника, первый персонаж продолжал опрос: – А война в городе вами предполагается? Просто поймите наш интерес. У нас больные жены и маленькие, слава богу, здоровые внуки. А кое у кого и правнуки. И стрельба под окнами почему-то совершенно не прибавляет здоровья, даже если ты сам не участвуешь в этом мероприятии… Ответил как мог честно: – Как вы видите, на первом этапе удалось договориться обойтись без стрельбы. Но дальше уже не от меня зависит. Стукнет кому-нибудь в голову идти воевать Одессу, и придется нам воевать. Другое дело, что знай намерения врага заранее, мы бы могли их встретить за пределами вашего населенного пункта. Не подвергая жителей риску и не прибегая к городским боям. Но тут уж как повезет. Мы можем просто не успеть обнаружить противника на дальних подступах и быстро разнести его артиллерией. Старичок, выпрямившись, остро глянул на меня и, склонив голову, ответил: – Вы очень понятно все объяснили. Действительно, все в руках Создателя, и мы станем изо всех сил надеяться, что ваши люди успеют узнать о врагах раньше, чем те войдут в город. Ну и со своей стороны мы тоже станем помогать изо всех своих слабых сил. А если вдруг заметим каких-нибудь вооруженных шлемазлов в окрестностях, то обязательно сообщим вам. Ведь это и в наших интересах. Главное, чтобы в Одессе пальбы не было. Громкие звуки, знаете ли, очень негативно влияют на нервную систему… Ого! Даже так… Хм, поначалу я посчитал, что здешние евреи отправили на разведку тех, кого не особо жалко. Но в то же время тех, у кого неплохо варят мозги. Так сказать – менеджеров среднего звена. Но поймав взгляд старого перца, я понял, что тут не средним звеном пахнет. Во всяком случае, тот, с которым шел разговор, точно из топов. Ведь реально, что он выяснял, кося под совершенно местечкового древнего старца? Во-первых, насколько дисциплинированны мои войска. Полностью ли они послушны воле командиров, или могут иметь место быть какие-то привычные революционные вольности? Во-вторых, поднял вопрос, насколько у меня хорошо со снабжением. Узнал про боевую мощь бригады и про то, что пока не выполним задачу, будем держаться за город зубами, невзирая на сопутствующие потери. После чего, моментально приняв решение, предложил помощь диаспоры. Да уж… это, конечно, не Моссад, но в деле добычи информации диаспора будет не хуже. И сдается мне, что если из Киева или из того же Херсона кто-то решит двинуть войска в нашу сторону, то евреи об этом узнают быстрее, чем последний солдат успеет загрузиться в вагон. А самое главное, сообщат об этом Чуру. Но с условием – не вести боев в городе. Мне оставалось только принять предложение. Поэтому ответил сообразно: – Мы будем рады любой помощи. И могу с гарантией сказать, что если обнаружим противника дня за два до его подхода, то вполне успеем оборудовать полевые позиции, и боев в Одессе точно не будет.