Гуров неодобрительно покосился на него в зеркало и снова обратился к девушке: – Скажи, милая, а вообще твои друзья по натуре какими были? Хулиганистые ребята? Приключений искали? – Ну, вообще… – беспомощно протянула Ксения. – Немножко было… Это Джу-Джу особенно задиристый был. – Правильно, – ядовито заметил Жмырин. – На этого теперь можно все валить. С мертвеца какой спрос? Ты лучше о себе расскажи. Сама-то чем занимаешься? – Я в экономическом учусь, – робко ответила Ксения. – На втором курсе. – Ага, – сказал Гуров. – И как учишься? – Не очень, – со вздохом призналась девушка. – А остальные? – Валерку отец все в военное училище отдать мечтает, – сообщила Ксения. – А он в училище не хочет. И в армию тоже. Он все обещал отцу, что поступит, поэтому тот его от призыва откосил. А потом понял, что Валерка просто дурака валяет, и разозлился. Обещал этой осенью точно отправить его в армию. Короче, Валерка сейчас в трауре. Сказал, что лучше под поезд ляжет, чем в армию идти… – Ну ясно, что за птица! – усмехнулся Жмырин. – А ты, Гуров, говоришь… – Я ничего не говорю, – возразил Гуров. – Я говорю – разбираться будем. На Земляном Валу они высадили Ксению и еще раз попросили ни о чем не волноваться. Потом переехали мост, свернули на набережную и остановили машину метрах в пятидесяти от предполагаемого места встречи. Никого похожего на Кадошкина поблизости видно не было. – Уже хорошо. Здесь движение одностороннее, – заметил Гуров. – Значит, мы его никак не пропустим. – Думаешь, он будет настороже? – спросил Крячко. – Думаешь, ему есть что скрывать? – Я думаю, это мы должны быть настороже, – сказал Гуров. – Все прочее потом. Минут через пять появилась Ксения. Она шла вдоль парапета, нервно оглядываясь по сторонам и кусая губы. Искала она явно одного Кадошкина, потому что на «Пежо» Гурова даже не обратила внимания. Глядя на ее юную, гибкую, но какую-то взъерошенную фигурку, Гуров подумал, что вряд ли этой домашней, в сущности, девчонке приходилось испытывать до сих пор подобные стрессы. Наверняка сейчас в ее душе творится что-то такое, что может повлиять на всю ее дальнейшую жизнь. Возможно, прав окажется Жмырин, который уверен, что вокруг него одни враги и перевоспитывать их следует только силой и без всяких сантиментов. Но могло получиться и совершенно наоборот – такие случаи Гурову тоже были известны. – Как думаешь, он приедет или придет? – глубокомысленно спросил Крячко. Но ответ он получил не от Гурова. Вдруг за их спиной из-за бетонного ограждения вывернулся красавец-мотоцикл, сверкающий хромом и сталью, влился в поток машин, а еще через несколько секунд притормозил возле газона, разделяющего проезжую часть и пешеходную дорожку. Ксения тут же сорвалась с места и бросилась к мотоциклу. Гуров быстро распахнул дверцу и, выскочив из машины, быстрыми шагами направился туда, где остановился парень на «Харлее». Жмырин последовал за ним. Крячко рассудил, что негоже оставлять машину без присмотра, и остался на месте. Мотоциклист был в сверкающем черном шлеме, из-под которого не было видно лица, но и без того было ясно, что он жутко нервничает. Заметив, что к нему идут люди, он истерически заорал, повернув голову к девушке: «Прыгай скорее, дура!» – и повернул ручку газа. Гуров предупреждающе замахал руками. Ксения в растерянности остановилась посреди газона. Парень в шлеме выкрикнул что-то нечленораздельное, намертво зажал в руках руль и стартовал. Гуров едва успел отскочить в сторону. «Харлей» мелькнул мимо него, как снаряд, и с грохотом полетел в сторону Николоямской набережной, виляя среди движущихся машин. – Позаботься о девчонке! – крикнул на бегу Гуров Жмырину и помчался к машине. Крячко уже принял решение. Едва завидев, как мотоциклист ударился в бега, он мигом перебросил свое грузноватое тело через спинку сиденья и, усевшись за руль, завел мотор. Гуров садился уже в отъезжающую машину. – Гони! – коротко сказал он. – Все последствия беру на себя. Крячко нажал на газ и одновременно на клаксон. С тревожным воем они покатили вперед. Автомобилисты, не выдерживая психической атаки, прижимались к бордюрам. Черный мотоцикл петлял уже метрах в ста впереди них. – Зуб даю, он сейчас направо свернет и будет уходить переулками, – сказал Крячко. – Послушай, Лева, а может, нам гонки не устраивать? У парня явно рыло в пуху. Дать его в розыск, и бог с ним, с его заслуженным папой и его драгоценным здоровьем… У нас тоже здоровье не железное. – Может, ты и прав, – сказал Гуров. – Но все-таки давай попробуем. Если у него рыло действительно в пуху, то потом нам придется слишком долго его искать. Мотоциклист перестроился в крайний правый ряд и нервно оглянулся через плечо. – На маневр пошел, – сказал Крячко. – Что плохо, тут его нигде не объедешь, а он мобильнее, конечно. «Харлей» прошмыгнул перед самым носом у каких-то «Жигулей» и скрылся за углом. Крячко, чертыхаясь сквозь зубы, вертел баранку, пробираясь среди потока транспорта. – Что за тупоголовые водители! – ворчал он. – Неужели нельзя сообразить, что, если человек торопится, значит, на то есть причины? Они свернули в переулок и поняли, что «Харлей» уходит от них. Он был уже у следующего перекрестка и вот-вот должен был исчезнуть из поля зрения. Но вдруг впереди произошло что-то непонятное. Гуров и Крячко увидели, что тяжелый «Харлей» будто подпрыгнул, вильнул в сторону и врезался в столб у бордюра. Мотоциклист вылетел из седла и, совершив в воздухе непроизвольный кульбит, шлепнулся на тротуар и, прокатившись по нему до стены ближайшего дома, распластался, раскинув по сторонам руки. Мотоцикл с неприятным скрежетом вспахал асфальт, распугал нескольких прохожих и тоже остановился метрах в пятнадцати дальше. К упавшему со всех сторон побежали люди. Крячко подъехал ближе, и они поняли, в чем было дело. На том самом месте, где перевернулся мотоцикл, собралась толпа, в центре которой оперативники обнаружили совершенно окаменевшую молодую женщину в белом обтягивающем платье. Лицо у нее было точно такого же белого цвета. Перед ней стояла детская коляска, в которой мирно посапывал младенец. Публика выражала женщине сочувствие и нелестно высказывалась о чокнутых байкерах. Высказывалось пожелание, чтобы все они как можно скорее переломали себе шеи. Такая перспектива для парня с «Харлея» была сейчас вполне реальна, и Гуров всерьез был этим обеспокоен. Они с Крячко протолкались поближе к распростертому на тротуаре телу. Кадошкин не шевелился. Пластиковое забрало на его шлеме было пополам перерезано трещиной. Люди в толпе казались растерянными. Какая-то женщина повторяла, что нужно вызвать «Скорую». – Звони «ноль-три», – сказал Гуров Крячко и присел рядом с парнем. Он осторожно снял с его головы шлем и нашел пальцами артерию на шее. Она слабо пульсировала. Кадошкин был жив, но находился без сознания. Удар оказался слишком силен. «На убийцу он, судя по всему, не тянет, – с облегчением подумал Гуров. – Тот бы не стал отворачивать, когда бы перед ним на мостовую выскочила мамаша с коляской. Совесть у парня на месте, только, похоже, не совсем чиста – иначе зачем бы он задал от нас такого стрекача?» У Кадошкина было круглое, ничем не примечательное лицо, нос картошкой и коротко стриженные рыжеватые волосы. Когда он открыл глаза, оказалось, что они у него разного цвета – один карий, а другой зеленоватого оттенка. Увидев Гурова, Кадошкин непонимающе уставился на него и хрипло спросил: – Вот черт, что это было? – Все нормально, – сказал ему Гуров. – Просто ты слишком быстро ехал. Сейчас тебя отвезут в больницу и приведут в порядок. Главное, не волноваться и не делать резких движений. Похоже, у тебя сотрясение мозга. – Башка гудит, – согласился Кадошкин, облизывая сухие губы, и тут же попытался встать. – Мне нужно… Тут… Ноги не слушались его, и он с размаху опять сел на тротуар. Лицо исказилось гримасой боли. – О твоем велосипеде позаботятся, – пообещал Гуров. – Кому позвонить, чтобы сказать, в какой ты больнице? Кадошкин с ужасом посмотрел на него. Соображал он плохо и медленно подбирал слова. – Зачем звонить? – сказал он. – Не надо… Я сам… Мне нужно идти… – Куда тебе идти? – рассердился Гуров. – Ты на мотоцикле разбился. Если ты опять от нас бежать собрался, то это бессмысленно – мы уже здесь. По лицу Кадошкина пробежала судорога. – Вы… с той бабой… – убежденно пробормотал он и снова потерял сознание. Глава 4 Одежде Владимир Николаевич Гладилин придавал особенное значение. «По одежке встречают, по ней же и провожают, – любил повторять он, цинично при этом улыбаясь. – Никого не волнует ваш ум и таланты. Вообще эти качества скорее вызывают в окружающих раздражение. Ни ума, ни таланта купить нельзя. Это недостижимая мечта, мираж. Люди любят успех. Успеха может добиться каждый. А первый признак успеха – хорошая одежда. Видя на вас отлично сшитый пиджак, люди понимают, что вам палец в рот не клади». Сам он всегда был одет безукоризненно, стригся в первоклассной парикмахерской и пользовался настоящим английским одеколоном для истинных джентльменов. Из соображений престижа он счел нужным обзавестись новенькой «БМВ», хотя такое решение далось ему нелегко – Владимиру Николаевичу были больше по душе миниатюрные японские машины, недорогие и надежные. Но если бы он не пускал пыль в глаза, окружающие могли подумать, что его дела идут не слишком удачно. В столице на такие штуки у людей глаз наметан. Владимир Николаевич занимался исцелением болезней. Это не имело ничего общего с вульгарным «лечением», которым занимались задерганные терапевты в тесных районных поликлиниках, и к изматывающим ночным бдениям в белоснежных операционных это тоже не имело никакого отношения. Откровенно говоря, Владимир Николаевич вообще не имел медицинского образования. В свое время он окончил филологический, благодаря чему при необходимости мог поддержать любой поверхностный разговор о прекрасном. На его клиентов – а ими являлись в основном женщины за тридцать – это производило неизгладимое впечатление. Владимир Николаевич легко сходился с людьми, был стихийным, но тонким психологом и сумел раздобыть себе лицензию на осуществление нетрадиционной медицинской помощи. Расчет у него был простой – в нынешние тяжелые времена мало кто из граждан мог чувствовать себя по-настоящему здоровым и счастливым, а значит, почти каждый нуждался в помощи. К традиционной медицине в народе давно выработалось стойкое недоверие – следовательно, предлагать ему нужно было нечто нетрадиционное. И чем нетрадиционнее, тем лучше. Перебрав в уме разные варианты, Владимир Николаевич решил остановиться на квантовой терапии. Что это такое, он вряд ли мог объяснить даже самому себе, но звучало это солидно и научно, почти космически. Женщинам, от которых уходит молодость, только и остается надеяться на тайные космические силы. Если взяться за дело с умом, многие должны были клюнуть. Так оно и вышло. Через два года у Владимира Николаевича уже был собственный центр, расположенный в помещении, где ранее размещался магазин скобяных изделий. Из торгового зала Владимир Николаевич сделал просторный холл с мягкой мебелью, расслабляющей музыкой и большим подсвеченным аквариумом, в котором плавали золотые рыбки. Подсобки он объединил в одну комнату и устроил из них лечебный кабинет, мрачновато-торжественный, с замысловатой аппаратурой, озонатором и замаскированными светильниками, источавшими приглушенный таинственный свет. Пациентов он усаживал в специальное стоматологическое кресло, выписанное из Голландии. Оно было удивительно удобным, многофункциональным и с виду напоминало космический корабль. Со временем Владимир Николаевич сумел даже взять себе помощницу, ухоженную стильную женщину лет сорока пяти, обладавшую завораживающим убедительным голосом. До этого она работала преподавателем в школе и стойко сносила издевательства многих поколений учеников. В конце концов, заработав тяжелый невроз, она какими-то путями вышла на Гладилина, а тот сразу углядел в ней служительницу квантовой медицины. Теперь они оба не могли нарадоваться друг на друга. Кстати, и учительский невроз был побежден. Сущность квантовой терапии заключалась в аппаратах, которыми пользовался Гладилин. В основном это были самые обычные аппараты для физиотерапии, но несколько модифицированные и настроенные на самое минимальное воздействие. Имелись у него здесь еще и списанные генераторы для создания разных частот, которые он выпросил у одного своего родственника, занимавшегося разработками новых видов связи. Гладилин их тоже использовал – разумеется, в щадящем режиме, но клиентам нравилось. Сегодня прием у него был так же хорош, как это обычно случалось в последние десять месяцев. Даже летом, в период отпусков поток клиентов не иссякал. И в этот день через скобяную лавку прошло человек двадцать пять, в основном женщин в диапазоне от тридцати пяти до пятидесяти, и ни одна из них не ушла от Владимира Николаевича разочарованной. Он чувствовал себя удовлетворенным, но слегка усталым. Хотелось поскорее вернуться домой, принять ванну и со вкусом поужинать. За окнами уже густо синел вечерний воздух и призывно мигали огоньки реклам. Но в холле еще оставались люди, и Владимир Николаевич не мог покинуть своего боевого поста. – Ну что же, на этом можно на сегодня закончить, – сказал он, отключая один из своих многочисленных аппаратов и снимая с дрябловатого тела пациентки электроды на мягких резиновых присосках. – Можете одеваться, Виктория Александровна. Полагаю, что уже через неделю мы можем закончить. Даже невооруженным глазом я вижу улучшение. Прекрасный цвет лица, блеск в глазах – вы помолодели лет на пять, говорю это без преувеличения. Мы добились прекрасных результатов. Только не забывайте про фруктовую диету, которую я вам рекомендовал. – Действительно, я чувствую себя гораздо лучше, – с энтузиазмом сказала пациентка, поднимаясь с кожаного дивана, на котором происходило таинство. – Вы – кудесник, Владимир Николаевич. Я буду рекомендовать вас всем своим знакомым. – Очень вам признателен, – ответил Гладилин, улыбаясь. – Но от звания кудесника категорически отказываюсь. Квантовая медицина не имеет ничего общего с мистикой. Все на строго научной основе – технологии двадцать первого века. Эксклюзивные разработки. Подобного нет пока даже на Западе. Три этих заветных слова – «квант», «технология» и «эксклюзивный» действовали на стареющих женщин безотказно. Резиновые присоски на теле только завершали дело. Это была аутопсихотерапия высшей пробы. Если человек не был по-настоящему болен, то она даже приносила несомненную пользу. Но Владимир Николаевич не связывался с больными. Он проводил пациентку до порога и предупредительно распахнул перед ней дверь. Внимание и предупредительность действуют на женщину ободряюще – лучше женьшеневой настойки. Уходя, Виктория Александровна помахала ему ручкой и благодарно улыбнулась. Значит, была согласна платить и дальше. В холле еще оставалось два человека – пожилой седоватый мужчина с прямой спиной и суровым взглядом, похожий на отставного военного, и тихая замкнутая женщина лет тридцати с льняными волосами, коротко стриженными и красиво уложенными. На женщине был серый брючный костюм, тщательно подогнанный по ее миниатюрной фигуре. Если бы не ее несколько отсутствующий вид, ее вполне можно было бы назвать привлекательной. Владимир Николаевич вспомнил, что уже однажды видел ее – три дня назад она впервые приходила на процедуры. Кажется, она жаловалась на головные боли. – Кто следующий? – спросил Владимир Николаевич. Пожилой мужчина с тревогой покосился на женщину, остававшуюся совершенно невозмутимой, а потом поспешно приподнялся и несколько смущенно пробасил: – Вероятно, я, доктор! То есть я хочу сказать… Женщина с льняными волосами медленно подняла на него глаза, и отставник осекся. Он пожал плечами и уже увереннее произнес: