– С прискорбием сообщаю вам, что рядовой Иван Никаноров погиб при исполнении особого задания. К сожалению, спасти его не удалось. Как и вывезти тело с поля боя. Останки вам передадут в закрытом гробу. Мне удалось сохранить его фуражку и привезти его вещи – те, что остались. Арина протянула грязную Ванину фуражку, а также нательный крестик и часы, которые он снял, уходя на это задание, и оставил в бронетранспортёре. Ванина мать, взяв вещи долго… очень долго смотрела на них, а потом зарыдала. Через некоторое время звуки плача стихли. Арина продолжала стоять, не решаясь подойти к убитой горем матери. Еще спустя несколько минут руки матери скользнули к вещам Вани, а лицо исказила одновременно страдающая и злая гримаса. Это было понятной реакцией. Но готовой к ней Арина не была, хотя она прекрасно понимала, что родители будут обвинять в первую очередь ее. – А почему ты, гадина, жива? Почему? Почему от Вани ничего не осталось? Почему ты жива??!! Мать резко подскочила, прижав вещи Вани одной рукой к себе, она бросилась к кухонному столу и схватила огромный тесак для мяса. Арина не двинулась. Вообще внешне она выглядела почти спокойной. Но внутри нее билась мысль: что делать? Бороться с Ваниной мамой было бы трудно из-за перебинтованной полностью руки, остальных повязок и все еще тревожащих ее ран. И вообще… как можно бороться с убитой горем женщиной, тем более, когда Арина и сама чувствовала вину за то, что не оказалась рядом с Ваней, не смогла его защитить. – Это ты виновата! Как может баба быть в армии? Сука! Ты виновата! Это ты не должна жить!!! Постепенно Арина переместилась в центр комнаты, а мать Вани оказалась стоящей спиной к входной двери. Арина почувствовала, что из-за резких движений разошлись края у нескольких больших ран, и кровь заструилась вниз по спине, по груди, по рукам, по бедрам. Закусив губу от боли, Арина стояла и смотрела на мать Вани. Она не знала, что может произойти в следующий момент. Бросится ли мать Вани на нее с ножом или с каким-нибудь подручным предметом? Или же эта женщина начнет рыдать или же что-то сделает с собой… – Мне очень-очень жаль… – начала было Арина. – Заткнись! Сволочи! Гады! Нелюди! Единственный сын! – голосила убитая горем мать. В этот момент распахнулась входная дверь, и в дом вошел высокий мужчина. Арина отметила, что он был уже немолод, но статен и высок. При взгляде на него создавалось впечатление, что это был Ваня, только лет на сорок старше. Мужчина посмотрел на жену, потом шагнул к ней и прижал к себе так сильно, как только мог. Жена зарылась в его рубашку, беззвучно рыдая, только иногда, крайне редко, всхлипывая в голос. Тесак выскользнул у нее из руки и упал с грохотом рядом с ботинком мужчины. Только теперь тот перевел взгляд на Арину. Мужчина смотрел на нее устало, но с интересом. Взгляд его был абсолютной копией взгляда Вани. Да и сразу было понятно, что это Ванин отец – так они были похожи. – Петр Борисович? Меня зовут… – начала было Арина. Отец Вани остановил ее жестом: – Я все знаю. Я знаю, кто вы, – и он вскинул руку в приветствии. – Здравия желаю. Полковник в отставке Никаноров Петр Борисович. Арина удивленно ответила на его приветствие. В этот момент жена каким-то образом освободилась от объятий отца Вани и начала снова кричать: – Что ты с ней здороваешься! Убить гадину мало! Это она виновата в смерти Вани! Больше отец Вани не дал жене ничего сказать. Он снова сгреб ее в охапку, обнял и, глядя на Арину, сказал: – Замолчи, глупая женщина. Я только что из штаба. У меня там еще остались друзья. То, что там произошло, не ее вина. Я потом тебе расскажу. Иди лучше… приляг. Давай, давай. Его жена покорно направилась в комнату, все еще всхлипывая. – Вот так. Даже на войне в нашей армии бардак. Поставят м…ков руководить, а потом куча потерь. Я не про вас, Арина. А вообще рожать надо было больше детей. А мать, как родила, так и все… растворилась в Ване. Он и рос, как цветочек. Тихий, скромный. Со стороны, наверное, казалось, что и не мальчик вовсе. Только в юбки не одевала. Я ж заикался о втором. А она слушать не хотела. Как же, как же делить любовь к Ване с кем-то еще. Когда его призвали, думал, она умом тронется. А теперь – вот оно как. И Вани нет больше, и мы одни на старости лет с разбитым сердцем. В этот момент Арина краем глаза уловила движение какой-то тени. И просто интуитивно подалась в другую сторону. Мать Вани, не удержавшись на ногах, кубарем полетела через стоящий около Арины диван. В руках у нее был уже другой кухонный нож. – Ой, дура, ой, дура, – повторял отец Вани, который уже снова держал женщину в руках. – Арина, будьте добры, там на кухне таблетки разложены. Налейте стакан воды и возьмите две таблетки феназепама и таблетку мелатонина. Я сейчас тоже не в состоянии ее успокаивать. Проспится, я ей все объясню. Я знаю, что вы ни в чем не виноваты. Вы из Вани мужика сделали. – Я никого из него не делала. Он всегда был хорошим человеком и мужчиной, хоть и молодым, – сказала Арина, когда принесла таблетки и воду. Петр Борисович запихнул насильно три таблетки, потом влил воды и держал Ванину маму до тех пор, пока та не свалилась в глубоком забытьи. – Спи, Надя, спи. Тебе надо отдохнуть. Он поднялся на удивление легко. Проворно взял на руки свою жену и отнес в спальню. Потом, вернувшись, сказал: – У вас кровь. Вы, видимо, из больницы приехали. Возвращайтесь туда. Вам надо быстрее поправляться. Мне многое рассказали про вас. Такие, как вы, путеводные звездочки на фронте. Вы ох как нужны простым солдатам и вообще людям. Приходите в себя. И приходите через три дня на похороны Вани. Я контакты свои оставил вашему заместителю, что остался на улице. – Хорошо, Петр Борисович, я обязательно приду. Примите мои соболезнования. Мне очень жаль, что так получилось. Ваня герой. Он спас своих товарищей. Всех нас спас. Я буду требовать, чтобы его наградили. Посмертно. Я знаю, что это для вас ничего не изменит, но это будет правильно. – Правильно было бы удавить эту гниду, Корнишенко, который своего внука-дебила записал к вам в роту при поддержке министра обороны. Вот это правильно. И самого урода Бляблина удавить. Это тоже правильно было бы. Но вам этого делать ни в коем случае нельзя. Отец Вани подошел к Арине и обнял ее. Тепло. По-отечески. – Что ж, майор Арина Грик, вам пора возвращаться в больницу, а то вы тут у меня вся кровью истечете. Он проводил Арину до машины, поддерживая ее за локоть. Пожал руку Герману и направился обратно в дом. Жена спала беспробудным сном, и ему представилась возможность погоревать без свидетелей его боли и отчаяния. Как только Арина с Германом уехали, и дверь в дом закрылась, Петр Борисович, подперев дверь спиной, тихонечко сполз вниз и зарыдал. Тихо, беззвучно. Закрыв голову огромными мозолистыми руками. По его щекам градом катились слезы. Он, наконец, смог дать волю всем своим отцовским чувствам. Похороны Вани Нет ничего тяжелее на свете, чем хоронить собственное дитя. Никакая физическая или душевная боль не могут сравниться с этим чувством. После этого вся дальнейшая жизнь родителей меняется, и никогда больше она не будет прежней. Краски гаснут, сереют, и жизнь утрачивает свой первоначальный смысл. Для родителей жизнь заканчивается и наступает существование. Арина стояла справа от отца Вани. Старалась держаться. Но периодически в ее груди начинало клокотать так, что Арина едва держалась на ногах. Для Арины каждый из ее бойцов был своего рода ребенком. Ее военным ребёнком. Сколько было выстрадано вместе, сколько пережито, сколько сделано! И вот теперь Арина стояла около закрытого гроба Вани. Для нее это была особая утрата. Этот мальчик очень напоминал ей собственного сына, и это была ее первая потеря из состава роты. Самое ужасное, что Арина понимала: это первая, но далеко не последняя потеря. Погода в тот день как будто плакала вместе со всеми, кто в этот день пришел проститься с Ванечкой. Тихий, моросящий дождь, небо, затянутое светло-серыми тучами и небольшой туман, обволакивающий всех присутствующих легкой молочной дымкой. Арина стояла, немного покачиваясь, вспоминая Ваню при жизни, вспоминая его смех, озорную улыбку. Как же ей хотелось проснуться и понять, что все это – лишь дурной сон. Но нет. Над собравшимися текла монотонная речь священника: «Раб божий Иоанн…» Арина опять провалилась в воспоминания. Все в этой смерти было не так. Не должен он был умереть таким молодым. Не должен был умереть из-за внука очередного тупого генерала, игнорирующего приказы непосредственного начальника. Не должны были родители хоронить красавца Ваню в закрытом гробу. Вообще не должны были хоронить. Ваня должен был вернуться домой и жить, жить, жить. Меж тем природа продолжала оплакивать раба божьего Иоанна. Дождик был теплым и мелким. И он милосердно окутывал собой всех, кто в этот день находился на кладбище, скрывал слезы присутствующих, забирал лишние звуки. Наконец, священник завершил свою речь и дал сигнал работникам кладбища опускать гроб в свежевырытую могилу. В тот момент, когда работники кладбища начали опускать гроб, мать Вани, оттолкнув державшего ее мужа, бросилась на его крышку, рыдая и крича, что она не позволит хоронить сына. – Похороните меня вместе с ним! Мне незачем жить! Незачем! Женщина так сильно колотила по крышке гроба и налегла на него всем телом, что в какой-то момент работники, которые опускали гроб на толстых веревках, не выдержали дополнительного веса. Один из них поскользнулся на мокрой земле, и гроб вместе с останками Вани, его матерью и двумя работниками улетел в свежевыкопанную яму. Упавшие ударились о крышку гроба, и та раскололась в нескольких местах. Отец Вани и остальные работники кладбища кинулись доставать людей из могилы, но сделать это было сложно. Кто-то вызвал «Скорую». Только по приезду медиков и только после того, как матери вкололи снотворное, удалось отцепить ее руки от крышки гроба. Когда женщину подняли, все увидели, что пальцы несчастной матери с такой силой впивались в крышку, что подушечки в нескольких местах лопнули и из них пошла кровь, а под ногтями осталась древесина. Ваню похоронили, могилу засыпали, поставили венки. Собравшиеся попрощались и ушли. Мать увезли в больницу, и последними людьми у гроба остались отец Вани и Арина. Они стояли около могилы и смотрели на нее. Простояли так они достаточно долго, прежде чем отец вымолвил: – Наверное, она покончит с собой. Не сможет жить. Она его так любила. Говорил ей, что надо еще детей, а она твердо сказала, что больше не родит – так его любила. Слишком сильно. – А как же вы? – спросила Арина, повернувшись к Ваниному отцу. – А что я? Я ничего не смогу сделать. Не в «дурку» же ее засовывать. Там она еще больше будет страдать. Так будет лучше. А я на фронт уйду. Уже поговорил с бывшим начальником. Несмотря на возраст и заболевания, возьмут, никуда не денутся. Да не смотри на меня так, я полезнее там буду, чем здесь гнить – без нее и Ваньки. Наконец, он повернулся к Арине и посмотрел на нее уставшим, израненным взглядом. – Я у Бейдера был на приеме. Он хотел прийти, но его вызвали к президенту сегодня. Он сказал, что тебя повысят, задание ты выполнила. Бейдер передал мне Ванину медаль. Я сказал ему, что ты хороший начальник и выбор его правильный. У тебя хорошие принципы. И люди из народа, а не потомственные военные – это спасение нашей страны в этой войне. Повоюй уж там за всех! Только не меняйся! Мальчишки в тебе души не чают. За справедливость уважают, за твое бесстрашие любят. Он замолчал на несколько минут. А Арина не решилась прервать его молчание. – Пойду я. Знаю, тебе нужно тут одной побыть. Пойду – с женой повидаюсь. Нам проститься надо. Он протянул ей руку, она пожала. Потом он обнял Арину и поцеловал в лоб. – Храни тебя Бог, Арина Грик! Он ушел. Арина постояла еще минут десять, подставив лицо под струи усилившегося дождя. Те стекали по ее лицу, затекали под плащ, продолжая свой путь дальше по телу. Она медленно опустилась на колени перед могилой, закрыла глаза и в голос зарыдала. Боевая кличка Военные сражения, охватившие весь мир, плавно перешли в вялотекущий конфликт. И со стороны с некоторых пор это было больше похоже на плевки друг в друга богатеньких отпрысков. Никто не хотел идти на попятную и предлагать закончить конфликт. Каждая страна официально ждала капитуляции и белого флага со стороны противника, попеременно объявляя это во всеуслышание. Или только делала вид, что ждет? Никто не мог позволить себе «ударить в грязь лицом». И поэтому война затягивалась, одновременно растягивая время и пространство. В процессе выяснялось все больше и больше гнусных и дурно пахнущих подробностей про все страны, участвующие в конфликте. Всплывала информация о диверсиях, провокациях. Все больше стран отделялось от глобального конфликта, не в силах выдерживать гонку вооружений, позволявшую только обкрадывать свои народы. Некогда богатые и красивые города погрязли в нищете. Политики обирали людей под красивым лозунгом: «За Родину!» – порой «забирая» из домов самое необходимое. Большие города старались затрагивать меньше. Начали с провинций. Но через какое-то время дело дошло и до городов-миллионников. Пайки были урезаны до предела. И хотя люди продолжали работать и получать какие-то деньги, купить на них можно было немного. Цены на продукты питания и на товары первой необходимости подпрыгнули очень значительно.