– Понимаю, – ответил Удулай. Опустил кулак, зашел ко мне со спины и с размаху пнул меня между ногами. Крик увяз у меня в глотке, воздух со свистом ушел из груди, сам же я скрутился, словно червяк, страдая от боли. – Чудесно, – заявил жрец. – И сделай-ка цепь подлиннее. Удулай на несколько звеньев удлинил крепящие меня к скале оковы. Когда я пришел в себя настолько, чтобы снова дышать, я уже мог встать на колени, но вместе этого все еще корчился, заслоняя горящий огнем пах. – Взгляни сюда, – приказал жрец. Я невольно вскрикнул. Позади меня поставили деревянную раму, к которой приковали Н’Деле с раскинутыми руками и ногами, пристегнутыми к углам. Жрец подошел к моему другу и что-то вынул из-за пазухи. Изогнутый, сверкающий – нечто, похожее на клык, вырванный из челюсти дракона. – Это – Коготь Подземника. Ритуальный нож. Не откованный, но вырезанный из скалы, рожденной от вулканического огня. Сперва его упираем сюда… Я заорал и задергал цепью, словно безумный. Жрец поднял Коготь, словно долото, приложил чуть наискось посредине туловища Алигенде и уперся второй рукой в рукоять. – Потом нужно воткнуть его, но не слишком глубоко… Н’Деле дико оскалился, не издав ни единого звука, а по животу его потекла струйка почти черной крови. Я перестал биться, упал на скалу и расплакался. Я хотел умереть. Тут и сейчас. – Дальше нужно провести по обе стороны этой плоской кости, чтобы подрезать ребра, а потом крепко ухватить за них и загнуть вверх. Потом мы суем руку внутрь и прорезаем такой мешочек, в котором находится сердце. Мы можем схватить его снизу, как плод, и обрезать сосуды, на которых оно держится, словно слива на ветке. Если все пройдет хорошо, то жертва может жить еще достаточно долго, чтобы увидеть собственное сердце, трепещущее в руке жреца. Жрец отступил и показал окровавленные ладони, но в них ничего не было. Н’Деле бессильно свисал на цепях, но он был жив, я видел, как двигался его живот, когда он дышал. Посредине груди у него было три кровоточащих пореза, больше ничего. – А теперь, парень, расскажу тебе о жаловице. Знаешь, что это такое? Это морская тварь. Выглядит, как подводный цветок. Посредине у нее голова размером с голову вола, окруженная глазами, пылающими чудесным разноцветным светом. Вся она сверкает, как огромный лампион. У нее есть плавники, легкие, словно перья, а внизу – венчик щупалец, как у кальмара, с крючками. Вокруг зубастой пасти, в которой может поместиться половина овцы, у нее длинный клубок движущихся волос, толщиной с пучок подводной травы, а на концах они становятся тоньше. Это при помощи этих волос жаловица убивает морских созданий, чтобы потом рвать их крючками на щупальцах. И знаешь, что самое интересное? Яд. Легчайшее прикосновение такого пучка впустит в тебя яд, что похож на жидкий огонь. Зверь, чудовище или человек, который попадет в ее щупальца, умирает в страшных муках. Даже самые большие плоскуды и другие морские твари сбегают, едва только почувствуют в воде запах цветов, который распространяет жаловица. Да. Именно потому, парень, бойся жаловицы, несмотря на ее красоту и привлекательные цвета, которым множество морских тварей не могут сопротивляться, хотя и знают, что их ждет, знают об этом ужасном конце. Но, но… Впрочем, у меня же есть тут одно щупальце. Я тебе покажу. Он сунул руку в стоящий на скале деревянный сундучок и вынул нечто, выглядящее как короткая палка или корабельный мачтовый нагель. Предмет сверкал полированной сталью, но кончик его оказался лишь металлической втулкой, которую жрец снимал очень осторожно. Внутри оказалось нечто, напоминавшее тесно сплетенный моток веревки, вот только веревка эта сверкала странным зеленовато-красным отблеском. Жрец повернул ладонь, направив жгут вниз, и тогда моток расплелся, щупальце развернулось и начало удлиняться, сверкающее и скользкое на вид, а кончик его делался все тоньше, опускаясь к полу и извиваясь, словно червяк. – Взгляни, – сказал жрец гордо, словно показывая мне великое произведение искусства. Чуть шевельнул ладонью и приподнял кнут. Щупальце со свистом растянулось на десять локтей, описало светящийся круг, после чего хлестнуло по телу Н’Деле и снова сократилось, возвращаясь в сторону рукояти. Тело моего друга резко напряглось, а лицо его – с вдруг широко открывшимися глазами, оскаленным ртом и венами, что выступили на лбу, словно шнуры, – превратилось в жуткую маску. Н’Деле со свистом втянул воздух, после чего ужасно закричал. Я никогда не слышал такого крика. Тот длился бесконечно, мне казалось, что от него должна обрушиться пещера. Я затрясся, словно от приступа болотной горячки, и внезапно всхлипнул. Не мог сдержаться. Н’Деле внезапно выгнулся в цепях, но сразу же обессиленно повис. – Это может воскресить мертвого, – пояснил жрец в тишине, но все казалось, что крик Н’Деле продолжает висеть под сводом. – И это еще не все. Яд жаловицы можно добыть, если знаешь как. Это опасно и трудно, поскольку тот должен быть взят от живого создания. Ты наверняка слышал о мастерах стекла из Ярмаканда. Они умеют получать стекло тонкое, словно волос или пузырек морской пены, – и толстое и чистое, словно бриллиант, а то и окрашенное в любые цвета. Я лежал совершенно без сил, а звучный, успокаивающий голос жреца покорял меня, словно звуки флейты – спящую змею. Н’Деле свисал на цепях с опущенной головой, а все тело его била мелкая дрожь. – Мастера стекла, – продолжал спокойно наш мучитель, – создают в своих стеклодувнях драгоценные кубки-украшения. Фигурки животных размером с женский ноготь, которые умеют ходить, словно живые. Лампы и кристаллы, позволяющие видеть то, что находится вдали, хрустальные воздушные колокольчики, играющие чудесные мелодии. Умеют заклинать в стекле имена богов и создавать деющие предметы. В искусстве их множество тайн, не могущих выходить за границы цеха. Если бы кто попытался выдать их тайну чужаку – любую: например, как окрашивать стекло, – его ожидала бы старая как мир кара. Стеклянная смерть. Та, которую принес бы ему один из мастеров их искусства. Он сунул руку за пазуху и вынул кинжал с полупрозрачным, словно лед, клинком. – Взгляни, парень. Вот стеклянная смерть. Кинжал со стеклянным острием, что входит в тело, словно сталь, но сразу же ломается в осколки. К тому же он пуст внутри и наполнен… чем? Угадал, парень. Это чистый яд живой, взрослой жаловицы. Сумеешь ли представить себе, что такое смерть, когда в грудь втыкаются стеклянные осколки, а яд наполняет вены? Верно. Не сумеешь. Никто не сумеет. Именно потому искусство мастеров стекла из Ярмаканда остается на их острове и никогда его не покинет. Он подошел к Н’Деле и направил кинжал тому в грудь. – Нет! – крикнул я испуганно. – Скажу все, что захочешь! Сделаю, что захочешь, не нужно этого! – О да, скажешь. Естественно, скажешь. Но медленно. Впереди у нас длинный разговор, но пока что нас ждет ритуал жертвоприношения. От того, что сделаешь, будет зависеть, как умрет твой друг. В муках от яда жаловицы или быстро? Под кнутом, а затем со стеклянным клинком в животе, если будешь молчать или врать? Но сперва мы должны накормить Праматерь. Он кивнул двум Отверженным, которые выступили из темноты. Те отстегнули не сопротивляющегося Н’Деле от рамы и поволокли его в темноту. Удулай же по очередному кивку жреца пошел вглубь пещеры, где встал над колодезным отверстием, из которого бил помаргивающий отсвет и доносилась песня – хор нескольких высоких голосов. Брякнули цепи, сверху съехала кукла жуткого демона, и если бы я не был в таком вот состоянии, то наверняка бы испугался, но сейчас мне было все равно. Удулай потянулся между развевающимися полосами муслина и достал оттуда кожаную упряжь, а потом начал в нее облачаться. Двое измененных отстегнули мою цепь и потянули меня, совершенно безвольного, по коридору вниз. У одного из стражников был высокий череп, покрытый сверкающей белой кожей и красными наростами, похожими на жабры, а второй вонял козлом и постоянно скалил серебрящиеся, словно сталь, зубы, торчащие из лишенного губ рта. Я подумал, что наверняка уже мертв и попал теперь в ад державы демонов, вот только еще не до конца это понимаю. Меня отвели в пещеру, где я раньше молился, ту, с вырезанной в стене нишей для алтаря и статуей Праматери. Статуя, освещенная множеством светильников, сверкала от воды. Раньше она казалась бесформенной и едва напоминала человеческую фигуру, но теперь, подчеркнутая светом и подвижными тенями, выглядела пугающе, даже глаза ее всматривались, казалось, в людей, стоящих поблизости, с накрытыми головами и означенными темными полосами лбами. Был это довольно мрачный взгляд чего-то жутко древнего, что выползло из глубочайших пропастей, чтобы пожирать и требовать жертв. В стороне, за густой порослью каменных шпилей, я видел скорченных голых людей, глухо стонущих сквозь воткнутые во рты камни. Ноги мои сделались словно из железа, а измененные, вывернув мне руки, поволокли меня, тянущего стопы по земле, бросили на колени сбоку от алтаря и снова пристегнули мою цепь к железному кольцу на полу. Отрубленные головы, что раньше украшали алтарь, были перенесены к постаменту вокруг статуи и смотрели на меня помутневшими глазами, словно рыбы на базаре. Песня росла и опадала, а несколько десятков мужчин, которые дали себя соблазнить жестокой религией моей страны, вторили ей, подпевая без слов. Жрец вошел в пещеру меж верными, что падали перед ним на колени и протягивали руки. Те, кто стоял ближе прочих, пытались целовать край его плаща. Напротив меня, по другую сторону от алтаря, стоял на коленях Н’Деле, скованный точно так же, как и я, трясясь и шипя сквозь зубы от боли. Я опустил взгляд, не в силах вынести этого зрелища. У меня уже не осталось сил, я ничего не чувствовал, и казалось мне, что я не сумел бы ничего сделать, даже если бы вдруг оборвались сдерживающие меня цепи. Я стоял на коленях и равнодушно смотрел, как двое обнаженных до пояса измененных со знаком двух лун, начертанным кровью на груди, волокут первого из узников, отчаянно дергающегося, пинающегося и издающего вопли сквозь камень во рту. Еще двое схватили несчастного за ноги, вчетвером они подняли его высоко над толпой, после чего растянули на алтаре. Жрец широко развел руки, держа в ладони взблескивающий стеклом Коготь. – Нынче узрите истину! – крикнул он. Верные склонили головы еще ниже, целуя скалу под ногами. – Этот алтарь оросит кровь неверных, как вскоре – улицы этого проклятого города! Увидите сердца неверных, мы накормим ими Праматерь, а она пришлет одного из своих подземных демонов, который явится в своем жутком виде здесь, перед вами, и станет пророчить вам будущее. Он взмахнул клинком к потолку, где находилась щель, соединенная с пещерой выше, где стоял Удулай Гиркадал, застегивая пояса упряжи, переодеваясь в одеяния демона и его маску. Когда наступит время, он спустится на веревке к обрызганному кровью памятнику, накормленному сердцами, и станет пророчествовать. Истину. Вокруг будет полно дыма и пара, будет таинственно сверкать пламя. Они поверят. Поверят во все. А потом пойдут убеждать других, заражать их своей истовостью и рассказами о том, что отныне никто не будет в одиночестве и никому не придется ни о чем заботиться, потому что храм даст ему все. Что не нужно будет завидовать, поскольку у всякого будет всего поровну. А потом город падет. Чтобы все сделалось единым. Мы проиграли сражение раньше, чем его начали. Хватит фокусов, дыма и зеркала, да еще рассказа о новом мире, где все будут одинаковы. Где все станут единым. О силе, которая дарует радость. Об огромном муравейнике, перед которым падет все живое, поскольку все вместе они – сильнее непобедимой армии. О пучке стрел, которого не сломать, в то время как одну любую сумеет переломить даже ребенок. А мы, что должны были обещать им мы – кроме того, что и всегда? Кроме зноя и переменчивой судьбы, в которой всякий должен выковать свое имя? Жрец соединил руки над головой, сжав Клык, и откинул голову назад. – Заткнись, несчастный дурак! – раздался вдруг некий голос. Мощный, но какой-то булькающий и шипящий. – У тебя нет никакой власти, мерзкий обманщик! Ты и твой каменный болван – ничто. Тут – Ледяной Сад! Это говорила отрубленная голова Агнара Морского Ветра, лежащая на сверкающем, облитом водой постаменте. В толпе, замершей во внезапной тишине, раздались одинокие вопли ужаса. Жрец стоял неподвижно, глядя на шевелящую губами голову, и казалось, будто бы его продолговатая, сверкающая как ртуть маска обрела выражение удивления. – Тут правит Древо! – крикнули мертвые уста Агнара. – Дух города не позволит тебе никого обидеть! Идет Ледяной Сад! Раздался жуткий грохот, и скульптура Праматери с треском распалась на дымящиеся куски камня; одновременно жрец выше вскинул нож, а из темноты донесся хорошо известный мне звук арбалетной тетивы. Сеть в форме креста с грузиками на концах развернулась в воздухе, словно цветок, а потом упала на жреца, превратив его в сверток у подножия алтаря: он лежал, оплетенный тонкими веревочками и бьющийся, словно рыба. Вспыхнул жуткий шум и паника. Измененные отскочили от алтаря, двое сразу свалились с торчащими в груди стрелами. – Огонь и Древо! – крикнуло одновременно множество голосов, и вокруг зароились черные фигуры, то появляясь, то исчезая во тьме, то и дело сверкая клинками. Пещеру наполнил шум, вопли ужаса, боевые крики Ночных Странников, звон стали и щелканье арбалетов. Куда бы я ни взглянул, видел шмыгающие черные фигуры, брызги крови и падающих на камень измененных. Тот, кто вел меня, вдруг шагнул в мою сторону с мечом в руках, но остановился, окрутился вокруг оси, судорожно выгибая тело, и упал рядом, брызжа кровью из перерубленной артерии. Я даже не заметил того, кто его ударил. Несколько воинов окружило меня кольцом, люто рубя всякого, кто желал приблизиться, не щадя и верных, бегающих в панике. А над всем этим вставал дикий, жуткий смех безумца, в котором не было ничего человеческого. Мой смех. Кто-то присел рядом со мной с долотом и молотком в руках, а потом уверенными движениями принялся выбивать перемычки в моих кандалах. – Чисто! – раздался рык где-то между каменными шпилями. – Чисто! Чисто! – ответили дикие крики отовсюду. И сразу после – еще крик: – На землю! На землю! Мордой в пол! Лапы на затылок! Быстро, а не то вырежем! Еще несколько Ночных Странников добрались к согнанным в кучку перепуганным верным, выдергивая их по одному и грубо валя на пол среди пинков и криков. Другие волокли тела мертвых и умирающих Отверженных, бросая их подле алтаря. Жрец все еще бился на земле, стуча маской о скалу, и тогда стоящий неподалеку замаскированный Странник с размаху пнул его в живот. Чуть выше, над полом, дергался в ремнях оглашающий истину демон, маша ногами и безуспешно пытаясь отстегнуть упряжь и подтянуться по веревке к верхней пещере. Посредине стоял самый высокий из Странников со своим узким, окровавленным мечом с длинной рукоятью. Рывком сдернул маску, позволяя той повиснуть вдоль лица, – показалось искривленное гневом лицо с оскаленными, большими, словно у волка, зубами и дикими глазами. Он подошел длинными шагами, подхватил мои лежащие на скале оковы и принялся стегать ими жреца, будто желая порубить его на куски. – Jebal tebe pas! – орал. – Раздеть эту падаль! Догола! И заковать! Только жестко! В эти же цепи. Поволоку эту скотину улицами в Верхний Замок! Я тебе покажу шабаш, suuksi vituun! Perkele saatani vittu! Развернулся в мою сторону. Я сидел, окруженный Странниками, меня поили чудесной холодной водой из фляги, и я думал, что никогда не перестану пить. – Что он тебе сделал? Я не мог ответить. – Ничего… Все нормально… Ульф… Н’Деле! Его били щупальцем жаловицы… Яд… Он стиснул губы в тонкую линию, а потом пошел к Н’Деле, который лежал, свернувшись в клубок, а его медное лицо сделалось странного желтоватого цвета. – Прости меня, дружище, – сказал Ульф, – но это может помочь. Такое делают в моих родных землях. И тогда, к моему страху и удивлению, он встал над Н’Деле, расстегнул штаны и облил его мочой. Мне показалось, что то ли я сбрендил, то ли он. – У нас есть похожие создания, – пояснил Ульф. – Яд можно снять и другими жидкостями, но моча есть у всякого, и она помогает. Я должен был рискнуть – знаю, как сильно оно болит. Н’Деле поднял лицо, которое медленно начинало возвращать себе цвет меди.