— Я не говорю, что хочу, чтобы ты не была вовлечена. — Он сдвигается, тоже поворачиваясь ко мне лицом. — Мне не нужны все эти правила, условия и прочее дерьмо. — Купер находит мою руку в темноте и прижимает ее к своей груди. Он без рубашки, в одних боксерах. Его кожа теплая на ощупь. — Ситуация с деньгами всегда будет существовать, и я должен перестать выходить из себя из-за этого. Я знаю, ты не пытаешься вызвать у меня какие-либо чувства. — Я боялась, что ты не вернешься. — Я снова сглатываю. Сложно. — Я имею в виду, пока я была здесь. — Потребуется нечто большее, чтобы избавиться от меня. — Он запускает пальцы в мои волосы, потирая большим пальцем затылок. Это милый, успокаивающий жест, практически снова погружающий меня в сон. — Я кое-что выяснил сегодня вечером. — Что? — Я сидел в этом грязном маленьком баре с Леви и кучкой унылых старых ублюдков, прячущихся от своих жен или избегающих своих унылых домов. Парни всего в два раза старше меня, но которые уже сделали все, что с ними когда-либо случится. И я подумал: "Черт возьми, чувак, у меня дома есть эта сумасшедшая горячая девчонка, и наша самая большая проблема в том, что она всегда пытается купить мне дерьмо". Я улыбаюсь в подушку. Когда он так говорит, мы звучим как пара тупиц. — И это как бы внезапно поразило меня. Я подумал: а что, если ее там не будет, когда я вернусь? Я уставился на дно стакана, жалея себя. Что, если я сбежал от самого лучшего, что когда-либо случалось со мной? — Это мило, но я бы не зашла так далеко. — Я серьезно. — Его голос мягкий, но настойчивый. — Мак, здесь никогда не было все хорошо. Потом умер мой отец, и это стало подтверждением того, что лучше уже не будет. Шелли сбежала. Мы справились. Никогда не жаловались. А потом появилась ты, и у меня начали появляться идеи. Может быть, мне не нужно было соглашаться на немного лучше, чем ничего. Может быть, я даже мог бы быть счастлив. Он разбивает мне сердце. Жизнь без радости, без предвкушения того, что завтрашний день все еще может быть необыкновенным, высасывает душу прямо из человека. Это холодная, темная, удушающая бесконечность небытия, когда тебя поглощает отчаяние. Ничто не может вырасти в пустоте, где мы смирились с оцепенением. Никогда не были по-настоящему живыми. Это тот же самый длинный туннель, который, как я видела, сужался вокруг меня, чем пристальнее я смотрела на будущее, которое Престон и мои родители представляли для меня. Купер спас меня от этого. Не потому, что он увез меня, а потому, что встреча с ним, наконец, открыла возможности, которые я упускала. Возбуждение от неопределенности. Страсть и любопытство. Я была в полусне, пока не встретила его. — Я думала, что была счастлива, — говорю я ему, скользя пальцами вверх и вниз по его ребрам. — Уже давно. На что тут было жаловаться, верно? Мне было дано все, о чем я только могла мечтать, кроме цели. Выбора. Возможности потерпеть неудачу, получить травму. Любить так сильно, что мысль о том, чтобы потерять это, разрывает на части. Сегодня вечером, когда я подумала, что между нами, возможно, действительно все кончено, в моей голове пронеслись самые разные мысли. Я сходила с ума. Купер наклоняет мой подбородок к себе и прижимается своими губами к моим самым легким прикосновением. Достаточно, чтобы заставить меня искать его, чтобы попробовать еще раз. Его дыхание — теплый шепот на моих губах. — Возможно, я просто влюбляюсь в тебя, Кэбот. Мое сердце дрогнуло. — О-о-о. — Ты даже не представляешь. Он проводит пальцами по моему позвоночнику, заставляя каждый нерв гореть. Я прикусываю его нижнюю губу, слегка дергаю, на нашем бессловесном языке, который говорит, что он мне нужен. Сейчас. Забери эту боль. Но он методично, удручающе терпеливо снимает с меня майку, прежде чем обхватить ладонью одну грудь, одновременно облизывая другую. Он стягивает свои боксеры вниз. Я вылезаю из нижнего белья, пока он надевает презерватив. Дрожь предвкушения пробегает по мне. Он крепко держит меня, двигаясь внутри меня. Неторопливо. Медленно, вялыми толчками. Я прижимаюсь к нему, приглушая свои стоны в его плечо. — Я тоже тебя люблю, — говорю я, дрожа в его объятиях, пока кончаю. ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ДЕВЯТАЯ Купер Через несколько дней после предъявления обвинений Шелли мне позвонили и попросили приехать в полицейский участок. По телефону с шерифом я узнаю, что копы нашли ее в Луизиане, где она, должно быть, забыла обо всех неоплаченных штрафах за парковку, которые оставила после того, как ее “парень” вышвырнул ее на обочину. Когда появился ордер на арест в Южной Каролине, шериф в Батон-Руж отправил ее обратно в залив. Мак и мой брат едут со мной в участок, но я заставляю Эвана ждать снаружи, пока мы идем поговорить с шерифом Никсоном. Эван был в такой же ярости, узнав, что Шелли ограбила меня, но я знаю своего брата — у него всегда будет слабость к этой женщине. И прямо сейчас мне нужно сохранять ясную голову, не позволять ничему затуманивать мои суждения. — Купер, присаживайтесь. — Шериф Никсон пожимает мне руку, затем садится за свой стол и сразу переходит к делу. — У вашей матери было при себе около десяти тысяч наличными, когда парни из Батон-Руж привезли ее сюда. Облегчение обрушивается на меня, как порыв ветра. Десять штук. Это на пару тысяч меньше того, что она украла, но это лучше, чем ничего. Черт, это больше, чем я ожидал. Ее не было четыре дня. Шелли более чем способна просадить двенадцать штук за такое время. — Однако может пройти некоторое время, прежде чем вы получите деньги обратно, — добавляет Никсон. Я хмуро смотрю на него. — Почему? Он начинает бессвязно болтать о процедурах доказательства, в то время как мой мозг пытается справиться со всей информацией, которую он выдает. Перво-наперво, Шелли предстанет перед судом. Мак задает много вопросов, потому что я сейчас как бы в ступоре от всего этого. Все, о чем я продолжаю думать — Шелли в оранжевом комбинезоне, ее запястья скованы. Я презираю все, что эта женщина когда-либо сделала с нами, но мысль о том, что она за решеткой, не укладывается в голове. Какой сын отправит собственную мать в тюрьму? — Она сейчас здесь? — Я спрашиваю Никсона. — Задержана, да. — Он проводит рукой по своим густым усам, выглядя как настоящий шериф маленького городка. Он новенький в городе, так что я сомневаюсь, что он много знает обо мне и моей семье. Его предшественник, шериф Стоун, ненавидел нас до глубины души. Все лето он проводил послеобеденные часы, выслеживая нас с Эваном вокруг залива, выискивая повод поглазеть на нас со своего катера без опознавательных знаков. — Что произойдет, если я передумаю? Рядом со мной Мак выглядит испуганным. — Вы хотите снять обвинения? — говорит он, пристально глядя на меня. Я колеблюсь. — Я получу свои деньги обратно сегодня? — Не было бы никаких причин использовать это в качестве улики. Так что, да. Это все, чего я хотел в первую очередь. — Что с ней будет после этого? — Это ваша прерогатива как жертвы. Если вы не заинтересованы в судебном преследовании, она будет освобождена. Миссис Хартли содержалась в Луизиане только по просьбе этого департамента. Какие бы штрафы ей ни грозили, это отдельный вопрос. В настоящее время нам неизвестно о другом ордере на ее арест. Я смотрю на Мак, зная, что это не то решение, которое она приняла бы за меня так или иначе, но желая подтверждения того, что я поступаю правильно. Я думаю, что в этой ситуации все в той или иной степени дерьмово. Она изучает мое лицо, затем слегка кивает. — Делай то, что считаешь правильным, — бормочет она. Я перевожу взгляд обратно на шерифа. — Да, я хочу снять обвинения. Давайте покончим с этим. По-прежнему проходит около часа, чтобы подписать документы и подождать, пока появится офицер с пластиковым пакетом моих наличных. Он отсчитывает каждую купюру, затем заставляет меня подписать еще несколько бумаг. Еще одна огромная волна облегчения накрывает меня, когда я вручаю Мак наличные, чтобы она положила их в сумочку. Следующее, что я делаю — смиряюсь с этим и кладу деньги в банк, будь проклят налоговый инспектор. Снаружи Эван ждет нас у грузовика. — Все хорошо? — спрашивает он. Я киваю. — Да. Мы уже собираемся уходить, когда Шелли выходит из здания, потирая запястья. Дерьмо. Она закуривает сигарету. Когда она выдыхает, ее взгляд останавливается на нас, замечая нашу попытку сбежать. — Я избавлюсь от нее, — предлагает Мак, сжимая мою руку. — Все в порядке, — говорю я. — Подожди в грузовике. В типичной для Шелли манере моя мама подходит к нам с жизнерадостной улыбкой. — Ну и денек выдался, а? Кто-то точно облажался, не так ли? Я не знаю, как все они перепутали. Я сказала им, я сказала, позвоните моим мальчикам. Они скажут вам, что я не брала ничего, что мне не принадлежало. — Господи, оставь это, ладно? — огрызаюсь я. Она моргает. — Детка… — Нет, не деткай тут. — Я не могу больше ни секунды терпеть ее бред, ее улыбчивые увертки. Я давлюсь ими с пяти лет, и я сыт по горло. — Ты нашла мою заначку и обокрала меня, и именно поэтому ты сбежала из города. Надеюсь, оно того стоило. — Я пристально смотрю на нее. — Мама. — Детка, нет. — Она тянется к моей руке. Я делаю шаг назад. — Я только немного позаимствовала, чтобы подготовиться. Я собиралась отправить все обратно сразу после того, как встану на ноги. Ты знаешь. Я не думала, что ты будешь возражать, правда. Изумленный смех вырывается у меня изо рта. — Конечно. Как угодно. Я больше не хочу это слышать. Это последний раз, когда мы это делаем. Я больше не хочу тебя видеть. Насколько я понимаю, тебе никогда не нужно возвращаться сюда. У тебя нет сыновей, Шелли.