– Сколько там за клевету сейчас полагается? – спросил Плашкина собственник. – Пятьсот тысяч рублей? Или миллион? – И общественные работы до шести месяцев, – добавил Плашкин. – И может быть больше, там обвинения в преступлениях сексуального характера, это отягчающие обстоятельства. – Что? – не понял гости. – Это как получается? – Ты же смелый? – вопросом на вопрос ответил Кулик. – Идешь к нотариусу и оформляешь все чин чином – я гарантирую достоверность всех сведений, которые сообщил в данном материале. А если я не смогу их подтвердить в суде, беру все расходы на юриста и на выплаты в случае проигрыша на себя. У тебя квартирка то есть? – Есть, – отвечал слегка очумевший гость. – Одна? А то если ее продать, чтобы все расходы оплатить, где жить придется, не на теплотрассе же. Но с другой стороны, завидую твоей смелости, даже восхищен! Ждем с нотариальным заверением, а как получим – немедленно ставим текст в печать. Договорились? – Договорились, – упавшим голосом ответил гость. – Ну я пойду? Едва он скрылся, Кулик сделал большой глоток из своей рюмки, отпил на половину и, скривившись, передал емкость Тонову. Видимо, просто подержать, пока он судорожно ищет, чем бы закусить. Однако Тонов без лишних просьб и вопросов допил рюмку и поставил рядом с собой на подоконник. – Ну что, подождем, когда смотается до нотариуса? – спросил он. – Я видел, тут нотариальная контора рядом. – Он больше не придет, – сказал ему Плашкин. – Это уже пятый или шестой, да? – Шестой, – кивнул Кулик, закидывая в род шоколадную конфетку. – Правдорубы хреновы, блин. Всегда готовы выступить и побздеть за чужой спиной, а ты, Кулик, отвечай потом за них рублем. Нетушки! Будьте храбрыми до конца! Если и писать критику, то как Вирхольм писал: все четко, все по делу, каждая буква документально подтверждена, не прикопаешься! А эти… «Наш мэр мудозвон – это все знают!» – охрененный уровень аргументации, блин. – Так давай я буду за Вирхольма, – предложил Тонов. – Писать уже научился, теперь пора научиться интересно писать! Кулик посмотрел на него, словно только увидел. Потом тяжело вздохнул. – Ты не поверишь, Плашкин, но это наш лучший журналист на сейчас. У Карамышева вечные мозговые завихрения. А Красавина… вчера ее послали на интервью к Валяхову. Это мажорчик такой юный. Сын владельца огромной федеральной торговой сети. Папа вложил девяносто миллионов рублей, чтобы его чадо стало депутатом Госдумы. Чтобы через него проводить законы, интересные для своего бизнеса. Дал ему денег, выбил местечко в комитете, организовал команду специалистов, домой тот приезжает на шикарной тачке, даже я ее названия не знаю. В общем, оборудовал ребенку песочницу по первому классу. И что вы думаете наша Красавина на пресс-конференции у Валяхова-младшего спросила в первую очередь? – Ну? – хором спросили Тонов и Плашкин. – Спрашивает наша дива: «Какие свойства характера вам позволили добиться такого потрясающего успеха в политике?» – сказал Кулик. – Охрененная глубина вопроса, великолепная проработка героя. «Человек в кадре», ептыть! Там ржали даже тараканы! Плашкин! – Что? – Она у нас сразу дурой была, или мы ее испортили? – Нууу… – замялся Плашкин. – Она до сих пор думает, что Бонапарта называли Наполеоном, потому что он любил этот торт. Все время была в тени Вирхольма, что-то там писала, я даже не приглядывался особо к ее личности, делает свое дело и ладно. – Так что там с расследованиями? – напомнил Тонов. – Давайте, я кого-нибудь все же расследую и выведу на чистую воду? – А кто в это время текучкой будет заниматься? – поднял в удивлении бровь Кулик. – Карамышев, что ли? Он не может, у него «Никон» и его надо протирать. А у Красавиной куча начатых материалов недописана, еще текст с прессухи недопонят и таксист недотрахан. В общем, дело по горло! Ах, да, кстати! Ты же знаешь Согрина? Вот сконтачься с ним и договорись об интервью. Вроде должно быть интересно. – С Согриным могло быть интересно, – согласился Тонов. – Вот только он говорит так, словно всю жизнь готовился к допросам в гестапо. И, завидев журналиста на горизонте, сразу понимает, что настало время показать, чего он достиг в своем умении. В общем, трудно будет его разговорить. – А мы не ищем легких путей, – подбодрил его Кулик. – Ты еще ни разу интервью не делал? Для начала надо к нему подготовиться. Собрать всю возможную инфу о человеке. В процессе знакомства с этой информацией у тебя наверняка появится множество вопросов. 9. Согрин и сайт На улице лил плотным потоком дождь, Согрин сидел в своем кабинете, задумчиво глядя на белую чашечку кофе, что принесла секретарша. Временами сумрачно смотрел на журналиста, в роли которого выступал Тонов. И молчал. – Итак, вы отучились в местной школе, после хождения в местный садик, потом устроились в местный вуз, отслужили в армии и пошли работать на химзавод, после чего организовали свою компанию и до сих пор в ней работаете. Так? – Все так. Еще вопросы? Так-то Тонов уже прочитал несколько материалов, где героем выступал Согрин, но ничего кроме скудных биографических данных оттуда не почерпнул. Он даже посмотрел интервью Познера с Кличко, чтобы иметь представление, как ведут беседу гранды журналистики, но и это сейчас не помогало. Не в пример Кличко, Согрин держался, словно партизан на допросе в гестапо. – Как пришла идея начать свое дело? – Не помню. Согрин опять замолчал, лукаво поглядывая на журналиста. Явно наслаждаясь тем, что тот злится, не в силах выудить у того ничего путного. Интервью – это слова, а их он выдавал с гулькин нос. Наконец Тонов не выдержал. – Я разве похож на фашиста? Чего вы как на допросе отвечаете? – Потому что я привык отвечать за слова. Вот так наговоришь, может даже наобещаешь чего, потом придется выполнять. – Страшно, что ли? – Страшно, – внезапно признался Согрин. – Пока ничего не обещал, то и делать ничего не надо. а так… Зачем? – А зачем вообще на интервью было соглашаться? – искренне удивился Тонов. – Ведь интервью – это же интервью! Тут говорить надо! Словами! Осмысленными! – Ну да. Просто любопытно стало, какого хрена ты у нас в журналисты ушел, Тонов. Ты же нифига не журналист? – Я быстро обучаюсь. – Но это не такая уж и денежная профессия, Тонов. Ты наверняка опять что-то задумал? Что ты задумал? Тонов подумал, слегка покачивая в руке полупустой чашкой кофе. – Предлагаю баш-на-баш. Вы мне даете интересные и развернутые ответы на все вопросы, я говорю, чего я забыл в газете. Хорошо? Согрин насмешливо посмотрел поверх своей чашки, которую лениво пригубил. – Думаешь, твоя судьба в газете настолько интересна мне? – Ну тогда перейдем к вашей судьбе, – гнул свое Тонов. – Так задавай нормальные вопросы! – Так на нормальные вы не ответите, – ухмыльнулся Тонов. – Потому лучше говорить о том, где родились-крестились. Далее перейти на то, как вы стали таким красивым, как сейчас и завершить счастливыми моментами надежд на будущее. Да? – Не да, – нахмурился Согрин. – С чего это я не отвечу на вопросы, которые ты задашь по существу? – Вот мне совершенно случайно выдали компьютер для работы журналиста Вирхольма. Уже покойного, к сожалению. Знали его? – Знал. Хороший был журналист. Не чета нынешним. Уж он бы нашел что спросить. Тонов подколку распознал, но даже не обиделся, только в глазах у него сверкнул странный огонек. Он кивнул и сказал: – И я найду. Но найдете ли вы что ответить? – Задавай. – Правда, что мэр предложил вам возглавить местный парламент, поскольку вам будет легко получить голоса на ближайших выборах. А взамен он выдаст земельный участок в центре по бросовой цене? А? Правда, что главный уговор касается подконтрольности: вы проводите через парламент документы на утверждение, которые ему нужны, он не трогает ваши дела? Сказать, что Согрин удивился, ничего не сказать. Он едва не поперхнулся кофе, торопливо поставил чашку на стол и уставился на Тонова округлившимися глазами. – Ничего себе, ты вопросы задаешь. Разумеется, ничего такого… я подтверждать не буду. Но где ты, блин, это вызнал? – В компьютере Вирхольма. Так что? Согрин откинулся в кресле, посмотрел в потолок, затем неторопливо начал говорить: – Родился я неподалеку отсюда, в деревне Курган, славящейся своим маслом и молоком. С детства пас коров, помогал пастуху. Там ходил в школу. У нас был отличный учитель, он и сказал, что мне стоит связать свою жизнь со строительной специальности… – Как звали учителя? – тут же спросил Тонов, сделав вид, будто совершенно позабыл про недавний вопрос о сделке Согрина с мэром. Через пару часов Тонов уже заходил в редакцию. Степенно поздоровался с Плашкиным, который выговаривал в коридоре представителю местной типографии за последний некачественный выпуск. Помахал рукою в открытый кабинет Танечки Красавиной, беседующей с какой-то бабулей. Остановился у открытого кабинета фотокора. В его помещении сейчас находилось сразу три человека. Сам фотокор, с грустными глазами стоял поодаль от компа. За компьютером сидел большой толстый парень в очках, время от времени пробегаясь по клавиатуре отработанными движениями пальцев. Явно – администратор или технарь. Рядом с ним на стуле сидел Кулик. Как всегда – в слегка потасканном виде, будто его недавно оторвали от какой-то разгульной пьянки в самый ее разгар. – Ну как там Согрин? – спросил собственник издания, заметив корреспондента. Тот показал жестом знак «О, кей», самодовольно добавив: – Заливался соловьем, только успевал спрашивать. Балаболка еще та! – Согрин? Балаболка? – усмехнулся Кулик с недоверием. – Ну-ну. И снова уставился в монитор с самодовольной физиономией. Что тут же подстегнуло любопытство корреспондента на вопрос: