– Всё в порядке, – отвечаю я, но Райан не может оторвать взгляда от кровавой ссадины. Что он обо мне думает – я весь в крови, одежда мятая и грязная? Но чувство долга работает в обе стороны: Райан должен относиться ко мне как к своему начальству, по крайней мере до тех пор, пока у него не появятся веские основания так не делать. Затем, несмотря на свое мнение, он умолкает, и я замечаю у него за спиной полуоткрытую дверь: номер 15. Внутри могу разглядеть лишь смятый ковер и угол кровати. Непроизвольно настраиваюсь на привычный ритм, надеясь на то, что нужные слова придут сами собой. – Так, рассказывай, что тут стряслось, – говорю я, и Райан достает записную книжку. Руки у него дрожат, и он не в силах этого скрыть. – Я прибыл на место в двадцать один двадцать, – докладывает Райан. – Дверь была такой, как вы видите ее сейчас, сэр, приоткрыта на два дюйма. Я также заметил не полностью закрытое окно. Явные следы недавней борьбы. Я сделал предварительный набросок… Мне его жалко. Он пытается спрятаться за официальным полицейским жаргоном, но на самом деле его неуверенность помогает мне, давая моему заполненному кашей мозгу лишнюю минуту на то, чтобы втянуться в рутину. Я кладу руку ему на плечо и прошу его успокоиться. Райан несколько расслабляется, но по-прежнему не смотрит в сторону номера. – На кровати сидит молодая женщина. Осмотрев ее от двери, я заключил, что она выглядит мертвой. – Выглядит мертвой? – Технический жаргон коробит сильнее обычного. – Так точно, сэр. Да, как я и сказал. Чтобы не уничтожить следы на месте преступления, я остался в дверях. Обратил внимание на многочисленные пулевые раны… входные отверстия… – Райан осекается и с надеждой смотрит на меня. – Как ее зовут? – спрашиваю я, выигрывая время, чтобы вернуться в привычное русло. Райан молча качает головой. Мы дружно поворачиваемся к ночному портье, но это не та гостиница, где у постояльцев спрашивают фамилии. Я продолжаю импровизировать. – Место преступления должно быть оцеплено. – Это что-то прочное, за что можно ухватиться. – Почему этого не сделано? Констебль краснеет еще сильнее. – Я здесь один, сэр. Я не хотел оставлять все без присмотра, пока буду ходить за лентой к патрульной машине. Мне его жалко. Я успокаиваю коллегу и затем ловлю себя на том, что каким-то образом вспоминаю процесс. Это так хорошо – делать что-то определенное! Нужно лишь катить мяч дальше, не давая ему остановиться, следовать правилам, после чего вернуться домой и лечь спать. В конце концов мне это удастся. Я прошу организовать два уровня оцепления – синяя лента внизу, красная наверху, в коридоре, – а когда Норрис уходит за лентой, говорю ночному портье, что через пять минут допрошу его. Он торчит здесь, и я велю ему спуститься вниз и ждать меня в офисе. Портье неохотно уходит, словно я лишил его какого-то веселья. У меня разболелась голова, мое сознание затянуто туманом, но это не имеет значения. Я уже увидел выход. Этим делом буду заниматься не я, его передадут группе осмотра места преступления, которая, в свою очередь, передаст его в отдел по расследованию убийств, – а я в этой цепочке лишь промежуточное звено. – Доставай свой телефон. Убедись в том, что криминалисты уже в пути, – спохватившись, напоминаю я Райану. – Ты точно не входил в номер? – Он снова трясет головой. – А почему, твою мать? Ты ведь не знаешь точно, что она мертва. Об этом можно говорить только после того, как факт смерти установит врач. Я неуверенно отрываюсь от стены, сую руку в карман флиски и достаю латексные перчатки. – Сэр! – испуганно произносит Райан. – Может быть, лучше надеть полный защитный костюм? – У тебя что, здесь где-то припрятаны костюм и сапоги? Потому что эта женщина, возможно, еще цепляется за жизнь, а может быть, там лежит еще одна жертва или где-то внутри прячется преступник… Я не собираюсь ждать, твою мать! На самом деле я запросто мог бы оставить осмотр места преступления криминалистам, но кто знает, когда они сюда прибудут… Опять же, это чертово чувство ответственности, которое я не могу проигнорировать, каким бы больным и напуганным я ни был. Хотелось бы надеяться, что это отвлечет меня от собственных страхов. Я толкаю ботинком дверь номера 15. Глава 6 Есть на месте убийства что-то странное и застывшее. Кажется, будто ты вышел на сцену до конца пьесы. Остается одинокий актер, ждущий подсказки, которая так и не последует. В самый последний момент я рассеянно вспоминаю, что нужно убедиться, все ли безопасно. Нельзя ничего принимать на веру. Комната изгибается буквой «Г» относительно ванной кабинки, своими тонкими перегородками не доходящей до потолка. Но дверь ванной полуприкрыта, и я пока что не могу быть уверен в том, что внутри никто не прячется. Усугубляет дело то, что лампа центрального света разбита и в номере царит угрюмый полумрак. Двуспальная кровать стоит вдоль противоположной стены, все еще аккуратно заправленная, но подушка пропитана кровью. Красные брызги на стене и полуоткрытом окне. На удивление, мне холодно. На улице кружат снежные хлопья, мерцая синим в отсветах мигалок двух полицейских машин внизу. А затем… Все дело в ее глазах. Она пристально смотрит на меня с кровати, куда ее отбросило, зажатая в угол у окна. Не может быть и речи о том, чтобы она была жива. – Выглядит мертвой, – снова говорит Райан, стоящий у меня за спиной. Голос у него натянутый, словно он старается не смотреть. На вид женщине лет двадцать с небольшим; короткая розовая челка на лбу. Легкая коричневая куртка практически идеально маскирует тело на фоне обоев. Я заставляю себя сосредоточиться на куртке, наброшенной поверх простенького зеленого платья: и куртка, и платье промокли насквозь от крови. Серебристые сапоги-дутики также забрызганы. Несмотря на многолетний опыт, я никогда не забываю, что у лежащего передо мной человека была жизнь, которой у него теперь нет. – Пять входных отверстий, насколько я могу судить, – говорю я, снова возвращаясь к привычной рутине. Просто выполняя свою работу. Как робот. Механически. Не обращая внимания на чувства. – И еще одно отверстие позади нее, сэр, в стене, – подсказывает Райан. – Отлично, но почему так много? Это что, бандитские разборки? Размолвка влюбленных, зашедшая слишком далеко? Или акт мщения? Райан ничего не отвечает, а я в своем туманном состоянии стараюсь не делать поспешных выводов. Девушку нельзя назвать красивой, но и непривлекательной ее тоже не назовешь; круглое лицо – без косметики, нет даже губной помады, – и этот взгляд, широко раскрытые застывшие глаза, словно она видит кого-то в коридоре у меня за спиной. Поскольку я и так чувствую себя разобранным и не в себе, от ее взгляда я каменею, поэтому отворачиваюсь. Нельзя допускать, чтобы место преступления оказало на меня такое сильное воздействие. Райан снова спрашивает, всё ли со мной в порядке, но я не обращаю на него внимания и прохожу дальше в комнату. – Когда ты получил звонок? – Прошу прощения, сэр? Заглядываю за дверь. Одни только тени. Тогда я пересекаю комнату и открываю дверь в крохотную ванную. Она пуста. Убийцы там нет, как и еще одного трупа на потертом пластиковом полу. Но от ледяного сквозняка из окна меня охватывает дрожь. Чтобы согреться, я подхожу к батарее под окном. Она едва теплая, разумеется. Какая замечательная гостиница – никаких лишних затрат… – В какое время поступил звонок на «три девятки»? Райан листает записную книжку. – В двадцать один пятнадцать. Кто-то услышал выстрелы. – Ты был здесь через пять минут? – Я как раз находился с противоположной стороны от Кингс-Кросс, сэр. – И больше никто ничего не слышал? Ты говорил с другими постояльцами? – Здесь пусто, – после небольшой паузы говорит Райан. – Если и были другие постояльцы, все они смылись до моего появления. Что удивляет меня не больше, чем отвратительное отопление или отсутствие журнала. Я открываю свою записную книжку и трясущимися руками быстро делаю зарисовку места преступления. Похоже, у двери была драка, жестокая и яростная. Один стул разломан надвое, а фарфоровый ночник валяется у меня под ногами, разбитый вдребезги; осколки рассыпаны по всему полу. Протертый ковер сгрудился, дверца дешевого гардероба распахнута настежь – внутри ни одежды, ни прячущегося убийцы. Ближе к кровати лежит большая сумка через плечо, выплеснувшая из себя обыкновенный хлам: тушь для ресниц, помада, скомканная одноразовая салфетка. – Ты нашел оружие? – спрашиваю я. – Никак нет, сэр. Поднимаю взгляд на потолок. – Эта дырка в штукатурке похожа на пулевое отверстие? Райан смотрит туда от двери и соглашается с моим предположением. – Как ты полагаешь, пистолет мог случайно выстрелить в ходе драки? Он полагает, что мог. – Ты проверил номер наверху, там нет других трупов? Когда Райан качает головой, я говорю ему сделать это сейчас, быть может, резче, чем собирался, и, когда он убегает, достаю один из телефонов, чтобы сделать фотографии, с трудом контролируя дрожь в руках. Начинаю обращать внимание на неприятный запах в номере, смешивающийся с запахом крови. Я не могу его определить: он висит в воздухе подобно болотному газу, отравленный и гнилой, но для запаха смерти еще слишком рано. «Держись! – говорю я себе. – Продолжай выполнять свою работу». Затем вдруг вспоминаю Служивого. Я не могу вспомнить, знаю ли Норриса или Райана, однако мои воспоминания о моем первом трупе остры, как иголки, как если б я смотрел видео. Служивым его прозвал Алан Чивер; настоящего его имени я не могу вспомнить. Сорокалетний бывший солдат, который повесился у себя дома на турнике, прикрученном к потолку в спальне; обнаружили его только через три дня. Я тогда был молодым честолюбивым констеблем, проходящим испытательный срок. Чивер, умудренный опытом полицейский из Белфаста, учил меня уму-разуму. «Запах смерти прилипает к коже, – сказал он позже, когда труп укатили. – Сколько ни мойся, он остается». Чивер был прав. Впоследствии я узнал, что единственный способ избавиться от аромата разложившейся человеческой плоти – это натереться лимонным соком. Однако избавиться от этого ощущения нельзя никогда – вот этот человек был жив не так давно, быть может, всего несколько минут назад, быть может, несколько часов или дней. Но у него была жизнь. У него в кармане ключи от двери, которую он больше никогда не отопрет. Он знал людей, с которыми больше никогда не встретится. «В любом случае, – говорю я себе, – этот запах другой». Я почувствовал его еще внизу – это как-то связано с гостиницей. Сначала он кажется сладковатым ароматом, но в глубине его есть что-то менее приятное, тошнотворное, что нельзя скрыть свежей краской. Я подхожу к мертвой женщине ближе, чтобы сфотографировать ее крупным планом. Но эти глаза… Я заставляю себя сосредоточиться. Что я вижу? Это не работа профессионала, а убийство, совершенное в порыве неистовства. Убийца разрядил в жертву всю обойму. Я слышу, как вернулся Райан. – Ничего, сэр, – говорит он, остановившись в дверях. – Похоже, номером наверху не пользовались. – Спасибо, Райан. Наклоняюсь и прикасаюсь к женщине. Кожа уже остывает, пульса, естественно, нет. Перевожу взгляд на пол. Слишком быстро – я едва не теряю равновесие и слышу шум крови в висках. В самый последний момент успеваю удержаться на ногах. По шее разливается острая боль. – Сэр? – Голос у Райана снова обеспокоенный. Я знаю, что провел здесь слишком много времени. Нужно оставить все криминалистам. – Уже иду, – говорю я, но не трогаюсь с места. Протянув руку, аккуратно приподнимаю верхний край сумки. Внутри еще косметика и бумажник. Я извлекаю его пальцами в перчатке. Осторожно, словно выкручивая взрыватель из мины, прищуриваясь, чтобы сфокусировать взгляд, следя за тем, чтобы больше ничего не потревожить, открываю его и нахожу внутри три пятифунтовые бумажки и кредитную карточку на имя Эми Мэттьюс. Также в бумажнике удостоверение сотрудника Центральной больницы Кэмдена, расположенной в противоположном конце района, шнурок аккуратно обмотан вокруг него. – Эми Мэттьюс, – произношу я вслух. Кто такая медсестра Мэттьюс и что она делала здесь, в гостинице рядом с Кингс-Кросс?