Потом Арина услышала диалог: – Здесь все пусто. Мы все просмотрели. Ее здесь нет. – А куда она делась? Думаешь, выбралась через кухню? – спросил другой. – Не знаю. Если да, тогда она чертовски быстро бегает. Сейчас узнаем, как только вернется Дамир. – Ладно, пошли, здесь все чисто. Надо проверить еще душ. Они направились в помещение напротив. А у Арины начали затекать мышцы. Но слезать пока что Арина не решалась. Хотя держаться, упираясь в стены ногами и руками, было уже крайне сложно. Наконец, она услышала звук удаляющихся шагов по лестнице вверх. Дальше держаться было практически невозможно. И она потихоньку спустилась вниз. Ее руки дрожали от напряжения. Арина присела на корточки, чтобы прийти в себя и выстроить план возвращения в свою казарму. Если у них есть большие фонари или неподалеку будет машина, то сильный свет обнаружит ее практически везде. Обязательно нужно понять, как они будут передвигаться дальше. Если пешком – это одно, а если на машине, то это уже совсем другое. Она подумала было, что можно остаться здесь на ночь, но потом отказалась от этой мысли. Утром все обнаружат ее отсутствие, а этого ей очень хотелось избежать. Была еще одна проблема – сторожевые собаки. Для охраны всей части их выпускали в полночь. Так что делать было нечего, до двенадцати ей нужно было попасть в свою казарму. Сейчас, ночью, в казарме окна открыты, и можно будет хотя бы попытаться незаметно прошмыгнуть внутрь. Надо что-то делать. Надо что-то уже начинать делать! Арина стояла, пытаясь придумать идеальный план. Наверху еще слышались голоса, но вот они переместились на улицу. Арина сняла тяжелые армейские ботинки и на цыпочках поднялась по лестнице. Наверху, не доходя до конца лестницы, она застыла. В дом вернулись четверо. Они остановились у входа. Один из них дошел до шкафа в коридоре, открыл, посветил себе и чем-то щелкнул. В коридоре включился свет. Арина сделала шаг назад. Лестница не заскрипела. На перилах лестницы висели какие-то покрывала, да и свет сюда почти не долетал, поэтому, оценив ситуацию, Арина осталась слушать и даже немного выглянула, чтобы посмотреть. Картина была следующей: Ничипоренко стоял, прижимая комок окровавленного бумажного полотенца к носу и к щеке. Щека была сильно распорота, а нос – разбит. Повернувшись лицом к лестнице, Ничипоренко сказал своим подчиненным: – Мне нужно, чтобы вы разбудили врача. Но сначала нужно прошерстить окрестности – до самых казарм. Она не сможет сразу сориентироваться, где казармы. Баба же. Может, удастся ее накрыть. Если ничего не найдете, идите, вытаскивайте врача, пусть с инструментами приходит сюда. Доведите его. Он убрал полотенце от лица, отдал его тому, кто стоял ближе всех к нему. Потом, размотав рулон, оторвал несколько кусков бумажного полотенца и снова приложил к лицу. Надо сказать, что вид у него и правда был неважнецкий: нос сильно распух и был кроваво-синим, под глаза уже пошла сильная опухлость и синяки. Но самое страшное было на левой щеке. Видимо в темноте Арина ударила его лицом об угол серванта, а когда Ничипоренко влетел в сервант, он внутри что-то разбил головой и напоролся на осколки. Так что щека его была распорота не один раз. Левая сторона лица была вся в крови. Та текла непрерывно, и щека его выглядела чудовищно: как будто на лице его произошел небольшой взрыв. В одном месте мышцы были разорваны в клочья и ткани свисали, обнажая зубы. – Мы с Дамиром останемся здесь. Мало ли, вдруг она вернется. Пусть горит свет. Будем с третьего этажа наблюдать за придомовой территорией. Если что, сообщим вам по рации. Я очень надеюсь, что вы найдете эту суку. Она не должна от меня ускользнуть, после такого – в особенности. Я должен ей отомстить сполна. Стоящий рядом с Ничипоренко человек был его помощником. Можно сказать даже – правой рукой. Было видно, что он очень переживает за своего начальника. Именно он бегал, искал Арину в первые секунды после случившегося. Арина стояла и пыталась понять, что делать дальше. Как выбраться из дома, когда здесь будут и Ничипоренко, и этот мужик – его правая рука? И они оба вооружены. И тут ей в голову пришла идея. Она решила потихоньку спуститься обратно в полуподвал. Но как сделать это незаметно сейчас? Если лестница скрипнет, ей конец. В эту секунду Ничипоренко сказал: – Так, Сашка и Леха, бегите на второй этаж, в одной из комнат стоит школьная доска. Принесите ее, поставим на окно, чтобы оно не оставалось открытым. А ты, Дамир, сбегай на третий, принеси коньяку, мне надо хлебнуть. Если там валяется что-то из заначки еды, тоже тащи. У вас есть пара минут, и потом приступайте к поискам, как я приказал. Все, действуйте! В то время, когда подчиненные Ничипоренко побежали к лестнице, Арина под топот их ног тоже бросилась вниз. Никто не услышал «лишних» звуков в тот момент. Но Арина поняла: лестница внизу скрипела. Но это и хорошо. Если кто-то будет спускаться, она услышит скрип. Арина побежала в душ и посветила фонариком на окно, которое находилось в верхней части стены. Это окно размещалось не совсем под потолком, но снизу до него было не дотянуться. Нужно было на что-то встать или залезть через одну из душевых кабин. Арина попробовала забраться наверх. Не сразу, но у нее это получилось. Она залезла на ближайшую перегородку, отделявшую одну душевую кабинку от другой. Теперь, когда она сидела на этой перегородке, ей необходимо было поставить одну ногу на узкий, в ширину ладони, подоконник и затем открыть то самое окно. Арина дотянулась до ручки и попыталась ее повернуть. Окно открывалось внутрь, но ручка была сломана. Арина внимательно осмотрела окно. Нужно было либо выбивать стекло, либо пробовать отвинтить шурупы по периметру окна. Выбивать стекло было опасно – грохот, которым это будет сопровождаться, точно услышат наверху. Значит, оставалось заняться шурупами. «Главное, – думала Арина, – не свалиться, балансируя между перегородкой кабинки и подоконником. Иначе это будет точно конец». Арина достала складной швейцарский нож. Эта вещь – одна из самых полезных и в то же время компактных в мире. Здесь и открывалка, и простая отвертка, и крестовая, и штопор, и ножи… Арина посмотрела на лезвия. В борьбе с четырьмя мужиками и самим Ничипоренко ножик этот, к сожалению, вещь бесполезная. Впрочем, в самом крайнем случае, и эти маленькие лезвия могут стать защитой. Еще раз взглянув в окно, Арина принялась за дело. Арина светила фонариком на окно, вставляла отвертку в резьбу и выключала фонарик, чтобы ненароком не привлечь чьего-нибудь внимания лучом света, скользнувшим в окно. Затем выкручивала шуруп за шурупом. Получалось не всегда. То и дело отвертка соскальзывала, тогда приходилось снова включать фонарик. Раза четыре Арина чуть было не свалилась вниз, но каким-то чудом удержалась. Потом она услышала, что хлопнула входная дверь. Арина замерла и, кажется, перестала дышать. Через минуту-другую она услышала голоса на улице. Ее преследователи – кажется, их было двое – прошли прямо перед окном, которое она пыталась открыть. Прошли, и голоса стихли. Надо было понять, на какую сторону выходит это окно. Арина мысленно нарисовала план подвала и первого этажа и сопоставила их. Получалось, справа вверху от нее теперь находилась кухня и то, другое, окно, которое она разбила, когда пыталась запутать Ничипоренко и сотоварищей. Значит, надо быть особенно осторожной. Значит, выходить к дороге, которая ведет к казармам, нужно, обогнув дом с другой стороны. По самому короткому пути идти нельзя, очень уж велика вероятность быть замеченной. На улице теперь было светлее, чем здесь, когда был выключен свет. Она откручивала последний шуруп, когда услышала шаги. Два человека спускались по лестнице. Арина осторожно собрала шурупы с подоконника, сунула их в карман и тихонько сползла в крайнюю кабинку под окном. Соображая, как спрятать ноги, она огляделась, увидела ведро, которое стояло у стенки вне кабинки. Осторожно взяв его, она поставила прямо вплотную к шторке в бок, а сама вжалась в угол. Швейцарский нож был приведен в боевое состояние, т.е. было открыто самое большое лезвие. Арина очень надеялась, что те, чьи шаги теперь раздавались на лестнице, идут в туалет. Вскоре действительно открылась дверь туалета, и звуки на время стихли, но через какое-то время открылась дверь в душевую комнату. Резкий свет разодрал зрение в клочья. Арина зажмурилась – так больно стало глазам. Первым, похоже, вошел Дамир, поскольку именно он произнес: – Товарищ командир, я не думаю, что душ нормально работает. Скорее всего, воды тут или вообще нет, или она ржавая. Тут так и не чинили ничего с тех пор, как те военные уехали отсюда много лет назад. Видимо, он вошел в одну из кабинок и включил воду. Душ шумно «закрякал», «заохал», затарахтел, но не выдал поначалу и миллилитра воды. Затем, «покашливая» как будто, выплюнул совсем немного влаги и загудел. – Командир, проверить все? Или попробовать спустить? Трубы продолжали шуметь, подвывать и гудеть, как контрабасовые саксофоны. – Да выключи ты на хер эту пое…ту. Я думал морду обтереть. Прямо чувствую, что вся морда в крови. Все залипло, и склеило всю кожу на х…й. Больно – аж п…ц. Найду эту суку, сначала вые…у, а потом убью. Нет! Вые…ем всей ротой, а потом посажу на кол в поле, и пусть подыхает. Б…я! Да выключи ты уже это говно. Пошли, поищем водку наверху! Хоть ею рожу оботру, раз у нас ни воды в бутылках, ни здесь нормальной воды нет! Дверь снова распахнулась, и Ничипоренко вышел. Дамир закрыл краны, и какофония в тот же миг прекратилась. Уходя, Дамир выключил свет. Арина села на пол. Она очень устала, и ее немного потряхивало. Хотелось пить и спать. Она выложила все шурупы, чтобы они ей не мешали. Прислушавшись и подождав еще несколько минут, отправилась обратно. Все шурупы были вывернуты, но поскольку окно открывалось внутрь, нужно было немного расшатать раму, чтобы вытащить окно. Все тем же ножом, который Арина только что собиралась использовать для обороны, она поддела раму и принялась ее расшатывать. Минут через двадцать – двадцать пять, после многократных попыток, рама наконец-то поддалась. И Арина смогла вынуть ее. Это стоило огромных усилий, а также сопровождалось большим количеством порезов и заноз, но Арина сделала главное – вытащила раму, не разбив стекла. Осторожно убрав все детали от оконного проема и выставив раму наружу, Арина перевела дух и, наконец, полезла наверх сама. Зацепившись руками, подтянувшись и оттолкнувшись ногами, она, наконец, оказалась на улице. Точнее, она оказалась в земляной нише, глубиною метр или чуть больше. Оставалось сделать еще один шаг: подняться во весь рост, опереться руками, оттолкнуться и… От радости, что находится на свободе, она чуть не разрыдалась. Ей понадобилось несколько мгновений, чтобы справиться с собой. После этого она аккуратно приставила раму со стеклом к проему, чтобы внешне не было видно, что с окном что-то сделали. Пока никто не видит и не мешает, Арина достала карту части и посмотрела, где она находится. Подумала: нужно будет обогнуть дом, выйти к дороге, и тихонько, стараясь ни на кого не нарваться, двигаться прямо к своим казармам. Пути до казарм было – минут пятнадцать или двадцать. Главное, не встретиться по дороге с приспешниками Ничипоренко. И успеть до того, как на свободу выпустят сторожевых собак части. Арина посмотрела на часы – время было уже за полночь. Но собак, похоже, еще не выпускали. В любом случае, оставаться здесь было нельзя. Нужно было двигаться. Она успела сделать несколько шагов, как где-то впереди послышался лай собак. На слух Арина различила, что собак было две. Не больше. Она приготовилась к нападению. Но какое-то время ничего не происходило. Собаки лаяли, но не похоже было, что они спущены с поводков. Немного приподнявшись, она увидела дорогу и трех человек, которые бежали по ней. Двое из них держали собак, а третий нес чемоданчик. Третий человек был совсем небольшого роста: сантиметров сто пятьдесят – сто шестьдесят, не больше. Он был весьма упитан и округл. И бежать ему было явно очень трудно. Он то и дело останавливался, сгибался и, похоже, тяжело дышал. В какой-то момент чемоданчик перекочевал к одному из двух других, и все трое пошли шагом. Это, видимо, был тот самый врач, которого приказал привести Ничипоренко. Арина наблюдала за ним и его попутчиками до тех пор, пока они не скрылись за углом. Потом Арина вылезла из укрытия и, прежде чем бежать, решила посмотреть. Она осторожно прокралась вперед. За углом, на пороге уже стояли Ничипоренко и Дамир, встречая гостей. До Арины долетел их диалог. Говорить начал маленький человек. Он говорил спокойно, но было видно, что кричать вообще было не в его характере. Немного картавя, он сказал: – Господин Ничипоренко, здравствуйте. Скажите, почему меня вызвали из постели? И какая необходимость была идти, точнее, бежать сюда? Если что-то серьезное, надо бы в госпиталь. А на месте я могу сделать минимум вещей. – Доктор Кац, я понимаю ваше неудобство, но я готов вас хорошо отблагодарить. Поверьте мне, я не могу идти в госпиталь, чтобы на меня все смотрели, а потом все это обсуждалось на каждом углу, – сказал Ничипоренко и убрал руку с салфетками от лица. Кац в недоумении уставился на него. – И давайте договоримся. Никаких вопросов! Ок? – Могу я задать лишь один вопрос, господин Ничипоренко? – Валяй, но только один! – Господин Ничипоренко, вы промывали рану? Дезинфицировали ее? Прикладывали холодное? Чем больше, доктор Кац смотрел на рану, тем более раскатистым становилось его «р». От волнения он начал грассировать все сильнее. – Ну, такие вопросы вы можете задавать сколько угодно. Но ответ отрицательный. Ни холодное не прикладывал, ни дезинфицировал, – ответил Ничипоренко. – Немного обтер водкой, но… как смог. – Скажу сразу, это плохо. И еще… зашивать лучше в больнице. Я могу наложить повязку, но с собой у меня нет всего необходимого. К тому же у вас, судя по всему, глубоко повреждены мягкие ткани и, самое главное, сухожилия. Нужен хоть какой-то наркоз. Впрочем, давайте осмотрим на свету. Вы позволите мне войти? Ничипоренко открыл дверь и жестом пригласил Каца пройти. Остальные привязали псов к ближайшему дереву и также вошли. Оставшись на улице собаки, продолжили лаять. Арина поняла, что именно сейчас, пока псы привязаны к дереву, у нее есть шанс. Нагнувшись, она осторожно, побежала вдоль стены дома. Обогнула его по периметру. Когда она шагнула прочь от дома, сделала несколько первых шагов, наверху, в доме, включился свет. Почти ползком Арина добралась до неосвещённого участка и также ползком перебралась к краю дороги. И только оказавшись далеко от фонарей, она перебежала на другую сторону. Когда дом, где остался Ничипоренко, скрылся из виду, Арина ускорила шаг. А потом, поняв, что уже можно включить фонарик, побежала. Вот уже показались вдали фонари, освещавшие прилегающее к казармам пространство, вот и сами казармы вынырнули в свете фонарей. Арина уже почти без сил направлялась в их сторону, когда далеко позади она услышала уже знакомый лай. До ее казармы оставалось каких-то пятьсот метров, но Арина побежала. Побежала так, как никогда не бегала. Ноги почти не слушались ее, дыхалка была уже полностью сбита, и вдохи получались очень болезненными. В глазах стало темнеть, но Арина бежала так быстро, как только могла. Вот уже показалась ее казарма, она увидела открытое окно, из которого она уже выбиралась, выпрыгивала сегодня. Тогда, несколько часов назад, запрыгнуть обратно для нее не составило бы труда, но сейчас сил не осталось вообще. Собаки почти догнали Арину, между ними оставалось не больше пятидесяти метров, когда Арина повисла на откосе своего окна. Она смогла занести только руки и голову. Подтянуться дальше сил не оставалось вообще. В этом бессилии, навалившемся на нее, она зажмурилась и поэтому, открыв через некоторое время глаза, не сразу поняла, что уже лежит на полу, а над ней на корточках сидят Алик и Иван. Со времени отбоя они по очереди дежурили у окна, поскольку поняли, что что-то случилось. И когда была смена Ивана, он увидел бегущую Арину и, разбудив Алика, успел вместе с ним схватить и втащить ее внутрь казармы до того, как собаки вцепились ей в ноги. – Ты где была? – прошипел Иван. Арина, ничего не ответив, закрыла глаза. Губы задрожали, потом исказились в гримасе боли. Арина так тяжело и громко дышала, что это было больше похоже на рыдания. Но постепенно она взяла себя в руки. – Мне нужно вам все рассказать, – сказала она. – Но сначала, прошу вас, дайте мне, пожалуйста, воды. И спасибо, что спасли меня! Алик сбегал и принес воды. Арина выпила всю бутылку и, вытерев губы, сказала: – Спасибо! Давайте отойдем подальше от спящих. Я не хочу, чтобы нас услышали. Но сначала скажите, как Герман? Иван пожал плечами и шепотом сказал: – Вот знаешь, я надеялся, что ты все объяснишь. Мы приходим, а Герман спит. Спит как убитый. Не реагирует ни на что. Тебя нет. После отбоя мы, конечно, забеспокоились. Потормошили Германа. А он ни бе ни ме. Что-то проблеял и снова вырубился. Единственное, чего мы смогли добиться от него – это пары слов. Он только и повторял, что ты пошла за какой-то наградой. Вот как так можно-то? – Я все расскажу, – сказала Арина. Минут двадцать Арина шёпотом рассказывала все, что с ней приключилось. При этом про Наталью она не сказала ни слова, обмолвившись только, что ее предостерег доброжелатель. Когда Арина произнесла последнее слово, повисло тяжелое молчание. Несколько минут каждый обдумывал сложившуюся ситуацию про себя. Мужчинам явно было сложно как-либо утешить Арину. Но все понимали, что подбодрить нужно. Первым решился нарушить молчание Алик. Он решил сходить к Наталье в комнату и попросить что-то для обработки ран. Не услышав возражений, Алик тихо удалился. Направился к старшему офицеру по казармам, Наталье Стромовой. Отдельная комната, в которой она обитала, располагалась в конце казарм, и окна ее выходили в сторону жилища старших офицеров. В принципе, Наталья могла проживать и в офицерских домах, но она не видела в этом смысла. Здесь она жила в своей собственной комнате. И хотя комната была невелика – всего около пятнадцати квадратных метров, – зато никаких пьяных офицеров по ночам. Младшие офицеры – в твоем собственном подчинении. С начальством сталкиваешься исключительно по мере необходимости. Все, что нужно для жизни, – под рукой. Рядом охрана. Даже отправка на фронт с основным составом ей не угрожала. В общем, всего, о чем Наталья могла мечтать за годы службы в армии, в данный момент, у нее было с лихвой. Поэтому, когда среди ночи в дверь ее комнаты раздался стук, она была только очень удивлена. Но даже минимальной досады от того, что ее разбудили, она не испытала.