Герман что-то кричит. Арина слышит это как будто изнутри себя. Постепенно слух возвращается к ней. Очень маленькими шажочками. Раз, два, раз, два… В какой-то момент к Арине возвращается музыка томографа: бум-бум-бум-бум, там-там-там-там. Бух-бух-бух-бух. – А-а-а! – кричит Арина, хватаясь за голову. Каждый вздох, каждое движение, каждый звук, как тысяча кинжалов в плоть. Больно! Невыносимо! Одиннадцать. Десять. Девять… Преодолевая боль, Арина наконец перестает отталкивать Германа, разворачивается и просто говорит ему: – Пусти меня! Я должна найти Ваню! Я сама должна найти! Я твой командир! Это приказ: отпусти меня! Герман застывает всего лишь на мгновение. И… отпускает Арину. Арина же, волоча за собой правую ногу, на карачках ползет туда, где лежит ворох накидок, под которыми должен быть ее Ваня. – Ваня! Ваня! Ванечка! Ваня! – крик Арины стынет в ушах Германа. Он отпустил ее. Отпустил и запретил остальным бойцам и офицерам ее удерживать. Арина падает и почти ползком добирается до накидок. Сверху накидка почти целая, только местами она в небольших дырках. И из-под накидки вытекает большая лужа бордовой краски. Арина встает на колени и начинает медленно и осторожно снимать накидку. Это не краска. Восемь! Семь! Шесть! – стучит набатом в виски. Пять! Под первой накидкой – остальные. Они разорваны. Все в разных местах. Арина откидывает их все: накидку за накидкой. И начинает громко, протяжно дышать. Внизу. Кровь. А Вани нет! И немного мяса, разорванного мяса. А Вани там нет! Осколки костей. Но! Вани! Там! Нет! И остатки пальцев. Это пальцы ног. Это все, что осталось. Просто ноги были в берцах. И все. Больше ничего. Раскуроченный жетон с именем. И много крови. Большинство ее уже почти впиталось в землю. А Ваня? Где Ваня? – Ваня?! Ваня, где ты? Арина начинает отбрасывает в стороны то, что когда-то было специальными накидками. Она ползает вокруг, поднимает и ищет. Ищет Ваню. Где он? Где он???!! – Почему кровь?! Почему кровь? Почему кровь?! – кричит Арина. Голос из эха перерастает в дикий клич и врезается всем своим звуком и весом в Аринину голову обратно! Больно! – Ваня! Ваня!! Ваня!!! Четыре… Три… Два… Арина ползает вокруг накидок, стараясь не задеть рукой или ногой то, что находится там. Красное. Немного перемешанное с костями. Арина не верит, что это было Ваней. Что Ваня стал этим. Что Вани нет. Что теперь Вани нет! – Нет! Нет! Нет! Нет! Нет! Арина бьет себя по лицу, рвет на себе одежду: – Нет! Нет! Нет! Это не Ваня! Это не Ваня!! Это не Ваня!!! Это не Ваня!!! Но… Один! Это – Ваня! Это то, что осталось от Вани. Это то, что когда-то было Ваней. Это ВСЕ, что осталось. Ничего больше нет! Раскуроченный жетон, пара осколков костей, остатки нескольких пальцев и земля, которая уже почти впитала то, что когда-то было мальчишкой. Арина сидит около потухшей жизни чьего-то сына, единственного сына. Солдата и гражданина своей страны. Она качается взад и вперед, обхватив себя руками. На землю, которая уже впитала кровь Вани, капает кровь Арины. И земля впитывает в себя и ее. Ком в горле – Герман! Герман, ты меня слышишь? Это приказ! – Арина, тебе только швов наложили десятка четыре минимум. – Герман! Я отвечаю за всех своих ребят! И ждать выздоровления я не могу! Подгони машину! Я прошу тебя не только, как подчиненного, но и как своего друга. Я не могу ни спать, ни есть, ни спокойно лежать здесь. Я обещаю тебе, что мы съездим и вернемся обратно! И привези мне другой комплект формы. Пожалуйста! На другом конце провода повисло тяжелое молчание. Арина вздохнула. – Через пятнадцать минут буду у выхода, – после некоторых раздумий произнес Герман. – Давай, машину лучше оставь у ворот. А сам поднимешься сюда с формой, поможешь мне. – Хорошо. Арина повесила трубку и села на край кровати. Все ее тело было в повязках и эластичных бинтах. Действие обезболивающего начало проходить, и Арину все сильнее и сильнее пронизывали разряды болевых молний. Но просить обезболивающее сейчас нельзя. Вколют укол, и она заснет, а сейчас этого допускать никак нельзя. Нужно доехать до родителей Вани. Через двадцать минут в дверь аккуратно проскользнул Герман. Он быстро подошел, оставил комплект формы на краешке кровати и собирался уже выйти. – Нет, останься. Нужно быстрее. Тебя кто-нибудь заметит, и начнутся вопросы: а кто, а что, а зачем? Я быстро. Просто отвернись. Одеваться оказалось гораздо труднее, нежели рассчитывала Арина. Боль не отпускала. И каждое движение давалось с огромным трудом. – Герман, помоги, пожалуйста! Герман сочувственно посмотрел на нее, потом со всей осторожностью помог надеть на больную руку рукав, начал застегивать пуговицы. Арине казалось, что прошла целая вечность, прежде чем последняя пуговица оказалась застегнутой. Арина прошла к крючкам у входа, на которых висело несколько белых халатов. Взяв один из них, Арина также с трудом, с помощью Германа надела его поверх формы. – Идем! – сказала она Герману. Аккуратно, стараясь не показать, что каждый шаг для нее является огромным мучением, Арина вышла с Германом из здания больницы. Пройдя к машине, она с трудом, при поддержке Германа, опустилась на сидение. И только когда ремень безопасности щелкнул, измученно закрыла глаза. До деревеньки Бутынь, что по Минскому шоссе, Герман, по московским меркам, доехал достаточно быстро. Всего за час с небольшим он домчал за рулем старенького «мерседеса» до двухэтажного домика. Великолепные резные ворота, перед которыми они остановились, говорили о том, что хозяева, скорее всего, сами участвовали в создании этих самых ворот. Вообще все, что касалось и участка, на котором стоял дом, и самого дома, как бы говорило о том, что тут живет хозяин с золотыми руками. Каждый кустик был подвязан, каждое деревце было окопано и находилось за маленькой оградкой. Газон был аккуратно подстрижен, а дорожки, которые расходились по всему участку, хотя и были уже совсем не новыми, оставались по-прежнему ухоженными и чистыми. Было видно, что и в дом, и во всю прилегающую территорию вложили душу. Если бы не обстоятельства, в связи с которыми Арина оказалась здесь, она бы с удовольствием прогулялась по этим дорожкам и полюбовалась бы на сад. Арина подала знак Герману остаться и вышла из машины. Осторожно толкнув калитку, она вошла во двор одна. Вошла, чтобы сообщить о смерти единственного сына родителям, которые в нем души не чаяли. Что может быть ужаснее для руководителя? Арина мысленно дала себе слово еще тогда, когда погиб Ваня, что о его смерти она сама сообщит его отцу и матери. По-другому она не могла поступить. Сделав два шага по дорожке, ведущей к дому, она огляделась: может быть, тут собака? Нет, никаких признаков животных не было. Вдохнула как можно больше воздуха и тут же, почувствовав резкую боль, выдохнула – ранение еще давало о себе знать. Собравшись с силами, Арина прошла ко входу в дом и громко постучала во входную дверь. Через несколько минут дверь открылась. На пороге стояла сгорбленная старушка… Именно старушка, хотя с виду женщине было не больше пятидесяти пяти. Было видно, что она недосыпает, недоедает. И пока что на лице ее была заметна только тревога, не скорбь. Арина решила, что это мать Вани. – Добрый день! Вы Никанорова Надежда Владимировна? Женщина вопросительно посмотрела на Арину. Надежда Владимировна была маленького роста и щуплого телосложения. Арина рядом с ней смотрелась просто гигантом. – Да, это я. Чем могу вам помочь? – Меня зовут Арина Грик. Я являлась командиром роты, в которой служил ваш сын. Могу я пройти? Мать Вани растерянно отступила, давая ей дорогу. Арина вошла и жестом пригласила Ванину маму присесть. Та села. А Арина осталась стоять. – А где отец Ивана? – Он уехал в Москву, у него дела какие-то. Я не обратила внимания. С тех пор, как Ваня ушел на фронт, я сама не своя, почти не слышу, что мне муж говорит. Мысли совсем не там. А почему вы сказали «в которой служил»? А сейчас он где служит? Я вас что-то не понимаю. Арина сглотнула и резко выдохнула. Собравшись с силами, сказала: