— Конечно, согласен. Ты же саттва! — Ирин вышел из круга, открыл стоящий у стены мешок, достал кожаный бурдючок примерно полулитровой емкости. Протянул его Олегу: — Выпей все. Отказываться было поздно. Олег выдернул из горлышка деревянную затычку, поднес бурдюк ко рту. На вкус его содержимое напоминало грибной суп, но было совершенно без гущи. Когда последняя капля упала на язык, зазвучали бубны. Их было три, натянутых на деревянную и костяную основу, расписанных человечками, зверьми, деревьями и птицами. Причем, как смог заметить ведун, во время игры мудрецы били не просто так, а норовили попадать билом именно по фигурками, причем в каком-то определенном правильном порядке. В каком — он разобраться не успел. Четверо мудрецов вышли к нему, начали приплясывать рядом, а Ирин торопливо пояснял: — Слушай бубен! Не стой, пляши. Слушай бубен, не отставай. Отпусти свое тело. Расслабь его. Позволь ему двигаться самому. Слушай бубен. Разум должен уйти к бубену, а тело — к свободе. Пляши! Олег послушался, принялся скакать, двигая руками и ногами, выделывая всяческие кульбиты, дергая плечами, крутя головой, и одновременно, как было указано, старательно слушал медленно нарастающий ритм ударов. Поначалу у него получалось плохо, поскольку все движения приходилось делать сознательно, но постепенно отпущенное на свободу тело вошло во вкус, начало дрыгаться самостоятельно. Это позволило разуму еще качественнее сосредоточиться на звуках ударов, потянуться к ним. Во всей его сущности настала какая-то невероятная легкость — легкость во всех суставах и конечностях, легкость в движениях, легкость в душе. Вслед за ритмом ведун двигался все быстрее и быстрее, в какой-то миг с изумлением осознав, что способен на танец еще более быстрый и решительный. Он закружился, он взмыл, он отдался легкости и ритму, он… Он понял, что находится уже не в чуме. Олег парил где-то в вышине, с удивительной для ночи ясностью видя под собой леса и реки, поля и холмы. А еще — тысячи, миллионы красных огоньков, похожих на язычки свечей. Ему стало любопытно, что это — он спикировал к одному из них и увидел отдыхающего, завернувшегося в оленьи шкуры мужика. А недалеко от него два огонька обозначали спящих в обнимку маму и ребеночка. В восторге от новых способностей Середин взметнулся обратно в небо, закружился там, думая, что бы еще такое легкое и веселое сделать. И вспомнил, ради чего все это затеял: ему нужно найти Раджафа! Раджафа… Но как же отличить его огонек среди миллионов других? Хотя… Эти огоньки — души живых людей. Великий Раджаф — не живой. Он не ест, не пьет, он не умирает. Разве могут быть такими живые существа? Он питается силой мертвых — а значит, еще мертвее самых умерших из людей. Он не может быть красным огоньком — он должен быть черной пробоиной на фоне серой однотонной земли. И к тому же Олег примерно знал, куда тот направляется. Сперва по широкой реке… Раджаф мог свернуть на любую из проток… Нет, ничего странного не видно. Тогда дальше — взглянуть на речушки, до которых путники не успели доехать… Тоже обычный мир. А если еще дальше?.. Олег увидел впереди, за широченной рекой, по которой они скакали, еще более солидную. Справа, к востоку на ней, густая россыпь из тысяч огоньков выдавала очень крупное селение. Возле которого наверняка имелось достаточно большое кладбище… Середин пригляделся к этой реке внимательнее, на полпути между местом слияния и городом заметил темное пятно, нырнул к нему… Одинокая лошадь, сумки и седло на земле. Черный, как смола, путник спит, завернувшись в овчину. Олег заглянул с одной стороны, с другой — ничего не разобрать. Он попытался коснуться путника, крикнуть — но тут вдруг дернулась лошадь. Путник шевельнулся, приподнял край овчины… Лица ведун так и не разглядел. Зато увидел приколотый к чалме большущий колдовской камень — ограненный хрусталь. Раджаф!!! Раджаф! — Раджаф… — тяжело простонал он, открывая глаза и с удивлением увидел бревенчатый потолок. — Электрическая сила, где же это я? Я ведь вроде на полатях засыпал. В худшем случае это должен быть чум. — Мы принесли тебя сюда, саттва, — услышал он знакомый голос. Олег рывком сел, но начал заваливаться набок и чуть не упал со стола на пол. — Что ты, господин?! — Его тело еще помнит свободу, чужеземка. Он останется немощным еще несколько часов. Половину дня. — Так это было на самом деле? — блуждающим взглядом ведун нашел Ирина. — Ты о чем, саттва? — Конечно, было, если меня называют «саттва»! — сообразил Середин. — Любовод, тащи меня на улицу. Я нашел Раджафа! — А на улицу зачем? — не понял купец. — Там снег… — Странный он ныне… Ну ладно, посторонитесь. Дайте на руки возьму. Новгородец легко вынес друга, посадил на нижнюю ступеньку. — Дай нож… Смотрите. Вот река, по которой мы ехали. Она впадает в еще большую по размерам. А мы — вот здесь, на узкой протоке… — принялся чертить на свежевыпавшем снеге ведун. — Вот тут город какой-то. Большой. А Раджаф сидит во-от здесь. Я уверен, он хочет напасть на город. Захватить его кладбище. А нам до него… День вниз по реке, день по большой реке к совсем большой, потом вверх по течению еще дня три… Пять дней. А он за это время тоже на пять дней вперед уйдет. — Не нужно пяти дней, — решительно отрезал Ирин. — Я понял, что за город выбрал демон. Туда от нас есть прямой путь. За день туда поспеем. Демон доберется до города за один день, саттва? — Нет… Скакун у него устал давно, расстояние еще большое. Нет, за день не доберется. Коли сегодня успеем домчаться, то завтра утром встретим на подступах. Тогда ему точно не уйти. — Я укажу запрягать оленей, — повернулся Ирин. — У нас же кони есть! — крикнул ему вслед Любовод. — Олени надежнее, — ответил через плечо мудрец. — Им виднее, друже, — согласился ведун. — Они местные, свои дороги лучше знают. Давай тогда собираться. Нужно взять доспехи, оружие, веревку — и с запасом, всю забирай. Еды на всякий случай… — Олег попытался встать, но тут же опять потерял равновесие, завалился в сугроб и попросил: — И меня в какие-нибудь сани кинуть не забудьте. Момент, когда тело снова начало подчиняться своему владельцу, ведун упустил. Просто утром его уложили в плетеные сани с низкой задней спинкой, а вечером он смог встать из них уже сам. Переход к предместьям большого города занял часов десять. Все это время четыре упряжки, в каждую из которых были запряжены широким веером аж по семь оленей, мчались через болота, легко узнаваемые по торчащим из снега камышам, через озера и реже — по сделанным в сосновых чащобах просекам. В первых санях, управляемых какой-то глазастой девчонкой, ехал сам ведун, накрытый, что удивительно, не оленьей, а медвежьей шкурой, во вторых — Любовод, в третьих — Ирин, в четвертых — доспехи и припасы. Так что маленькую погонщицу, у которой из одежды наружу только глаза выглядывали, дали гостю явно не в насмешку, а для снижения веса. Иначе не стали бы лишние сани ради сотни килограммов груза снаряжать, раскидали бы по остальным. Олени мчались ходко. Может, и не так быстро, как кони в галопе, но уж рысакам сильно не уступали, да и отдыха им никто не давал. К полудню Олег начал беспокоиться, что зверей загонят — живые все же, отдых нужен. Но вскоре аргиш, как называли местные жители караван, остановился возле небольшого стойбища, состоящего из пяти чумов и двух домов-пятистенков. Середина такое сочетание ввело в полный ступор. Если люди кочуют — какой им смысл рубить избы? А если есть нормальные дома — к чему ставить рядом чумы? Обитатели же стойбища споро перепрягли оленей — и через полчаса аргиш помчался дальше, «похудев» на одни сани — Ирин остался в стойбище. Города они с Любоводом так и не увидели. Детишки, управлявшие санями, выскочив из леса на реку, повернули влево, навстречу обещанному Серединым демону. Но до темноты его так и не встретили, и в быстро сгущающихся сумерках аргиш остановился на ночлег. Олег вылез из саней, помахивая руками и притоптывая успевшими затечь ногами — а тем временем маленькие местные ямщики споро обустраивали стоянку. Оленей связали за рога — не вплотную, а полутораметровыми концами, — и отпустили пастись. После чего на снег, меж двух саней, было брошено полотнище из оленьих шкур. Его края задрались, образовав подобие лодочки. Эти края тут же были закреплены на санях ремешками, сверху на полотнище сбросили шкуры со всего аргиша, а сверху странное сооружение накрыли еще одним полотнищем. — Еда… — Подозвав гостей, дети споро настрогали им на руки мороженого мяса с какого-то окорока. — Быстрее ешьте, растает. — Строганина. — вспомнил Олег. — Давай жевать скорее. Доходили слухи, что если дать ей оттаять, то можно отравиться. Вкуса ведун не почувствовал — просто возникло ощущение, что в живот положили качественно промороженный кирпич. Ребята же, заев еду снегом, полезли в «лодочку» из шкур, позвали с собой: — Спать. Спать идите. Середин, пожав плечами, последовал приглашению. Внутри меховое сооружение больше всего напоминали антресоли в малогабаритной квартире: потолок низкий, тесно, со всех сторон что-то мешается. Однако уже через минуту ведун заметил и одно существенное отличие. Здесь было тепло. Всего за несколько минут, укладываясь на меха, люди успели надышать так, что пришлось снять шапку и расстегнуть налатник, перебросив его на ступни ног. А ведь ночь еще только начиналась! Учитывая, что снаружи морозец наверняка зашкаливал за минус двадцать, удовольствие спать не под грудой тяжелых покрывал, а почти налегке, чего-то да стоило. Утром Олег проснулся от холода. Детишки, выбравшись из меховой норы, оставили край верхнего полотнища откинутым, и колючий морозец тут же пояснил путникам: пора подниматься! Ведун вылез на снег, слегка размялся и, пока погонщики собирали вещи и запрягали оленей, занялся оружием. Надел поверх меховой куртки и тщательно затянул по телу броню, проверил, как держатся на шапке пластины. Если у Раджафа такие же коготки, как у брата — никакое железо на теле лишним не будет. Затем выбрал из припасов купца веревку в пять саженей длиной, продел в рукав, обвязал вокруг пояса и, подсовывая под пластины доспеха, принялся развешивать большими петлями на груди и боку. На конце сделал петлю и оставил болтаться возле запястья. — Ты чего это, друже? — наблюдая за его манипуляциями, спросил Любовод. — Да так, есть одна мыслишка… — Ведун застегнул налатник, опоясался поверх него, хотя обычно ремень надевался снизу на броню. Кинул щит на сани поверх мехового полога. — Вроде готовы. Поехали? Он уселся к спинке саней. Девчонка, стрельнув глазками, устроилась на передке, подхватила с наста шест с блестящим ледяным шариком на кончике. Олени тут же сорвались с места. Управлялись сани, с одной стороны, просто, с другой — довольно оригинально. Из семи пристегнутых постромками оленей узда, а точнее, тонкий ремешок тянулся только к морде самого левого. Каким-то непостижимым образом подаваемые ему команды становились доступны всем животным. Наверное, телепатически. В правой руке девочка удерживала шест. Когда она его клала на снег — упряжка останавливалась, когда поднимала — мчалась вперед. Наверное, это была зачаточная система автоблокировки, системы безопасности. Если сковырнешься с саней — вместе с шестом, конечно же, — упряжка автоматически останавливается.[4] — Ты, главное, не гони, — предупредил девочку ведун. — Когда демона встретим, он наверняка бежать кинется. Нужно, чтобы олени свежими были, не устали. Тогда точно догоним. Погонщица не ответила, однако упряжка не помчалась по снежной целине во весь опор, как это было накануне, а потрусила со скоростью, немногим большей, чем у пешехода. Так они двигались часа два, когда за очередной излучиной впереди показался одинокий всадник. Девочка быстро оглянулась, и Олег тут же понял ее мысль: в здешних землях лошади не в чести. А значит… — Только осторожнее, раньше времени не спугни… Легко сказать — не спугни! Речушка имела ширину под триста мегров, и если аргиш двигался по середине русла, то беглец таился у самого берега. Великий Раджаф скакал неспешной рысью и на три оленьи упряжки внимания не обратил. Видать, уже успел насмотреться на местный транспорт. Не обеспокоился он даже тогда, когда эти упряжки повернули к нему. Мало ли кому чего надо? Похоже, он был совершенно уверен, что никакой опасности в здешних местах для него нет. И лишь в полусотне метров, увидев на поясе поднимающегося Олега длинную изогнутую саблю, он вдруг изменился в лице и тут же дал шпоры коню: — Кха-а! Скакун сделал несколько прыжков, промчался между санями Олега и Любовода, прежде чем те успели что-то сделать, и стремительным галопом понесся к неведомому здешнему городу. — За ним! За ним гони! Девочка и без того поняла, что нужно бросаться в погоню, по широкой дуге развернула упряжку и грозно взмахнула шестом. Олени, закинув голову, припустили во всю прыть. Увы, время разворота подарило беглецу лишних метров триста форы, да и галоп лошади оказался заметно быстрее оленьего бега. Расстояние увеличилось до четырехсот метров, потом до полукилометра. Еще немного… И тут произошло то, что и предвидел ведун еще позавчера: уставший скакун начал сдавать. Всадник и три упряжки промчались по реке еще где-то две версты — и конь начал спотыкаться, с каждым срывом на рысь даруя преследователям по полсотне метров. Ребятишки же лишь понукали рогатых зверей, требуя бежать быстрее и быстрее. В азарте погони мальчишка на пустых грузовых санях вырвался заметно вперед, его от Раджафа отделяло уже меньше трехсот метров. Хотя непонятно, что бы он стал делать, догнав свергнутого с трона колдуна. Раджаф оглянулся, сделал рукой непонятные пассы, метнул что-то себе за спину. Это что-то упало на лед, подпрыгнуло — и поперек пути разверзлась огненная пропасть бездонной глубины и с полыхающими желтым угольным пламенем стенами. Мальчишка, бросив шест и натянув единственную узду, с трудом остановился на самом ее краю. Олег качнулся вперед, схватился за шест и держащую узду левую руку погонщицы, не давая ей бросить одно и натянуть другое, заорал девочке в ухо: — Не останавливай! Я построю мост! Ледяной мост! Мы проедем! Закрой глаза! Неизвестно, закрыла она глаза или нет, но остановить упряжку не смогла. Олени, разумеется, морока не заметили и промчались через пропасть как ни в чем не бывало. За стеной огня беглец оказался еще ближе, метрах в двухстах. Всадник оглянулся, что-то кинул вниз. По льду во все стороны побежали трещины, речной панцирь начал рассыпаться в крошки, мелкую шугу, и течением ее быстро унесло под лед. На этот раз даже у ведуна екнуло внутри, и в животе появился холодок, словно он облопался строганины. Уж больно натурально, правдоподобно все выглядело. И надо сказать, допустимо. Если мудрый Аркаим мог летом строить ледяные мосты — почему бы его братцу не ломать зимой лед? И все же… — Мост! Я построю мост! — Олег продолжал удерживать руки погонщицы, но в этот раз и сам зажмурился, отвернул голову, ожидая рывка, громкого плеска и объятий ледяной воды. — И-и… Ничего не случилось… Спустя несколько секунд ведун рискнул глянуть вперед — никакой проруби там уже не было, но копыта усталой лошади продолжали мелькать на расстоянии четырех копейных бросков. Раджаф, не оглядываясь, опять что-то швырнул — и поперек реки внезапно вырос густой непролазный бор — с цветущей сиренью, шишками, прыгающими с ветки на ветку белками. Насчет сезона колдун явно чего-то не додумал. — Не бойся, я построю мост! — сгоряча ляпнул Олег несуразицу. Не будь предыдущих мороков, погонщица наверняка бы извернулась, не дала разбить оленей о толстые стволы. Но она лишь пригнула голову, и… Лес внезапно исчез. Олег увидел кувыркающегося по льду беглеца, раскиданные сумки и дрыгающего в воздухе ногами скакуна. Похоже, усталый конь все-таки споткнулся. Или свалился сам. Для Раджафа это уже ничего больше не меняло. Свергнутый правитель вскочил на ноги, широким жестом отшвырнул в сторону меховую накидку и принялся неспешно отряхивать халат. Олег взял щит, спрыгнул с саней и направился к нему. — Что ты тут делаешь, чужеземец? — вскинул руку в его направлении Раджаф. — Стой там, или мне придется убить тебя! Что ты тут делаешь? Неужели ты не понимаешь, что я пытаюсь спасти мир! И тебя, несчастный, в том числе! — Помнится, я не обращался к тебе с такими поручениями, правитель. Так что нечего изображать из себя заботливого радетеля. У тебя свои игры, у нас свои. — Какие игры, несчастный?! Это смерть! Смерть для всей обитаемой вселенной! И для твоих близких, чужеземец, тоже. Для твоего народа, твоей земли, твоих близких. Ты должен помогать мне, а не мешать!