– Я рад, что ты пришла. Мы говорим о пустяках, и Лора расслабляется на несколько минут, но когда наступает время уходить, она говорит: – Больше я к тебе не приду. Она уходит не оглянувшись, и я чувствую себя таким одиноким, каким не чувствовал никогда в жизни. Ночью я лежу на нарах, усиленно стараясь заснуть. Р. спит, но я не могу. В соседней камере кто-то умоляет о помощи. Другой голос говорит ему заткнуться. Отдых нужен мне сейчас как никогда, но он не приходит. Глава 53 Так получается, что судебный процесс начинается холодным утром, очень похожим на тот снежный день почти год назад. Прокурор встает, чтобы произнести вступительную речь, кладет пухлую самоуверенную руку на толстую папку перед собой и уничтожает меня. Велеречивый коротышка лет сорока по фамилии Морено, он поворачивается к присяжным и четко и убедительно объясняет им, какой перед ними безжалостный убийца. – Но знайте, – продолжает прокурор. – Вы услышите о безупречном послужном списке подсудимого. О его стремительной карьере, впечатляющей для человека, которому лишь тридцать с небольшим. О многих его успешных расследованиях. О его добрых друзьях и счастливом браке. Вам обязательно скажут, что обвинение ошибается. Но будьте уверены: этот человек – злобный, жестокий преступник, не ведающий раскаяния. С тех самых пор по будним дням меня в половине седьмого утра будили тюремщики ночной смены, сковывали наручниками и привозили сюда в автозаке. Я слушал свидетелей обвинения в надежде найти хоть какую-нибудь слабину в их показаниях. Ночной портье, слышавший выстрелы. Детектив-констебль Райан Тёрнбулл, видевший, как я неуклюже ковыляю на месте преступления. Натан, живо описывающий мое полуневменяемое появление в отделении неотложной помощи, но так кстати забывающий упомянуть о том, что позднее ему заплатили за то, чтобы он вколол мне амитал натрия. Они проходят перед нами, один за другим, следователи, эксперты, криминалисты из лаборатории, фотографии и чертежи, следы пороховых газов, брызги крови и ДНК. Мы узнаём, что Кристал по прошествии почти двенадцати месяцев по-прежнему в коме. Я чувствую, как сеть улик затягивается вокруг меня, пугающая и непреодолимая. Однако все это время Р. молчит, что пугает меня ничуть не меньше. Детектив-инспектор Уинстэнли торжествующе стоит за кафедрой для свидетелей, упиваясь вниманием средств массовой информации. Она в мельчайших подробностях описывает то, как я целый день ее избегал. Напротив, мой шеф Джерри Гарднер не может смотреть мне в глаза, рассказывая о том, как Лора позвонила ему и сказала, что я в воскресенье вечером буду в гостинице, и как он, встревожившись, позвонил после этого Полу. Джерри выглядит исхудавшим и сгорбленным по сравнению с тем, каким я его помню, и говорит медленно, словно каждое слово приходится вырывать из него клещами. Смерть его лучшего друга и наставника нанесла ему сильнейший удар. Для него преданность всегда имела очень большое значение, и ему невыносимо разрываться между сознанием, что убийца я, и тем, что убийцей был Пол. Подталкиваемый Морено, Джерри неохотно признаёт, что я в последнее время стал более агрессивным, отчего окружающие меня не любили. Тут снова возникает Р., взбешенный его словами, и заставляет меня передать записку Джозефу Стоуну, безжизненно дремавшему все это время. Стоун заявил, что, на его взгляд, нет смысла ставить под сомнение заключения криминалистов – чтобы обличающие меня улики лишний раз не запечатлевались в сознании присяжных. До сих пор при перекрестных допросах он только спрашивал, могут ли собранные улики обличать не только меня, но и моего отца. Однако сейчас Стоун читает записку Р. и, как только Морено заканчивает, спрашивает у Джерри, не пригласил ли он меня специально для того, «чтобы вызывать к себе ненависть, чтобы выводить на чистую воду всякую гниль». – Не правда ли, – продолжает адвокат в своей обычной ленивой манере, – вы сказали моему подзащитному эти самые слова. Вы хотели, чтобы он выглядел сволочью. Короче говоря, когда он вел себя агрессивно по отношению к полицейским, у кого было рыльце в пушку, он просто выполнял то, что приказали ему вы, его непосредственный начальник. Джерри отвечает не сразу. – Да, – наконец говорит он. – Работа детектива-инспектора Блэкли заключалась не в том, чтобы всем нравиться. Обвинение вызывает полицейского психиатра, который довольно точно описывает меня по результатам обследования, которое он провел, не заметив при этом Р. Стоун допрашивает психиатра дольше, чем кого-либо из остальных свидетелей, и в конце концов добивается от него признания того, что амнезия могла быть вызвана психологической травмой – например, картиной того, как у меня на глазах близкий мне человек совершил убийство. – Совершенно верно, – подтверждает психиатр, после чего поспешно добавляет: – Однако, по собственному опыту, большинство, если не все случаи диссоциативного расстройства личности вырастают из крупной психологической травмы в гораздо более отдаленном прошлом, обыкновенно сексуально-насильственного характера. Но в случае с мистером Блэкли я не смог обнаружить никаких свидетельств подобного события. – Под «более отдаленным прошлым» вы понимаете детство? – Обыкновенно… практически всегда. – Разумеется, – опираясь на стол, Стоун подается вперед, к психиатру, многозначительно похлопывая ладонью по лежащей перед ним папке, – не может быть речи о том, чтобы мистер Блэкли подавил также и детские воспоминания? Я хочу сказать, прошу прощения, я не специалист, в отличие от вас, но я в ту лузу шар загнал? Мы не могли бы хорошенько провентилировать этот вопрос и выяснить, в какую сторону ветер дует? Похоже, судья несколько озадачен этим потоком клише и просит перефразировать вопрос. Стоун извиняется и объясняет, что он просто спрашивает, не мог ли я подсознательно заблокировать в памяти один или несколько случаев насилия в детстве. Психиатр скрепя сердце вынужден признать, что такое возможно. – Однако без детального исследования говорить об этом с уверенностью нельзя. Стоун оглядывается на присяжных и садится, довольный ответом. Ему удалось одновременно заронить сомнение и бросить гипотетическое пятно на моего отца. Несмотря на этот крошечный успех, настроение моей команды, когда мы в конце каждого дня собираемся в комнате для переговоров в подвале, становится все более мрачным. – Все очень хрупко, – говорит Гупта, с воодушевлением разбивая последний аргумент обвинения, однако, к моему сожалению, в его голосе нет уверенности, и по мере того как судебный процесс продолжается, он кивает все меньше, а качает головой все чаще. Я разделяю его опасения. Морено проделал хорошую работу, привязав меня к убийствам одной уликой за другой. – Дело всегда выглядит плохо до тех пор, пока не выслушаешь защиту, – пытается подбодрить меня Васунна. – Этот матч состоит из двух таймов, – добавляет Стоун, как всегда попадая в точку своим клише. Я молчу. * * * Затем как-то в пятницу, ближе к концу выступления обвинения, у нас случается перерыв. Я сижу вместе со Стоуном и Гуптой, разбирая вещественные доказательства, разглядывая фотографию подошв ботинок Пола. – Обвинение не сможет оспорить то, что это он раздавил долбаный телефон, – вдруг громко подает голос Р. – Обломки корпуса и сим-карты обнаружены на его обуви. – Морено скажет, что ваш отец уничтожил улики, прикрывая вас, – возражает Стоун, не подозревая о том, что говорит с Р., а не со мной. – Потому что вы его сын. Потому что он вас любил, несмотря на внешнюю грубость и резкость. Он любил вас по-особому, по-своему. Также он мог сделать это потому, что ничто не должно было осквернить честь фамилии Блэкли. – В этом-то все дело. Честь фамилии Блэкли. Но тут есть еще кое-что, вот только у меня никак не получается сосредоточиться должным образом, чтобы это увидеть. Я снова смотрю на ботинки Пола. Замшевые, дешевые и на удивление новые. – Обувь завсегдатаев борделей, – говорю я. – Пол ненавидел такие. – Я обращаюсь не только к адвокатам, но и к Р. Есть что-то, что мне никак не удается ухватить. – Размер его обуви? В материалах обвинения я этого нигде не нашел. – С какой стати это могло понадобиться Морено? – Спросите размер его ноги. – Зачем? – Уважьте меня. Что мы от этого теряем? – Я пишу короткую записку, складываю ее и вручаю Стоуну. – Это после того, как Морено ответит. Стоун бегло просматривает записку и убирает ее в папку. Когда мы возвращаемся в зал суда, он просит повторно пригласить криминалистку, которая осматривала гостиничный номер после смерти Пола. Она приходит через час, и Стоун спрашивает у нее размер обуви Пола. Криминалистка сверяется со своими материалами и отвечает: – По британской системе размеров обуви – двенадцатый с половиной. Стоун кивает, задумчиво стучит пальцем по моей записке, после чего просит разрешения повторно вызвать худого, как жердь, криминалиста, осматривавшего квартиру Кристал. * * * Криминалист появляется в понедельник утром, еще более тощий и недовольный. Стоун задает ему два вопроса, мягко, как бы мимоходом. – Вы помните отпечаток ноги на полу рядом с несчастной Кристал, который не соответствовал никому – ни проживавшим в квартире медсестрам, ни покойному Дарюсу Джавтокасу, и уж тем более ни моему подзащитному, детективу-инспектору Блэкли? – Да, сэр, помню. – Криминалист терпеливо ждет за кафедрой для свидетелей, глядя на окружающих поверх носа. – Какого размера был этот отпечаток? – Двенадцать с половиной. Это мелочь, но это второе существенное очко, которое мы заработали во всем деле, и первое свидетельство того, что Пол мог побывать в квартире Кристал. Стоун не торопится, разъясняя важность этой улики, повернувшись к присяжным, чтобы убедиться в том, что те его слушают. – Вы на каком-либо этапе следствия проверяли размер обуви Поля Блэкли и сравнивали ее с отпечатком? – Нет, этот вопрос не вставал. – Вы знали, что размер его обуви как раз двенадцать с половиной? Криминалист вынужден признать, что не знал. Обвинение продолжает выстраивать свои позиции, а мы стремимся наносить точные маленькие удары. Кафедру для свидетелей занимает старший детектив-инспектор Джеггер, чтобы связать вместе все убийства и передать то, что я говорил на допросах после своего задержания. Твердая и непоколебимая, она выкладывает свои доказательства. На ее взгляд, Бекс был моим сообщником, но я убил его, чтобы он меня не выдал. Джеггер показывает кадры с камеры видеонаблюдения на заснеженной стоянке у полицейского участка в воскресенье вечером. Запись нечеткая, но нас с Бексом можно узнать без труда. Два часа спустя другая камера видеонаблюдения запечатлела, как я бросаю машину Бекса у вокзала Кингс-Кросс. Джеггер расправляет плечи и рассказывает, как ее команда обнаружила на месте, где раньше стоял мой дом, жестяную коробку со следами героина, в двухстах метрах от трупа Бекса. Также в полицейской машине неподалеку был обнаружен дневник Эми Мэттьюс с вырванной страницей, относящейся ко дню ее смерти. Кроме того, в машине лежали две папки по братьям Клейза, которые были взяты без разрешения из кабинета Хаскинса. Стоун встает для перекрестного допроса. – Я прошу вас взглянуть на нарисованную вами схему с указанием того, где было обнаружено на пустыре тело детектива-констебля Парвина. Вы не согласитесь с тем, что это место не ближе к бывшему дому моего подзащитного, чем к бывшему дому его отца? Если быть точным, оно ближе к бывшему дому его отца. Джеггер раздраженно стучит рукой по перилам кафедры. – Да, незначительно.