Арина смотрела с отвращением на всех троих. Ей подумалось, что теперь она понимает французское выражение: «À la guerre comme à la guerre». Они все на войне. И чтобы оставаться тут человеком, надо прикладывать много усилий. Особенно, когда на твоем пути встречаются такие персонажи. Скорее всего, кто-то наверху был на связи с небольшим отрядом, который остался за тем берегом реки. И, видимо, эти трое должны вернуться к оставшимся сотоварищам. Главный у них, скорее всего, Амельян. А может быть, есть кто-то еще? И только ли трое их всего? Размышления Арины прервались хрустом веток, который раздался совсем рядом, слева от нее. К компании подошел еще один мужчина. Вид у него был весьма грозный. Судя по наколкам, которыми были покрыты кисти рук и шея подошедшего, он был бывшим зеком. Он то и дело облизывал тонкие губы, скаля острые, наполовину выбитые, наполовину сгнившие зубы. – Ну что, так и будете сидеть, молодчики? Арина мысленно перекрестилась. Только благодаря тому, что было темно, он не заметил ее. Накидка была темно-серого, почти скального цвета, поэтому в сумеречном свете ее было совершенно не видно. Человек продолжил: – В овраге, около разрушенной скалы, я обнаружил окровавленную ветку. Видимо, она ранена. Надо утром прочесать территорию. Согласны? Мы должны ее найти. – Гарик, мы-то согласны. Но мы тут с Миколой решили, что убьем ее не сразу, а сначала помучаем. Пустим по кругу пару раз. Алвис вон не хочет, а мне страсть как бабу вые…ть охота. Что скажешь? Гарик усмехнулся. Даже сейчас было заметно, что он очень сильный, жилистый мужик. С таким вступать в драку не стоит. Либо забьет, либо заколет. А Гарик сказал: – Знаешь, когда у меня была последняя баба? Перед тем, как меня посадили. Собственно, за нее меня и посадили. Я после предпоследней отсидки уехал жить к матери. Мое-то жилье конфисковали в пользу пострадавших от меня. Ну, так вот… Гарик закурил сигарету, громко и смачно затянулся. – Мне тогда было где-то лет тридцать пять. Полжизни по зонам. Ну, решил взяться за ум. Туда-сюда. Мамка уже старая. Болеет часто. Жалко ее. Короче… Нашел, короче, работу. В автосервисе. У мужика одного – Кости. Ну, работаю. Денежки завелись. Я себе купил модные джинсики, рубашечку, даже галстучек. Баб потрахивал. Продавщиц там всяких, других баб. Но все моего возраста, мож постарше. Ну, живу не тужу. Все в шоколаде. Завел себе даже постоянных любовниц. Одна сосет, другая готовит, кормит, дает, когда хочу. В общем х…й пристроен, все довольны. И вот как-то встречаю около одного дома – а в доме подъездов много, просто тьма, – своего коллегу из автосервиса. Ну, как коллегу… Половина автосервиса этому парню принадлежала, он-то меня как раз и взял на работу. Но он не просто владелец был, а еще и сам там работал, руками своими. Рукастый он, конечно, был – что скрывать. Я не все починить мог, а он мог все. Абсолютно все. У него и машинка приличная была. Большой такой внедорожник. Ну, так вот… Стоит у соседнего подъезда он – весь такой красивый, с букетиком. А я как раз к своей минетчице собрался на ночь. Уже предвкушаю, как она мне там отсасывать будет. Тоже купил цветочек, бутылочку, шоколадку. Бабы ж на подарки, суки, падки, как мухи на говно. Ну, вот стою я со всем этим дерьмом. И этот, как его… Костя стоит. Только у Кости букет огромный, красивый такой. Там еще цветы были – я таких раньше и не видел. Спросил, что за цветы. Он говорит – анемоны. Я запомнил. – Кто-кто? Анемоны? Может, это рыбы какие, а не цветы? – заржал Микола. – Есть такие цветы. Очень красивые. Хороший выбор, – сказал Алвис. Гарик недобро на него зыркнул, но продолжил: – Ну, разговорились мы с ним. Я его спросил, кого ждет, а он мне сказал, что невесту. Что уезжают на выходные за город. Я сказал, что тоже к невесте иду. Он еще, помню, по плечу меня похлопал. Говорит: «Молодец, Гарик, налаживай жизнь. Женись. Все хорошо будет». Мы с ним еще посмеялись, что вот женимся в один день и на работе общее проставление закатим. А я ведь пока с ним говорил и правда подумал, что, может быть, стоит жениться, детей завести. А почему нет? Бабы меня любят. А пока я думал, дверь подъезда открылась и оттуда вышла девушка. Ну, как вышла? Она выплыла, как лебедь. Худенькая, но в меру. Сисечки небольшие, но имелись. Грудки – видно, что такие… красивые, стоячие. Волосы каштановые. Я-то всегда по блондинкам спец был. А тут ее увидел. Огромные голубые глаза, длиннющие ресницы, маленький носик вздернутый, бровки такие красивые. И губки… Я эти губки как увидел, так и встал как вкопанный. Пухленькие, красненькие. Так и хотелось подойти и засосать их – прямо до того они хороши были. У нее еще платьишко было такое… персикового цвета, с пышной юбочкой. Она вышла из подъезда, увидела Костю и побежала. Он ее схватил и кружить начал. А я стоял и смотрел, как он ее кружит. Девка, короче, нереально красивая. И попка аккуратная, и ножки стройные. Конфетка. Влюбился я в нее с первого взгляда. Звали ее Вероникой. А когда Костя меня с ней знакомить начал, она мне еще и руку пожала. И понял я, что пропал. Они укатили, а я там так и остался стоять. Выкурил пачку. Никуда не пошел. И с тех пор я перестал и спать, и есть нормально. Все мысли у меня только о ней были. Я и жениться хотел, и детей. Но вот только с ней. Она молоденькая совсем была. В институте училась. В медицинском. На детского врача. В общем, с тех пор я стал за ней следить. Выяснил, на каком этаже она живет, выяснил квартиру. И стал ее караулить. То в магазине ненароком встречусь, то на пути домой. Встречал ее, разговаривал с ней. Все хвалил ее, какая молодец, да какая редкая профессия. А сам все жду, когда на меня посмотрит. А она никак. Ну и… я решил ей признаться, что люблю ее, что жениться хочу. Подкараулил как-то, в подъезде и во всем признался, а она посмотрела на меня, покраснела и убежала. А потом на работе со мной Костя вышел поговорить. Запретил мне к ней приближаться. Я ему объяснил, что он себе баб еще найдет, а я влюбился без памяти. А он мне выдал, что они в ближайшее время поженятся. Но я-то не собирался уступать. Я ее как-то у подъезда встретил, схватил и поцеловал. Причем так: сгреб в охапку и прямо ей язык в рот засунул. А она орать начала, заистерила. Тут как раз проходили ее соседи. Оторвали от нее меня. По морде треснули, скрутили и Костю вызвали. Он приехал, сказал, что увольняет. Мы с ним подрались. Но он-то повыше и посильнее меня. В общем, отметелил меня. Отвел ее домой. Остался там. А мне так обидно стало. Ну, думаю, ладно, сука. Ладно. Дождался, когда он уедет. Я уже знал, где он живет – сколько туда и сколько обратно ехать нужно. Забрался в подъезд, позвонил ей типа из больницы и сказал, чтобы приезжала срочно. Что его машина сбила. А было это утром. Она из квартиры выбежала, тут-то я ее схватил, кляп засунул в рот и отволок на чердак. Подумал, если наконец с ней займусь любовью, она все поймет. Привязал руки ее к трубам, а ножки оставил. Но достал нож для устрашения. Рассказал ей, как я ее люблю. А еще сказал, что если будет сопротивляться, я убью ее мужика. Она ревела, но сопротивляться не стала. И я полез ей туда. Целовал, вылизывал, ласкал язычком. В жизни никому и никогда так не делал. Думал, доведу до оргазма, а она ревет и ревет. Сисечки целовал, ласкал, стимулировал. Нет. Вообще никак. Ну, думаю, ладно. Засунул ей свои пальчики туда, начал работать нежно-нежно. И так, и эдак. А она все ревет. Ну, я плюнул, штаны спустил и вые…л ее ко всем чертям. Кончил в нее специально. А потом кровь увидел. Она, оказывается, девственницей была. Я так счастлив был. Трахнул ее еще раз и шепнул на ушко, что хочу от нее ребеночка, что женюсь. Пусть ничего не боится, я не откажусь. В общем, я так ее хотел, что трахнул еще раза три. А когда последний раз кончил, услышал, что на чердак кто-то пытается зайти – я-то его закрыл изнутри. В общем, убежал я оттуда. Скитался несколько дней на улице. Потом пришел к корешу своему из тюряги. Семь лет в одной камере тянули. Он меня и приютил. Отсиживался я у него несколько месяцев. Потом он для меня смог узнать информацию. А после того, как мне ее передал, у меня окончательно башню снесло. Нашли ее с полицией. На меня дело за изнасилование завели. Мать по участкам затаскали, и не выдержала она этого, приступ сердечный случился, померла она. А девку я обрюхатил. Она месяц не давала врачам себя посмотреть, сидела дома ревела, а потом пошла, да было поздно. Беременная она оказалась. И знаете, что она сделала? Аборт, сука! Аборт! Убила ребенка моего. Тут я, конечно, просто озверел. Кореш достал мне и снотворное, и обезболивающее, и хлороформ. Вскрыли мы с ним машину этого выродка Кости. И я там спрятался. Всю ночь прокараулил. А на утро они с вещами собрались куда-то ехать. Только сели, еще машину не завели. А я Косте – на, сука! – марлю с хлороформом. Она-то пыталась выбраться, но я не дал и тоже усыпил. Уколол снотворного, связал и уехал в загородный дом этого Кости. Так вот, когда этот Костя проснулся, проснулся он без члена и без яиц. Но я успел ему вколоть обезболивающего ровно столько, чтобы он не умер от болевого шока. И вот когда он, наконец, пришел в себя, он увидел, как я изнасиловал его любимую. Думал, она будет орать, как в тот раз, плакать, а она молча лежала. Вообще ни слезинки, ни звука. И я тогда так разозлился. Думаю, ах ты ж сука какая! Никаких эмоций. Ну, встал, вколол ей оставшееся обезболивающее. А затем проделал в пузе небольшую дырочку. Совсем небольшую, чтобы кишки не вывалились. Лег ей на этот живот и изнасиловал ее в живот. И знаете, что я вам скажу? Никакая пи…енка не сравнится с теми ощущениями. Там было так тепленько и приятненько. Конечно, меня нашли. Конечно, меня поймали. Конечно, меня посадили. Но, знаете, я ни о чем не жалею. И знаете, о чем я думал эти долгие восемь лет? Он обвел троицу взглядом, но все трое молча смотрели на него. И никто не произнес ни звука. – Что обязательно трахну еще кого-то в живот. Обязательно. Так что трахайте сучку, наслаждайтесь. А потом я ткну ее ножом и трахну. Немного помолчав, он продолжил: – А когда пришли ваши и предложили перейти на их сторону, я был готов! Эта власть была ко мне несправедлива! Убила мою мать. Я хотел отомстить. – Непонятно, как тебя сделали главным у нас, – обиженно буркнул Амельян. – Как-как, нужно знать, как доставать информацию. И самое главное – правильно ею пользоваться. Он встал и потянулся. Сделал небольшую зарядку, улыбнулся до ушей и сказал: – А теперь надо пойти удобрить малинку! Но только он сделал шаг в сторону малины, где пряталась Арина, вскочил Амельян. – Гарик! Гарик! Давай все-таки гадить в другом месте? Я вообще думал, может, костёр побольше разведем? Может, и нет никого в живых-то? – Есть! Чуйка моя говорит, что есть! А я ей доверяю. Да, и я не м…к. Срать не собираюсь. А поссу в конце малинника. Не надо меня уродом считать конченым. Я ж не свинья какая-то. Где ем или сплю – не сру! Арина аккуратно положила рядом с собой плащ, отложила подальше видеооборудование, отложила кейс со шприцами. Сняла рюкзак. В левую руку взяла пистолет-пулемёт, ввернула глушитель, в правую – такой же с глушителем. На спине висел огнемёт. Улыбаясь во весь свой полусгнивший рот, Гарик сказал, разворачиваясь к малине: – А костёр не надо было жечь вообще, а то, если сука жива, она всех нас и увидит. В этот момент Арина встала во весь рост и сделала шаг вперёд. Гарик увидел ее и успел только сказать: – Ой! Наверное, утверждать, что Арина раньше никогда не смогла бы убить человека, было бы неверно. Кто знает, как сложилась бы ее жизнь в дальнейшем, не случись война. Но то, что раньше бы Арину мучал страх от убийства – это факт. Но это в прошлой жизни. А прошлой жизни больше не было. Была настоящая. И настоящая жизнь проходила прямо здесь и сейчас. Арина находилась непосредственно на войне. Для нее того, что она услышала сейчас, было достаточно для того, чтобы решить простую для себя задачу: врагов нужно убивать. Без тени сомнения. В тот момент, когда она поднималась из кустов, она не испытывала ни тени сомнений. Решение было принято молниеносно. А все, о чем Арина в данный момент думала, касалось последовательности, в какой нужно было убирать врагов. Арина для себя решила, что если идти на поводу у эмоций, то Гарик жить точно не должен. Но эмоции – это последнее, что сейчас должно было работать, чем следовало руководствоваться на войне. Алвис, судя по всему, ценности не представлял. Микола и Амельян были туповаты и, судя по их рассуждениям, не являлись ключевыми персонажами в этой операции. Так что, подумала она, придется оставить в живых самого опасного из всех – Гарика. В тот момент, когда Арина услышала удивленное «ой» Гарика, выпущенные пули уже летели в сторону врага. Через несколько секунд Амельян, Алвис и Микола лежали на траве без признаков жизни, а Гарик с простреленными ногами и плечом корчился на земле, тщетно пытаясь достать правой рукой оружие. Учитывая, что он был левшой, а Арина прострелила ему именно левое плечо, сделать это ему было крайне сложно. Арина подошла поближе и сильно двинула прикладом по раненому плечу, а затем и по лицу. Гарик затих. Затем Арина подошла к каждому из троих лежащих на земле людей. Выпустив мелкие очереди контрольных в головы, Арина прошла к бронемашине. Сюрпризы ей были не нужны. На секунду Арина задумалась, какую бронемашину выбрать. В итоге выбрала ту, в которой она и заключенный окажутся в разных отсеках. Открыв бронемашину «Волк-4», Арина залезла внутрь, нашла военную клейкую ленту и быстро связала лежащего Гарика. Не учла Арина только одного: насколько же сложно будет затащить его внутрь машины. На улице уже было темно, и поэтому соображать нужно было быстро. Арине пришлось сделать некую конструкцию, которая позволила поднять его внутрь. Втащив в бронемашину вражеского бойца, Арина дополнительно связала его, вставила кляп, а еще обмотала вокруг головы, поверх ушей, специальную ткань, чтобы захваченный враг ничего не слышал. Последними Арина замотала Гарику глаза. Затем она вскрыла большую аптечку, сначала вколола обезболивающее и антибиотик себе, а потом – антибиотик и снотворное Гарику. Взяв медицинские инструменты, Арина сначала обработала свою рану, а затем вытащила пули из тела Гарика. Арина рассуждала так: раз уж у нее находится вражеский боец, его нужно будет допросить и узнать что-то полезное. Но, чтобы он мог дать показания, нужно привести его в штаб живым. Дополнительно накидав веток на верх и бока бронемашины и закрепив все это военным скотчем, Арина тяжело завалилась на переднее сидение. Сил убирать трупы сейчас у нее не осталось. Значит, придется их убрать перед отправкой. После всех процедур и манипуляций Арина села немного передохнуть. Все входы в бронемашину были задраены, и никто извне не смог бы открыть машину и застать Арину врасплох. Тем не менее долго оставаться тут было нельзя. С первыми же признаками рассвета нужно было выводить технику и отправляться в часть. А пока Арина включила машину в режим связи и попробовала связаться со штабом. С восьмой попытки сделать это удалось. Арина назвала секретный код, сообщила обстоятельства гибели своей роты, рассказала о возможной гибели соседней. Также она сообщила о пленном и о том, что важное оборудование уцелело. Через некоторое время она получила разрешение вернуться на базу. Ей четко обозначили маршрут и точное время отправки. Она поставила будильник на четыре пятнадцать, чтобы в половине пятого уже быть готовой выдвинуться в путь. Думая о предстоящем возвращении к своим, Арина задремала. Она спала беспокойно, то и дело, просыпаясь и прислушиваясь. Подремать до задуманного времени ей так и не удалось. В отсеке, где она оставила Гарика, было шумно. Он перекатывался по всему полу, то и дела натыкаясь на сиденья для бойцов. Пытался орать, визжать, но с кляпом получалось только глухое бульканье. Арине совершенно не хотелось заходить к нему, но сделать это было необходимо. Осторожно выбравшись из переднего отсека машины наружу, Арина осмотрела в тепловизор местность вокруг. Ее немного потряхивало. Вот сейчас ей было страшно. После всего пережитого, после потери всей роты, включая Смирнова и Алика, Арина впервые немного расслабилась. И расслабление принесло за собой страх. Но нужно было собраться. Нужно было обязательно добраться до штаба. Больше, чем потеря роты, Арину пугал тот самый человек, которого ей пришлось убить до взрыва. Тот, который не отреагировал на множество выстрелов в живот, в грудь и в сердце. Тот, которого удалось вырубить только несколькими пулями в голову. Что это было? Кто он или что он? И есть ли еще подобные ему? А вдруг они сейчас где-то рядом? Этими вопросами Арина задавалась ежесекундно. Выйдя наружу, Арина быстро забралась в отсек для перевозки бойцов и с третьей попытки вколола Гарику очередную порцию снотворного. А потом, когда он затих, затащила его на одно из сидений и пристегнула ремнями. Теперь он был зафиксирован и спал. Снотворное будет гарантированно действовать часов пять-шесть, так что она могла быть уверена, что буйствовать он больше не будет. Дальше Арина снова надела маску с тепловизором. Выйдя наружу, осмотрелась. Впереди замаячил объект. Арина сняла маску и включила световой прицел, намереваясь выстрелить. На поляне стоял медведь. Арина вздохнула. Косолапый стоял около трупов, видимо, намереваясь полакомиться человечиной. Арина была совсем не против, все равно ей нужно было как-то избавиться от трупов. Она намеревалась сделать это перед отправкой на базу. Но была не против поделиться своими трофеями с медведем. Теперь нужно было как-то добраться до водительского отсека. Сначала Арина думала использовать огнемет, который она прихватила с собой и который сейчас находился у нее за спиной. Но ей совсем не хотелось пугать мишку или причинять ему вред. Поэтому, немного поразмыслив, Арина вернулась в отсек с пленником и достала из встроенных шкафчиков на стене энергетические шоколадные батончики. В этих шкафчиках находился дополнительный запас еды и воды для каждого, кто в иное время мог находиться в заднем отсеке. Арина забралась на крышу. Использовать огнемет она всегда успеет, а животное было жалко. Тем более, что он вполне может помочь скрыть трупы от посторонних глаз. И даже замести следы. Достав из обертки и слегка размахнувшись, Арина кинула батончик в сторону медведя. В свете луны было видно, как медведь отбежал на несколько метров назад, а потом медленно и недоверчиво начал тихонько приближаться к лежащему на земле батончику. В ночной тиши было отчетливо слышно, как медведь втягивает огромными ноздрями воздух, нюхая аромат брошенного Ариной батончика. Подойдя к месту падения затравки, медведь уселся на землю и продолжил нюхать. Потом нагнулся, аккуратно сгреб губами батончик и начал пережевывать. Закончив жевать, медведь уставился на Арину. Пока агрессии не наблюдалось, Арина, выждав паузу, размахнулась чуть сильнее и закинула второй батончик подальше. Сама же передвинулась к дальней дверце бронемашины. В тот момент, когда медведь уселся есть свой второй батончик, случилось непредвиденное. Из чащи леса вышли еще два медведя. Один поменьше, а другой был поистине исполинских размеров. – Твою ж мать… – прошептала беззвучно Арина. У нее оставалось еще три батончика. Нужно было что-то решать. Медведь – животное быстрое, а бронемашина стояла как раз «носом» по направлению к медведям, правой стороной вплотную к деревьям. То есть проникнуть внутрь можно было только через левую водительскую дверь, которая теперь располагалась ближе всего к медведям. Нужно было срочно решить, что делать! Либо возвращаться в задний отсек и сидеть там, либо использовать огнемет против медведей, либо бросать все и пытаться залезть в бронемашину через переднюю дверь, но тогда резкие движения наверняка привлекут медведей. А Арина не хотела отвлекать их внимание от вражеских трупов. Была, впрочем, проблема и посерьезнее. Большой медведь явно был не в духе. Он не собирался сразу подходить к трупам. Он стоял в нескольких шагах от Арины и смотрел на нее. Арине стало страшно. Вопрос был в том, что дверь бронемашины открывалась достаточно тяжело, на дверце нужно было набрать три вида шифров. А Арина, выйдя, заблокировала дверь на всякий случай. Она и сама понимала теперь, что это была глупость, но изменить уже ничего было нельзя. Арина разломила все батончики пополам и осторожно начала кидать их в сторону медведей. На первую половинку сбежались первый и самый маленький медведи, большой продолжал сидеть неподвижно. На вторую половинку батончика, которую метнула Арина, он уже повернул голову и наблюдал, как борются за нее два других мишки. А когда полетела первая половинка второго батончика, нехотя поднялся и пошлепал к тому месту, где она упала. Арина поняла: сейчас или никогда. Она зашвырнула все три оставшиеся половинки в одну сторону и облегченно выдохнула, когда все три медведя направились туда. Арина спрыгнула на землю и начала вводить шифр. Первый шифр ввелся легко, со вторым пришлось потрудиться. Рука была в шоколаде и пальцы постоянно соскальзывали с нужных цифр на дисплее. Арина периодически выглядывала, смотря на медведей. Вот, она смогла ввести и второй шифр. Все нормально! Арина выглянула из-за машины и увидела, что самый крупный медведь закончил с батончиком. Стоит и смотрит на машину. Стоит он на четырех лапах, то есть, по сути, он готов в любой момент начать атаку. Арина ввела последнюю серию цифр. Ошибка! Она ввела шифр третьего кода неправильно! Если будут провалены еще две попытки, все скинется на первый шифр. И тогда все пропало. С тремя медведями будет справиться сложно даже с огнеметом. Арина ввела шифр во второй раз. Неправильно! Опять неправильно! Да что ж такое! Надо собраться! Надо собраться! Арина посмотрела на медведя и увидела, что он развернулся и неторопливо направился в сторону бронемашины. Арина начала вводить пароль в третий раз. Медленно, аккуратно. Перед тем как нажать на ввод, она повернула голову и увидела, что в пяти метрах от нее стоит медведь и смотрит. Он стоял на задних лапах и шумно втягивал носом воздух. В тот момент, когда медведь побежал на Арину, она открыла дверь и успела забраться внутрь. Заблокировав двери, Арина уселась на сиденье и закрыла лицо руками. Когда она убрала руки, на ее лице царила улыбка. Дорога в «новый» дом В назначенное время Арина связалась по рации со штабом, передала свои координаты и двинулась в путь. Пока все шло как нельзя лучше, если в свете событий последних дней так вообще можно было говорить. Тем не менее, сейчас это было именно так. Периодически Арина просматривала местность с помощью очков с функцией тепловизора. Все было более или менее нормально. Арина ехала на бронемашине со скоростью тридцать пять километров в час, большую скорость развивать не разрешали. Периодически перед прохождением того или иного спутника, Арина глушила технику и «пришвартовывала» свой «бронекорабль» к какому-либо лесочку. Затем сообщала свои координаты штабу и после того, как угроза обнаружения миновала, продолжала свой путь. До части оставалось каких-то два часа пути, когда штаб сам вышел на связь и приказал остановиться в пригороде и заглушить моторы. Ей было озвучено, что проходит вражеская воздушная атака. И на этот раз она зашла далеко за пределы границ России. Арина услышала и увидела, как в сторону, откуда она приехала, вылетели боевые истребители. Часа через полтора штаб опять сам вышел на связь, и ей было выдано разрешение на немедленное возвращение. Арина никогда не была ханжой, но в прошлой жизни ни за что бы не поверила, что будет настолько радоваться возвращению на базу, а не домой. Прошлая жизнь закончилась не в момент ее попадания в часть, а в тот самый момент на горе, когда был убит капитан Смирнов и она вынужденно приняла командование на себя. Пока она двигалась по дороге в часть, она предполагала, что когда окажется на базе, в безопасности, то, скорее всего, разрыдается. Но теперь ей этого делать абсолютно не хотелось. Какие могут быть рыдания? Она жива, здорова и сейчас находится в безопасности. Самое главное – она не одна. Арина очень надеялась, что в награду за поимку и доставку на базу живого врага ей дадут отдохнуть хотя бы несколько часов, но вскоре стало понятно, что она ошиблась. Отдохнуть ей позволили ровно час. Арина быстро приняла душ и переоделась в отдельной комнате, которую ей выделили для отдыха. В голове шумело, очень хотелось лечь и заснуть. Как только Арина опустилась на койку, на нее навалилась огромная усталость, как будто все ее тело придавили несколькими тяжелыми мешками с цементом. Ее немного качало. В голове зашумело, и шум этот, вдруг возникший в ушах, быстро перерос в гул идущего состава поезда: «ту-ту-тутух, ту-ту-тутух…» Для Арины это была проявлением наивысшей степени усталости. Видимо, организм, державшийся до последнего, в тот момент, когда Арина только опустилась на койку, осознал до конца, что он в безопасности. И решил: «Все! Хватит! Приехали!» Арина стала медленно оседать и боком валиться на подушку. Как только голова коснулась подушки, Арина начала погружаться в сон. Но заснуть она не успела. В дверь застучали и тут же рывком распахнули ее. На пороге стояло несколько офицеров майора Субботина. Одного из них Арина запомнила очень хорошо – еще в первое утро после прибытия сюда. Это был очередной из «золотых мальчиков», попавший на фронт, так сказать для «показухи», чтобы «чернь» сильно не возмущалась и не устраивала скандалов по поводу того, что закон «от каждой семьи – по два человека на фронт», – закон не для всех. А с учетом того, что в первое полугодие на фронт из семей чиновников не попало вообще ни одного человека, то по прошествии какого-то времени среди простого населения начало расти абсолютно закономерное недовольство подобной несправедливостью. Поэтому через несколько месяцев после указа о двух обязательных призывных из семьи, президент подписал указ о том, что из семей чиновников на фронт обязан отправиться хотя бы один человек. Исполнение этого указа контролировалось ФСБ. Многие чиновники были очень недовольны, но деваться было некуда. Впрочем, и тут перед законом равны оказались не все. К сожалению, когда на фронт попадал человек из чиновничьей семьи, отношение к нему было особым. Его определяли в самые лучшие роты. Кроме того, в этом случае действовало негласное правило: эти люди остаются всегда в тылу и на передовую не выезжают. Хотя и нахождение в тылу для большинства из них было больше похоже на каникулы у бабушки. Военные злились, сопели, но сделать ничего не могли. Так вот теперь в дверном проеме находился молодой человек с громким именем – Феофан Тауросов. Его отец, Казимир Тауросов, был владельцем крупного автомобильного дистрибьютора «Гендальф-Авто». Компания, которой владел старший Тауросов, довольно быстро подмяла под себя весь рынок компактных грузовиков из Китая. Денег у Тауросова появлялось достаточно, чтобы устранять любых конкурентов и подкупать тех, кто был недоволен. Позже он занялся строительством одного из первых мусороперерабатывающих заводов. В результате Тауросов стал одним из тех, кто понял, что для того, чтобы стать чиновником, не нужно пытаться пробиваться на политическую арену в большие или средние города Подмосковья или прилегающих к нему территорий. Скупленной земли оказалось достаточно, чтобы основать новый город. Что, собственно, он и сделал. Он строил очень компактное и дешевое жилье, продавая его своим же сотрудникам. Давал на первый взнос хорошую субсидию под минимальный процент. Конечно, все субсидии возвращались к нему в виде выкупленных квартир. В конце концов Тауросов-старший настроил такое количество жилья, что поселение в Московской области стало полноценным, хоть и не слишком крупным городом. В принципе, он был неплохим человеком, очень толковым бизнесменом и хорошим начальником. Но была сторона в его жизни, где все его хорошие качества терялись. Он до безумия любил жену. Любой психотерапевт сказал бы, что это была болезненная зависимость. Но такого специалиста в окружении Тауросова-старшего не оказалось. Поэтому любовь к жене со временем перепроецировалась на детей. И выросли они надменными, жестокими и с неуемной гордыней. Феофана определили к полковнику Субботину. Собственно, если бы он попал к кому-то другому, жилось бы ему вообще припеваючи, но Субботин был очень жестким человеком. Легкой жизни никому не обещал и старался поддерживать справедливость. Поэтому Феофану в части жилось не так сладко, как ему хотелось бы. Когда Феофан был вне досягаемости взгляда Субботина и не выполнял его поручения, у него было все хорошо, он ничего не делал и мог всячески развлекать себя издевками над сослуживцами. Когда же он выполнял поручение майора или же был у последнего на виду, ему приходилось тяжко. Первые недели он кричал, грозил Субботину увольнением, угрожал авторитетом своего отца. Однажды даже вызвал своего папаню в часть. Но эффект для Феофана оказался совершенно неожиданным. Пробыв в офицерской около получаса, Тауросов-старший вышел оттуда, попеременно краснея и бледнея. Затем, оттащив в дальний угол своего сына, прошипел ему на ухо следующее: – Феофанчик, я тебя прошу… Нет, приказываю! Субботину перечить не смей. Во всем слушай его. Больше никаких угроз, никаких конфликтов. Пока идет война, с ним я не в силах разобраться. Поэтому, если ты не хочешь отправиться в окопы на передовую, будь любезен, слушайся и больше никогда-никогда меня сюда не вызывай. До встречи, сын. С этими словами Тауросов-старший отбыл из части в направлении Москвы, сверкая пятками. Сейчас был тот случай, когда Феофан был вне поля зрения своего начальника, но при этом выполнял его же приказ. С Феофаном находились еще какие-то солдаты, которые были больше похожи на доходяг с какого-нибудь московского подиума. Но дверь ногой раскрыл именно Феофан. Увидев лежащую Арину, он крикнул ей: