Она вздрагивает. — Итак, Купер, я понимаю, что ты расстроен, но я все еще твоя мать. Вы все еще мои мальчики. Ты не отвернешься от семьи. — Она смотрит на Эвана, который молчит, задержавшись позади меня. — Верно, детка? — Не в этот раз, — говорит он, глядя на проезжающие машины. Выразительный. Стойкий. — Я с Купом. Я думаю, будет лучше, если ты больше не придешь. Я борюсь с желанием обнять брата. Не здесь. Не перед ней. Но я знаю, какую боль он испытывает. Одиночество. Эван сегодня потерял свою маму. Я потерял свою давным-давно. Шелли делает последнюю попытку поставить нас на место, пока не понимает, что мы не сдвинемся. Тогда действо разваливается на части. Ее улыбка сменяется ровным безразличием. Ее глаза становятся тусклыми и злыми. Голос горьким. В конце концов, у нее мало что есть для прощания. Едва взглянув, она выпускает дым нам в лицо и идет к такси, которое увозит ее, чтобы стать чьей-то проблемой. Нам всем от этого только лучше. Даже если сейчас так не кажется. Позже, когда Мак заказывает нам пиццу на ужин, мы с Эваном ведем Дейзи на прогулку. Мы не говорим о Шелли. Черт возьми, мы вообще почти не разговариваем. Мы в мрачном настроении. Каждый из нас погружен в свои собственные мысли, и все же я знаю, что мы думаем об одном и том же. Когда мы возвращаемся в дом, то обнаруживаем Леви на задней веранде, потягивающего пиво. — Эй, — зовет он при нашем приближении. — Я зашел посмотреть, как все прошло в полицейском участке. Эван направляется внутрь, чтобы взять для нас пива, пока я стою у перил и рассказываю все нашему дяде. Когда я дохожу до того места, где Шелли исчезла в такси, даже не попрощавшись, Леви кивает с мрачным удовлетворением. — Думаешь, на этот раз она поняла? — спрашивает он. — Может быть. Она выглядела довольно подавленной. — Не могу сказать, что мне жаль ее. — Леви никогда не ладил с Шелли, даже когда она была здесь. Я его не виню. Единственным положительным качеством любого из моих родителей было то, что они дали нам достойного дядю. — Мы теперь сироты, — замечает Эван, глядя на волны. — Черт, ребята, я знаю, что это нелегко. Но вы не одиноки. Если вам когда-нибудь что-нибудь понадобится… Он замолкает. Но ему не нужно заканчивать предложение. Леви изо всех сил старался заставить нас почувствовать себя семьей, несмотря на все недостающие детали, и он проделал довольно хорошую работу, учитывая, с чем ему пришлось справляться. — Эй, я знаю, что мы недостаточно много говорим, — говорю я нашему дяде, — но мы стоим здесь только потому, что ты был рядом с нами. Ты всегда был. Если бы не ты, мы бы оказались в системе. Отправились в приемную семью. Вероятно, расстались. — Мы любим тебя, — добавляет Эван, его голос полон эмоций. Это заставляет Леви немного замяться. Он кашляет, это его способ скрыть это. — Вы хорошие мальчики, — это его грубый ответ. Он не сентиментальный и многословный человек. Тем не менее, мы знаем, как он относится к нам. Может быть, у нас никогда не было семьи, которую мы заслуживали, но в итоге мы получили ту, в которой нуждались. ГЛАВА СОРОК Маккензи Он ведет себя совершенно неразумно. — Ты сказал, что зайдешь за льдом по дороге домой, — кричу я с заднего двора, где стою с шестью холодильниками теплого пива и содовой. В феврале внезапно наступила свирепая зима, так что, хотя я здесь отмораживаю себе задницу, напитки все еще горячие на ощупь, потому что Эван оставил ящики слишком близко к очагу. Теперь он отдыхает, а мне остается бороться со складным столом, который отказывается двигаться с места, когда я пытаюсь раздвинуть ножки. Эти складные столики, должно быть, были сконструированы садистом, потому что я ни за что на свете не смогу их собрать. — Морозильник в винном магазине был сломан, — отвечает Купер с террасы. — Хайди сказала, что собирается заскочить в Пабликс по дороге сюда и купить немного. — Но напитки не успеют остыть до того, как прибудут все остальные. Вот и вся причина, по которой я отправила тебя пораньше! — Я сейчас вырву свои чертовы волосы. Я уже в третий раз пытаюсь объяснить ему это, и все же это все равно что спорить со злобным песчаным крабом. — Я бы остановился, но это было не по пути, и я хотел вернуться домой, чтобы помочь подготовиться. Ты бы предпочла, чтобы я оставил тебя здесь, чтобы ты все делала сама? — кричит он в ответ, вскидывая руки вверх. — Я был здесь, чтобы помочь ей, — говорит Эван со своего стула. Где он сидел на заднице, допивая последнее холодное пиво, вместо того, чтобы помочь мне. — Она права, Куп, — добавляет он, милостиво кивая мне, как бы говоря: Видишь, я на твоей стороне. — Держись от этого подальше, — говорит ему Купер. Я пристально смотрю на них обоих. Должно быть, есть несколько кругов ада похуже, чем праздновать день рождения с разницей в один день с парой едва приученных к дому близнецов. Прошлой ночью им пришла в голову блестящая идея устроить грандиозную вечеринку в последнюю минуту вместо ужина, который я планировала, так что теперь мы спешим что-нибудь придумать, за исключением того, что Эван ленив, а у Купера логистические способности селедки. — Забудь об этом. — Я даже не хотела эту дурацкую вечеринку, но они настояли на том, что, поскольку это мой двадцать первый день рождения, мы должны были оторваться по-крупному. Так что, конечно, я застряла, выполняя большую часть работы. — Я схожу за едой в один конец города, за тортом в другой, потом за льдом и постараюсь вернуться до темноты. Пожелайте мне удачи. Купер издает раздраженный стон. — Я позвоню Хайди и попрошу ее приехать пораньше. Ладно? Счастлива? Я пинаю складной столик, потому что к черту все это, и бросаюсь вверх по ступенькам к раздвижной двери, которую в данный момент блокирует Купер. — Не беспокойся. На мой день рождения все, чего я действительно хочу — это на одну минуту меньше ее ехидных комментариев и насмешливых взглядов. Разве я прошу слишком многого? — Я говорил с ней, хорошо? Я не могу контролировать, как она себя ведет. Просто дай ей время. Она это переживет. — Знаешь, я даже не сержусь на Хайди. Если бы меня водили за нос целое лето, я бы тоже была довольно раздражительна. — Это не то, что произошло, — рычит он. — Это то, что она думает, и это все, что имеет значение. Может быть, именно об этом тебе и следует поговорить. — Черт, Мак. Не могла бы вы отвлечься от этого на десять минут? — Эй, тупица, — кричит Эван со двора. — Она права. Купер отшвыривает своего брата и следует за мной в дом, пока я спешу схватить свою сумочку и найти ключи. Не увидев их ни на кухне, ни в гостиной, я направляюсь в его спальню. Он плетется за мной, выглядя таким же измотанным, как и я. — Знаешь что? — я поворачиваюсь, чтобы посмотреть на него. — Я не думаю, что это работает. Наши препирательства истощают силы. И раздражают, потому что обычно речь идет о глупостях. Мы упираемся и отказываемся уступать, пока не израсходуем всю свою энергию на борьбу и не забудем, из-за чего начался спор. — Что, черт возьми, это значит? — Он хватает ключи с комода, прежде чем я успеваю за ними потянуться. Я стискиваю зубы, затем прерывисто выдыхаю. — Предполагалось, что я буду здесь жить временно. И, учитывая, что мы постоянно вгрызаемся друг другу в глотки, я явно злоупотребила твоим гостеприимством. Словно порыв ветра отбрасывает его в сторону, Купер сдувается. Он кладет ключи в мою поднятую руку. Когда он говорит, его голос нежен. — Это не то, чего я хочу. Если ты готова обзавестись собственным жильем, я пойму. Но не думай, что тебе нужно съезжать из-за меня. Мне нравится, что ты здесь. — Ты уверен? — Я заметила, что жалобы на мое вторжение в его личное пространство выросли в геометрической прогрессии с тех пор, как я поселилась здесь. — Я бы предпочла, чтобы ты сказал мне правду. Не то, что, по-твоему, я хочу услышать. — Я клянусь. Его взгляд встречается с моим. Я вглядываюсь в его лицо, а он вглядывается в мое, и что-то пробегает между нами. Это то, что всегда происходит. Когда весь наш гнев и разочарование утихнут, когда буря пройдет, и я снова замечу его. То, как его татуировки пересекают его руки. Широкую плоскость его груди. Как от него всегда пахнет шампунем и опилками. Купер кладет руки мне на бедра. Глядя на меня сверху вниз из-под тяжелых век, он отводит меня назад и закрывает дверь своей спальни, чтобы прижать меня к ней. — Мне нравится, когда ты рядом, — грубо говорит он. — Собираюсь засыпать с тобой. Просыпаться рядом с тобой. Заниматься с тобой любовью. Его руки захватывают подол моего платья и движутся вверх, поднимая ткань, пока я не обнажаюсь до талии. Мой пульс так сильно бьется, что я чувствую его бешеные удары. Я была приучена к нему. Он прикасается ко мне, и мое тело извивается в предвкушении. — Я не стесняю твой стиль? — поддразниваю я. Мои ладони упираются в дверь, пальцы впиваются в пазы. Его ответ — пренебрежительный взгляд. Он подходит ближе, пока между нами не остается только полоска воздуха. Затем, облизывая губы, он говорит: — Скажи мне поцеловать тебя. У моего мозга нет ответа на это, но все сжимается, и мои пальцы цепляются за пол. Он прижимается своим лбом к моему, сжимая мои ребра. — Если мы закончили ссориться, скажи, чтобы я поцеловал тебя. Я ненавижу ссориться с ним. Но это. Примирение. Ну, это неразбавленный сироп на дне шоколадного молока. Моя любимая часть. — Поцелуй меня, — шепчу я. Его губы касаются моих в легкой, как перышко, ласке. Затем он слегка отстраняется. — Это… — бормочет он, его дыхание щекочет мой нос. Он не заканчивает это предложение. Но ему и не нужно этого делать. Я точно знаю, что он имеет в виду. Это.