– Это не фильм. Мы не смотрим доклад о его обучении – только проекцию самых глубинных страхов. Полагаю, что даже не все это происходило на самом деле. – То, что мы только что видели, как раз возможно, если он должен был достигнуть посвящения, предназначенного для высших жриц, – заметил Филар. Все это тянулось долго, и казалось, что сценки набирают скорость и постоянно ускоряются, будто центрифуга для тренировки космонавтов. Время шло. Они сидели в молчании, обстреливаемые криками, плачем и снова отчаянным скулежом. Багрянец лежал, свернувшись в клубок, с головой, укрытой руками, и орал, а вокруг него пульсировал стробоскопический ужас, атакуя его десятками образов. Но это вовсе не был монотонный ор боли и ужаса – это была вполне различимая фраза. – Что он там кричит? – спросил внезапно Драккайнен. – Кричит: «Спаси меня, Ульф», «Спаси меня, Ульф». Раз за разом. – А откуда ему известно твое имя? – удивился Фьольсфинн. – А он как раз его узнал. Зерно начало действовать, – загадочно сказал Драккайнен, выстукивая трубку об пустую глиняную кружку. – Можешь влиять на то, что там происходит? Пересылать собственные образы? – Да, – ответил норвежец. – По крайней мере, должен бы. Он подошел к пульту, после чего поднял встроенную деревянную крышку, под которой показалась отполированная зеркальная поверхность, вырезанная в точности по контурам его лица, вместе с наростами в форме башен на черепе, а по сторонам находились углубления, отвечающие по форме его ладоням. Фьольсфинн встал на колени на обитый кожей порожек, а потом старательно вставил руки в углубления. – Что ты хочешь делать? – спросил норвежец Драккайнена. – Сперва поставь на паузу «выжималку». Пусть он останется в тумане, пустоте и тишине. Подержи его так пару минут. Потом пусти ему какие-нибудь пропагандистские кусочки из той своей религии, потом покажи всякие чудеса Ледяного Сада, а в конце из тумана выходим мы оба: сверкающие, разодетые, бритые и немного пьяные. Такие, чтобы просто «ах!». Это можно сделать, или программа переиначит все в кошмар? – На ручном управлении – можно. Сначала я должен остановить это. Он наклонился, сунув лицо в зеркальную маску. Некоторое время ничего не происходило. А потом вдруг все исчезло. Жуткий калейдоскоп в один момент распался в туман, что охватил всю комнату неспокойной завесой. Исчезли видения, образы пыток и боли. Продолжал звучать только крик. Багрянец продолжал орать и ползать по полу, заслоняя голову, и отчаянно призывать Ульфа. А потом заскулил и стих, свернувшись в дрожащий клубок. Некоторое время он лежал так, судорожно трясясь и не подавая больше никаких признаков жизни. Наконец он начал осторожно ощупывать тело в поисках ран, но те исчезли – вместе с призраками, кровью и синяками. Остались туман, каменный пол и бессильный худой человек, на нем лежащий. Когда из тумана начали проступать цветы и деревья и одновременно с тем раздался легкий перезвон арф и пение флейт, Багрянец испуганно заорал и попытался заползти в панике под стену. Усеянный цветами луг окружил его ласковым ковром, к музыке присоединился весенний хор птичьего щебета, но больше не происходило ничего. Каждая новая картина пугала амитрая так сильно, что он продолжал отползать и вскрикивать, призывая на помощь Драккайнена. Не появлялись никакие гигантские монстры, чтобы его мучить и пытать, но все равно, прошло немало времени, прежде чем он успокоился. И все же не настолько, чтобы сесть или не прикрывать голову. Наконец он осторожно расслабился; вокруг него лилась сладкая музыка, а внизу открывался вид на залив и Ледяной Сад, утреннее же солнце играло на сверкающих башнях и зеленых крышах домов. Потом появилось Древо. Светящееся серебром, оно укрыло шпиона прохладной тенью и открыло картины счастливого Багрянца, идущего улицами рядом с красивой высокой девушкой с лицом иконы и медной кожей; Багрянца, сидящего с удочкой на маленькой лодке в заливе; Багрянца, поднимающего вверх маленького ребенка, чтобы тот взглянул с зубцов стены на корабли, выходящие из порта в закатное солнце; целующего свою кебирийку в цветущем саду; наконец Багрянца в почтенных годах, засыпающего последним сном на ложе, окруженном детьми и внуками, – лишь затем, чтобы из мертвого тела восстала полупрозрачная фигура молодого и здорового Багрянца и побежала в тень Древа, к Ледяным Вратам, и вошла в новый Сад, еще более прекрасный, чем настоящий, навстречу бегущей к нему кебирийке, что ступает по цветам и лепесткам, осыпающимся с цветущих деревьев. На фоне этого сладкий голос серебряного лица, глядящего со ствола Древа, рассказывал ему об истине, любви, красоте и благородстве. Багрянец глядел на все это и отчаянно всхлипывал. Фьольсфинн неподвижно лежал с лицом в своей маске: казалось, он заснул на столе. Филар зачарованно смотрел на все это широко раскрытыми глазами, а Драккайнен закинул ноги на контрольный столик, сложил на груди руки и раскачивался на стуле, поглядывая в потолок и пыхая трубочкой. А потом снова пришел туман, и осталась только тень Древа, маячащая где-то в глубине, и вот из дыма вышли две фигуры. Шли с обеих сторон Древа. Фьольсфинн шагал в синем плаще с узором древа, вышитым золотом, и опирался на длинный серебряный посох, увенчанный еще одной короной серебристых ветвей, – точь-в-точь маг из виртуальной игры, – а с другой стороны шел Драккайнен. С мечом за спиной и в куртке Ночного Странника с откинутым капюшоном. Багрянец, все еще на коленях, протянул к нему руки. – Ульф… Спаси меня… – шепнул. – Это что, типа я? – проворчал недовольно Вуко. – Я могу что-нибудь ему сказать, у тебя ведь нет второго такого зеркальца? Фьольсфинн поднял голову, распрямился и помассировал виски, а потом какое-то время стоял так, спрятав лицо в ладони. Обе фигуры в комнате спокойно стояли, сверкая, и глядели на коленопреклоненного шпиона. – Это просто управляющее оборудование, оно тебе не нужно. Ты должен говорить, я анимирую. Говори в ухо дракона, – норвежец снова потер щеки и склонился к маске. Драккайнен придвинул резной стул поближе к пульту и повернул каменную башку дракона. – Кто ты теперь? – спросил гремящим голосом. Багрянец уперся ладонями в бедра и склонил голову. – Я тот, кем ты пожелаешь, чтобы я был. – Почему? – Потому что ты меня спас. Я служил подлым людям и обману, а ты показал мне истину. Я нес немало зла, полагая, что это не имеет значения, но ты открыл мне правду. Я служил лжи, полагая, что истины нет, ты же показал мне ее. Потому теперь я твой. – Кто ты? – Меня звали Багрянец, но он умер. Раньше называли меня Баррах Шилгадей, но он тоже умер. Теперь буду, кем захочешь. – Останешься Багрянцем. Хочу, чтобы ты помнил. – Да, харган. – Я не амитрайский жрец. Будешь называть меня «Ульф», как и все. – Да, мастер Ульф. – Просто «Ульф», без «мастер». Кто тебя прислал? – Прислала меня Нагель Ифрия. Пророчица. Жрица из другого мира, которая вышла из пустыни, благословенная силой имен богов, научая измененной вере Праматери. – Какое было у тебя задание? – Добраться до Побережья Парусов и выследить пришельцев из далеких стран, что всюду чужаки и что ищут восьмерых своих земляков, исчезнувших в краю, что зовется Пустошами Тревоги. Найти и убить Теркея Тенджарука, наследника свергнутого императора. Обратить в веру Подземной, кого только сумею, и приготовить Побережье Парусов к приходу Нагель Ифрии, если та пожелает обратить свой взгляд на эти страны. Но самое важное – найти чужаков. Я нашел только тебя, и я отправился по твоему следу. – Что ты должен был сделать, когда их найдешь? – Доставить живьем пред ее лицо, заманить или похитить, а если не удастся – убить. – Почему? – Пророчица полагает, что это воины, которые захотят забрать ее домой, через Море Звезд, а она желает остаться здесь и завершить задуманное. – И что она задумала? – Мир равенства для всех. Сияние тирании мудрецов, где все сделается единым, когда все обиды прошлого будут позабыты. Ифрия учит, что все зло происходит от разума отдельного человека, что глядит на мир изнутри своей головы. Потому что тогда он ищет блага для своих близких и себя, а достигает такого за счет общности. Потому необходимо это преодолеть, так, чтобы все сделались единым и не думали больше о собственном благе. Потому что большая часть людей глупы, словно ковцы, и словно ковцы, должны иметь пастырей, которые станут за них решать. Якобы в старых амитрайских племенах выше прочего стояло общее добро, а не благо одиночки, и мать клана решала, кто выживет, а кто умрет, кто должен пожертвовать собой, а кто – служить ради блага клана. Они имели единую душу, а не много душ. Так должно стать и сейчас. Сперва в Амитрае, а затем по всему миру. Она желает закончить это и не даст себя прервать. Пророчица полагает, что если пришельцы исчезнут, то через Море Звезд не отправится еще одна лодка. Властители решат, что это не поможет. Если же они доставили бы Ифрию назад, ее ждала бы жизнь, лишенная смысла, среди треснувшего мира и вдали от Праматери. Она бы потеряла там всю свою силу и не могла бы продолжить своего дела. – Как ты должен был ей сообщить? – Только странствуя, как я и прибыл, через пустыню или морем. Другого способа нет. Тигриный Трон в Маранахаре от Побережья Парусов отделен тысячами стайе. Их необходимо преодолеть. По-другому не получится. Через Нахель Зим или морем. – Где находится Море Звезд? – Нагель Ифрия учит, что за миром. За небосклоном. Там есть далекие острова, откуда она происходит, и есть корабли из металла, умеющие плавать через это море так же, как наши плавают по водам мира, но они дороже золота и бриллиантов, оттого выплывают редко. Звезды – это солнца, что светят над островами, только видимые из далекой дали. Под поверхностью этого моря есть невидимые течения, с большой скоростью движущиеся от звезды к звезде. Корабли из металла умеют погружаться и входить в течения, а потом скользят с неимоверной скоростью. Потому их мореплаватели в силах прибыть сюда за несколько месяцев, в то время как нашим кораблям понадобится бесконечность. Нужно знать сильные имена богов, которые раскрывают только Матерям и немногим посвященным. – Откуда пророчица узнала о тебе? – Я монах из секты Молчаливых. Уцелело нас едва лишь несколько, мы живем между людьми. Мы сами пришли к ней, когда она начала учить. И это принесло ей немало радости, поскольку восстало против нее множество врагов, а императорские убийцы таились рядом, чтобы ее уничтожить. – Где остальные Молчаливые? – Когда я уходил, живы были трое. Находятся рядом с ней как наперсники. Остальные погибли. – А твои люди? – Обычные храмовые шпионы, они не из ордена. А еще – Удулай Гиркадал, которого убил император. – В Змеиной Глотке с тобой был еще один, большой и лысый, с серьгой. Говорил как нассимиец. – Утонул на море, в грозу, когда я преследовал твой ледяной корабль. Но есть и еще один, о котором вы ничего не знаете, потому что я завербовал его уже здесь, а во время обряда его не было. Он человек Владыки Змеев, Аакена, но здесь он помогал мне, считая, что наша цель схожа. Его тоже прислали сюда, чтобы он тебя нашел. Владыка Змеев тоже охотится на чужаков, которые могли бы его искать, поскольку он тоже происходит из-за Моря Звезд, как и пророчица, – и точно так же он не намерен возвращаться. Тот Змей зовется Баральд Конский Пот, и я покажу его вам. – Он один? – С двумя людьми. Один – Одокар Снежный Ветер, второй – Грюнф Бегущий-с-Лавиной. Оба живут в гостинице «Волчья Лежка». – Сейчас тебя отведут в камеру, где ты получишь хлеб и воду. – Да, Ульф. Молю об одном. Я никчемный человек. Когда я уже не буду тебе нужен, позволь мне отобрать у себя жизнь.