Конечно, Монсон понимал, к кому тянутся ниточки. И Бринк, и Торгаш принадлежали к близкому кругу Аронсона. Если Монсон позвонит им и попросит призвать отпрысков к порядку, их мнение о нем только укрепится. Малин выдвинула стул и села рядом с мужем. – Я видела тебя в «Сюднютт», – сказала она с той же интонацией, с какой утешала мальчиков, когда те были маленькими. – Как ты? Монсон ощутил, как на его руку легла ее ладонь, и пробормотал что-то в стакан с молоком. Его первым порывом было ответить, что все в порядке. Все под контролем, пусть она за него не тревожится. Малин приняла бы такой ответ и не стала бы больше задавать вопросов. Только чуть печально склонила бы голову набок, как делала всегда, когда знала, что он врет. Так что Монсон не стал утруждать их обоих необходимостью играть спектакль и сменил тему. – Нильсоны… – начал он. – Магдалена очень плоха, даже с постели не встает. Врач у них каждый день. От Эббе одна тень осталась. А брат с сестрой… Монсон снова опустил глаза, повертел стакан, следя, как крутятся на дне остатки молока. Малин, ничего не говоря, обняла его за плечи. Монсон покосился на жену. Они вместе уже почти двадцать пять лет, знают друг друга вдоль и поперек. За эти годы лицо у Малин округлилось, она сама чуть пополнела. Морщинки в уголках рта и между бровей обозначились резче, и, если присмотреться, в волосах можно различить седые пряди. Она все больше становилась похожа на свою мать, чего Монсон, разумеется, не позволял себе замечать. В эту минуту он любил жену, как никогда. Именно сейчас, когда она просто сидела здесь, молча держа его за руку. Его вдруг переполнило чувство благодарности. Они с Малин сидели на кухне, а Юхан и Якуб спали наверху, в покое и безопасности. Монсон уже готов был рассказать жене обо всем. Рассказать о своем стыде – не из-за тех мер, которые он предпринял как шеф полицейского участка и руководитель розыскных мероприятий, а из-за того облегчения, которое испытывал при мысли, что не его маленького мальчика поглотила августовская ночь, не его семью утащило во тьму. Но не успел: таймер плиты возвестил, что ужин готов. Монсон съел один за другим три горячих бутерброда, откусил от четвертого – и тут его настигла изжога с отрыжкой. Он прикрыл рот рукой. Желудочный сок горел в глотке; Монсон отложил нож и вилку и откинулся на спинку стула. – Брат и сестра Нильсоны, – сказал он. – Ты ведь видишь их в школе? – Да. – Малин поднялась, забрала у него тарелку и приборы. – Маттиас Нильсон весной перешел в девятый класс. Хороший воспитанный мальчик, не шумный. – Дальше будет учиться в городе? – Да. Двухгодичный курс, насколько я знаю. Мне кажется, он думает стать полицейским или, может быть, пожарным. – А девочка? Вера? Малин села рядом с ним, чуть заметно покачала головой. – Профориентация у учеников начинается только в восьмом классе. Я, конечно, знаю Веру, вижу иногда в коридоре. Слышу, как отзываются о ней учителя. – И как же они отзываются? – Прилежная, хорошо учится. – Малин сразу заговорила уклончиво. – Но? – Монсон знал жену не хуже, чем она его. Знал, когда пора задать уточняющий вопрос. Малин пожала плечами. – С ней иногда трудновато. – В каком смысле? – Монсон словно увидел девочку перед собой. Мосластые ноги, детский голос. Малин выглянула в прихожую, словно опасаясь, что кто-нибудь из сыновей стоит там и слушает. Потом наклонилась к мужу. – Она не по годам развитая. Мальчики, алкоголь. Подключили куратора, но это все, что мне известно. Монсон кивнул. Ему вспомнились глаза Веры Нильсон. В них были ум, настороженность – и что-то еще. Какое-то беспокойство. Вы прочитали книгу в ознакомительном фрагменте. Купить недорого с доставкой можно здесь