Я отвечаю не сразу: – Я страдал от амнезии. Если вы поговорите со старшим детективом-инспектором Гарднером, он вам это подтвердит. – Страдали? – спрашивает Фрэнкс. – Память ко мне вернулась. По большей части. Он хмурится. – Вы не доложили о проблемах со здоровьем. – Не доложил. После нападения в больнице я решил, что меня подставил продажный полицейский. Или, как сейчас выяснилось, бывший полицейский. Я должен был продолжать расследование. И боялся, что этот человек нанесет новый удар до того, как ко мне вернется память. Разумеется, тогда я не знал, кто он. – Но сейчас вы вспомнили всё. – Почти всё. Я не помнил около двадцати шести часов, а теперь помню. – Очень кстати, – повторяет Фрэнкс. Очень кстати. То же самое выражение употребила у нас на кухне Изабель Гарднер. Это случайное совпадение? – Ладно, что здесь происходит, мать вашу? – спрашиваю я. – Что вам сказал Джерри Гарднер? У него есть все основания отказываться верить в то, что это сделал его лучший друг. – Мы не имеем права делиться с вами тем, что сказал нам старший детектив-инспектор Гарднер. Но у вас есть проблемы посерьезнее, чем негативный отзыв со стороны вашего шефа. * * * Так продолжалось около полутора часов, но наконец Васунна предлагает прерваться. Однако я не вижу в этом смысла, я хочу как можно быстрее покончить со всем этим кошмаром. Прошу кофе – и получаю его, что подкрепляет мои силы. Затем появляется младший детектив с запиской для Джеггер. Они с Фрэнксом выходят и возвращаются взбешенные. И вот теперь начинается полное дерьмо. Джеггер пододвигает мне фотографию трупа Бекса. Я смотрю на нее, стараясь дышать, сознавая, что в настоящий момент мне необходимо тщательно скрывать любое раскаяние. – Что это такое? – спрашивает Джеггер. Разумеется, рано или поздно это должно было случиться. Похоже, около часа назад строитель-серб вышел поссать на пустырь за моим бывшим домом и обнаружил в тающем снегу труп Бекса. Нечего и думать о том, чтобы объяснить этим двоим, что это была самооборона. Они уже решили, что я серийный убийца. – Детектив-констебль Бехзад Парвин был вашим протеже, не так ли? – Джеггер следит за моим лицом. Я должен позаботиться о том, чтобы изобразить потрясение, однако переусердствовать нельзя. Джеггер тотчас же уловит малейшую фальшь. Разумеется, скорбь и чувство утраты настоящие. Их мне не нужно изображать. Гупта начинает говорить что-то про соблюдение процедур, но я машу рукой, останавливая его, и отодвигаю фотографию Джеггер и Фрэнксу. Сейчас выбор у меня только один – перейти в нападение. – Огромнейшее вам спасибо. Чудесно. Вы нашли замечательный способ сообщить мне о смерти члена моей группы. Чтоб вас всех!.. Это вас в ДПС так учат? Бекс… Да, он мой… он был моим протеже. Он был отличным парнем. Одним из лучших, твою мать… Когда это случилось? Как он умер? Это срабатывает. Джеггер колеблется, на какое-то мгновение потеряв почву под ногами. – Мы ждем подробный отчет о вскрытии, но, судя по всему, он умер от открытой черепно-мозговой травмы. – Проклятье!.. Фрэнкс вздыхает и спрашивает, когда я в последний раз видел детектива-констебля Парвина. Я качаю головой, давая себе время, чтобы собраться с мыслями. – Мы зашли в паб в Килбурне, чтобы обсудить дело. Это было где-то около восьми вечера. Бекс… детектив-констебль Парвин уже отработал больше двенадцати часов после окончания своего дежурства и устал как собака. Впрочем, как и я. Он позвонил своей подруге Айше и узнал, что их сын заболел. Я тоже говорил с ней и сказал, что отсылаю его домой; она сможет это подтвердить. – И что вы сделали потом? – Я вернулся в район и принялся думать, что делать дальше. Вы ведь видите общий рисунок, так? Сначала мой отец ударяет по голове Кристал, затем ударяет беднягу Бекса. Фрэнк не обращает на меня внимания. – И геолокация вашего телефона покажет, где вы находились все это время, не так ли? – Я отключил свой телефон, чтобы за мной нельзя было проследить. Я по-прежнему не знал, кому можно доверять. Но вы же не думаете, что это я убил Бекса? Фрэнкс поднимает брови. Я узнаю выражение человека, уверенного в том, что он побеждает. – Как вы полагаете, почему детектив-констебль Парвин поехал к вашему бывшему дому, а не вернулся домой? Я шумно выдыхаю. – К моему бывшему дому? – Да. – Понятия не имею. Я впервые об этом слышу. Быть может, ему поступила наводка… Фрэнкс достает еще один документ. – Вчера вечером дорожная полиция обнаружила принадлежащий детективу-констеблю Парвину «Воксхолл Астра» брошенным недалеко от вокзала Кингс-Кросс. Мы нашли запись камеры видеонаблюдения, на которой в двадцать два ноль восемь водитель выходит из машины и дальше идет пешком. Не желаете ее просмотреть? Я качаю головой. – Бекс одолжил мне свою машину, потому что мою у меня отобрали, когда стало известно о проблемах с памятью. Вы найдете мою «Ауди» на стоянке у полицейского участка. Брови снова поднимаются вверх. Мы прерываемся в полдень. К тому моменту как возобновляем допрос, они уже знают, что Бекс перед смертью запросил в особой кассе полицейского участка тысячу фунтов наличными. Это их озадачивает. Разумеется, это те деньги, которые я заплатил Натану за укол, но я им ничего не говорю, чтобы не дать еще один козырь, который можно было бы использовать против меня. Джеггер устала и заметно злится, и когда я настаиваю на том, что ничего не знаю о деньгах, она хлопает по столу ладонью. Фрэнкс жует губу. До конца дня они лишь заставляют меня снова и снова повторять свой рассказ в надежде на то, что я где-нибудь оступлюсь. Глава 52 Начало суда назначено на февраль 2011 года. Поскольку во мне видят опасного преступника, ни о каком освобождении под залог не может быть и речи, поэтому я провожу почти год под стражей. Сотрудников полиции стараются держать подальше от обыкновенных уголовников, однако мест в тюрьмах катастрофически не хватает, поэтому я провожу много времени в обществе тех, кого на протяжении всей своей карьеры стремился упрятать за решетку. Ничего хорошего в этом нет, но Р. парень крепкий и, когда мне это нужно, берет контроль на себя. Теперь, когда мы свободно общаемся друг с другом, я прихожу к выводу, что у каждого из нас есть навыки, нужные другому. Например, когда обвинение присылает психиатра осмотреть меня, я предоставляю Р. отвечать на все вопросы, а сам молчу. Мозговед, коренастый шотландец средних лет, об этом даже не подозревает. То же самое мы делаем с психиатром, которого присылает моя защита, – молодой усердной португалкой, у которой такой вид, будто диплом она получила лишь на прошлой неделе. Я по-прежнему не могу свыкнуться с тем, что у меня в голове сразу двое, но, похоже, Р. там с тех пор, когда мне было еще три года, – смотрит, слушает, оберегает меня от опасности. Он проницательнее меня, не терпит вздор. Полагаю, его порывистость я уравновешиваю тем, что заставляю его думать о последствиях своих действий. Р. быстро наживает себе врагов, в то время как я, старший брат, обладая тремя лишними годами опыта, помогаю ему действовать мягче, и теперь, когда отдаю себе отчет в происходящем, могу вмешаться в нужный момент, пока он не сделал что-нибудь такое, о чем пожалеем мы оба. Так, например, в ту неделю, когда всех подследственных не выпускали из камер ввиду нехватки персонала в тюрьме, Р. чуть не набросился с кулаками на тюремщика, сказавшего мне, что я просто получил по заслугам. Я вовсе не хочу притворяться, будто между нами всё всегда гладко. Оставшись наедине, мы частенько яростно спорим. Даже можем вести спор, разговаривая с посторонним, ничем не выдавая то, что происходит внутри. Иногда, лежа в ночной темноте на тюремных нарах, я думаю о смертях, произошедших по моей вине, и о тех, кого я подвел, и меня переполняют скорбь и раскаяние. Какой смысл продолжать дальше? Но Р. не позволяет мне бессильно поднять руки. Он говорит мне, что я хороший полицейский. Зачем ломать блестящую карьеру? Кому будет лучше, если я не смогу продолжать заниматься своим ремеслом? Только преступникам. Но лица мертвых являются мне и не желают уходить. Теперь на нашей стороне адвокат, Джозеф Стоун, услуги которого оплачивает полицейский профсоюз. Васунна и Гупта приводят его ко мне, и мы снова и снова разбираем все улики и показания. Частенько, как и с мозговедами, я предоставляю Р. отвечать на их вопросы, поскольку у него отличная голова следователя. Стараясь изо всех сил показать себя хорошим представителем профсоюза, Васунна постоянно треплет меня по плечу, заверяя в том, что все будет хорошо. Гупта кивает, качает головой и почти ничего не говорит. Стоун настроен более реалистично и делает все возможное, чтобы умерить наши надежды. – Присяжные – твари непредсказуемые, – мрачно говорит он, проводя рукой по пышной шевелюре и вовсю используя свой запас клише. – Я еще никогда не видел ни одного, о ком мог бы с уверенностью сказать, в какую сторону он пойдет. Нам придется просто стиснуть зубы и бороться до конца. Васунна настаивает на том, что Стоун «один из лучших в стране». Должен сказать, по его виду этого не скажешь. В позитивные моменты я говорю себе, что его стиль, говоря его же собственными словами, в том, чтобы управлять ожиданиями; на самом деле я считаю, что он сам не верит в то, что у него есть оружие защищаться. Р. говорит мне, что так устроен мир. Ты хотел горькой правды; пей же ее до дна – до самой последней капли. Меня навещает Лора. Очевидно, она сделала над собой усилие, чтобы одеться скромнее – простые джинсы и джинсовый пиджак, – и все равно мужчины невольно провожают ее взглядом, когда она входит в квадратную серую комнату для свиданий и садится напротив меня, положив руки на пластиковый стол. Она рассказывает, что говорила с адвокатами о разводе. Ее тон ровный и профессиональный, однако глаза выдают что-то другое. Я понимаю, что нанес ей такую обиду, какую не выразишь словами. – Я решила отложить развод до окончания суда, – говорит Лора. – Всему свое время. – Ты знаешь, что я невиновен, ведь так? Как я говорил тебе тогда в мотеле. Ты должна верить мне. Даже если больше никто не верит. – Я хочу тебе верить, Росс. Честное слово. – Я был плохим мужем, – говорю я. – Извини. Понимаю, теперь уже слишком поздно, но я сожалею о том, что было. Она сердито отмахивается от моих слов. – Возможно, год назад… – Я имею в виду всё. Я по-прежнему тот мужчина, за которого ты выходила замуж. Помнишь, мы помогали друг другу и говорили о том, чтобы завести детей? Так вот, это по-прежнему я. Лора смотрит в пол. – Мне не следовало приходить. Я хотела тебя поддержать, но…