Никто не обращал внимания ни на неспешно прохаживающегося улицей худого мужчину со странным ящерицеподобным лицом, спрятанным под капюшоном, ни на худощавую девушку с гривой темно-синих волос до лопаток, с узким длинным носом и острыми, как у волчицы, зубами, девушку, которая рылась в дешевых побрякушках на одном из лотков. Не привлекали взгляда и молодой блондин, одетый цветасто и достойно, с вышивкой на плаще, что сидел за столом с оплетенной бутылкой морского меда, как и смуглый высокий юноша, похожий на чужеземца из неопределенного племени, в простой кожаной куртке и с посохом странника в руке, прохаживающийся вдоль прилавков без какой-либо цели. Еще один человек в городской одежде, купивший горсть орехов и теперь неспешно закидывающий их в рот, равнодушно поплевывая скорлупки в канаву над каменными ступенями, тоже ничем не привлекал к себе внимания. Улица вокруг них была полна такими же людьми, делающими примерно то же самое. Никто не обращал внимания и на три фигуры, что таились на крышах, прячась между трубами, словно дополнительные горгульи, – просто потому, что этих-то никто и не замечал. Как никто не замечал и двух мужчин, сидящих за деревянным столом на вершине ближней стены, отделяющей Каменное Торжище от Каверн: те попивали пиво, купленное у торговца с тележкой: он толкал ее вдоль парапета, поставив на козлы бочонок, и громко расхваливал свой товар. Они сидели в мрачном молчании над глиняными кубками, глядя сверху на толпу, перекатывающуюся по Каменной улице, что вела к торговым павильонам. Один из них, с ярко-рыжей бородой и в маленькой войлочной шапке с кованым ободком, поглядывал туда, где внизу ртутно лоснилось море, убегал взглядом к линии горизонта. – Переживаешь о своих? – спросил Драккайнен. Грюнальди сделал глоточек и кивнул. – Порой думаю, что неопределенность – хуже всего. Один Хинд знает, что там происходит, а я сижу здесь и ничего не могу сделать. – Ты делаешь больше, чем мог бы, сидя за стенами Дома Огня. И мне кажется, что своих ты увидишь уже через пару недель. Скоро. Быстрее, чем думаешь. – Ульф, я доверяю тебе и надеюсь, что ты знаешь, что делаешь. Но когда станет понятно, так ли оно, как ты планируешь, на что-либо другое времени не будет. Все эти песни богов, эти странные жидкости, разговаривающие птички, сияние в небесах и дым – это то, от чего я бежал всю жизнь, а теперь сижу в самом центре этого и молю Хинда, чтобы получилось из этого что хорошее, пусть бы я никогда такого не любил. – Нет другого способа убрать Песенника, как только песнями богов. Против них недостаточно железа. А я надеюсь, что сумею их обмануть. – А я – что мы совладаем хотя бы с Багрянцем. Думаю, он сбежит при первой возможности. – Что-то происходит, – прервал его Драккайнен. И правда, Багрянец перестал гулять вдоль прилавков и присел на ступенях, ведущих к колоннаде. Сидел, как тогда, в камере, но чуть более свободно, опершись о колонну, с лицом, спрятанным в тени капюшона. Рот его был приоткрыт, словно бы он что-то говорил. Драккайнен прижмурился. – Он поет, – заявил удивленно. – Вернее, гудит, словно рог или труба. Грюнальди глянул на Вуко над кубком. – Ты слышишь на таком расстоянии? – Да, если сконцентрируюсь, – ответил Драккайнен неуверенно. – По крайней мере, раньше я так умел. Теперь словно бы тоже слышу, а может, оно мне только кажется. – Не узнаешь, пока не станет поздно, – заявил Грюнальди. – Так обычно и бывает. Багрянец легонько раскачивался, издавая глубокое, басовое жужжание, подобное звукам диджериду[8], и держал перед собой плоско сомкнутые ладони, будто придерживая невидимую книгу. Перед ним проходили мужчины, несущие мягкие торговые корзины, плетенные из водорослей, проходили женщины в юбках с разрезами и шнурованных блузках, тоже с корзинами в руках, пробегали дети. Хорошо одетые дети горожан или грязные беспризорники. Как оно бывает в Саду, годков примерно десяти – как и должно, когда большая часть обитателей города – случайные мореплаватели. Вдруг Багрянец вскинул голову, а звук, вылетающий из его рта, завибрировал, принялся подниматься и опадать в гипнотическом ритме, и теперь Драккайнен был совершенно уверен, что слышит его. Пробегающий неподалеку ребятенок в слишком большой куртке со взрослого плеча, стянутой широким и длинным поясом, вдруг притормозил, споткнулся и остановился, глядя на сидящего под стеной и издающего странные звуки мужчину в капюшоне. Тот чуть приподнял голову, и глаза его, скрытые капюшоном, вдруг зажглись странным желтым светом, словно на каждом из них было металлическое бельмо. Ребенок бессильно опустил руки и двинулся к нему слепым, механическим шагом. Драккайнен нахмурился и непроизвольно наклонился. Впереди и чуть ниже, за краем ощетинившейся башенками и трубами крыши неподалеку от входа на Каменный Торг, мелькнула темная, замаскированная фигура, втиснувшаяся между трубой и стеной башенки; человек этот поднял арбалет. Грюнальди свистнул: пронзительно, но не слишком громко, совсем не изменившись в лице. Стрелок глянул в их сторону, а Вуко скрестил ладони и совершил ими жест в стороны, словно отрезая что-то. Стрелок кивнул, опустил арбалет и показал правую руку, отодвинув ее от спусковой скобы. Багрянец продолжал издавать вибрирующий звук и вытянул перед собой руки с распрямленными ладонями, словно держал между ними нечто невидимое. Беспризорник вошел прямо в объятия амитрая и вдруг замер, когда ладони его оказались прямо между руками шпиона. Рот Багрянца все еще был приоткрыт, но теперь губы его начали шевелиться. Он продолжал издавать все тот же вибрирующий звук, но теперь одновременно говорил: теперь, правда, расстояние не позволяло Вуко услышать, что именно. Продолжалось такое, может, пару минут, а потом Багрянец опустил руки и вдруг махнул ладонью перед лицом мальчишки: кругообразным движением, будто протирал невидимое зеркальце. Паренек покачнулся, ноги у него подломились, и он вдруг сел на каменные ступени. Шпион хлопнул в ладони, и тогда беспризорник вскочил, хватаясь за колонну, и отправился дальше, неуверенным механическим шагом, словно зомби. Драккайнен потянулся к свертку, прикрытому плащом Грюнальди, и поставил его на лавку, а потом снял материю, открыв мастерски сплетенную из проволоки клетку, в которой на жердочке сидела ярко-желтая птаха, похожая на воробья. Вуко открыл дверку и свистнул. Птичка выскочила на стол – несколько неохотно – и принялась чистить клювом перышки. Грюнальди покачал головой и сплюнул с неодобрением. Птичка перелетела на край стены, посмотрела темным глазком на Драккайнена, повернув головку набок, а потом спорхнула вниз, словно желтая молния. Он еще увидел, как она догоняет мальчугана, что бредет, словно лунатик, по улице, и увязывается за ним, то и дело приседая на желобах, подоконниках и мордах горгулий. Длинноволосая девушка, разглядывающая побрякушки, наконец заплатила, бросила выторгованную подвеску в мешочек у пояса и отправилась дальше по улице. Юноша в вышитом плаще забрал со стола свою бутылку, оставив скоец серебром, и направился уверенным шагом, словно куда спешил, перескакивая через ступеньки. Горожанин, что выглядел как гражданин Сада, выплюнул в канаву последнюю скорлупку, поднялся со ступеней, откинув за спину плащ, и исчез в одном из переулков. Молодой чужеземец с посохом странника, идущий вниз по улице, повернул в противоположную сторону и пропал между домами. Тем временем Багрянец исчез. Драккайнен, грязно ругаясь, вскочил и заглянул под стену, однако место, где на ступенях сидел шпион, было пустым. Одним жестом Вуко подхватил клетку со стола, сложил ее в плоский блин и бросился бегом. Грюнальди погнал следом, подхватывая плащ с земли. Стрелок с крыши напротив стоял над трубой и водил вдоль улицы арбалетом, но когда ему свистнули, развел руками и покачал головой. Остальные двое стрелков – один, спрятавшийся между арками и подпорками портика ворот Каменного Торга, а второй на крыше еще одного здания – уже исчезли. Припустив по ступенькам вдоль стены, лавируя между людьми и повозками и проклиная свою глупость, Драккайнен заметил одного из стрелков справа, как рискованно тот мчится по краю крыши с поднятым вверх арбалетом, как перескакивает между домами и окручивается вокруг трубы, целясь вниз из довольно странной позы, придерживаясь за трубу только бедрами. Вуко ускорился, перепрыгнул повозку, полную мешков, вызвав крики удивления и неудовольствия, оттолкнулся ногой от стены, съехал спиной по каменной балюстраде, перепрыгнул над бочкой, что катили улицей, и, опрокинув ее владельца, и помчался дальше, ворвавшись в переулок, над которым видел своего стрелка. В начале улочки – Н’Деле, стоит в напряженной позе, готовый метнуть свой клинок, похожий на шипованный бумеранг, стрелок, висящий чуть ли не вниз головой с арбалетом у самого края крыши. А внизу, у стены, на земле сидит Багрянец со свешенной на грудь головой и плачет. – Что делаем? – спокойно отозвался Н’Деле с одной рукой, протянутой в сторону Багрянца, и с поднятым клинком в другой. – Пока что сохраняем спокойствие, – заявил Вуко, осторожно подходя к Багрянцу и легонько пиная его ногой. Тот поднял мокрое, покрытое красными полосами лицо. – Я не знаю, кто я, Ульф, – сказал тот. – В какой-то момент я хотел убежать. На миг… Не знаю, почему так. Не знаю, куда и зачем. Не хочу. Хочу служить тебе. Кто я, Ульф? – Будешь тем, кем я прикажу быть, – ответил Драккайнен спокойно, пряча нож в кобуру под мышкой, что он носил поверх скрытой курткой кольчуги. – Да, Ульф… Прошу, не оставляй меня одного. * * * Зал был светлым, круглым, словно линза, из-под потолка сочилось сияние – это одна из таинственных лабораторий Фьольсфинна. Под стенами тянулись столы, заставленные странным, напоминающим алхимическое, оборудованием, а посредине примостилась круглая каменная емкость, полная воды, напоминающая большое джакузи, только что вода в нем пребывала в спокойствии. Они сидели вокруг на стульях и ждали. – Багрянец в своей камере? – спросил Драккайнен. Кто-то подтвердил. – Тогда можем начинать. Сперва я хочу знать, как случилось, что он исчез. – Очень просто, – сказал Кокорыш. – Вошел в тень балюстрады под стеной и спрятался под козырьком, а потом двинулся под стеной. Те, кто перекрывал улицу, уже шли за мальчишкой, а мы с крыши не видели его, пока не вышел с другой стороны. – Сел, когда вы его обнаружили? – Нет. Прошел пару шагов, остановился и сполз под стену. Так мы его и нашли. – То есть, если бы он захотел, он бы сбежал? – Нет, Ульф. Мы бы все равно его достали. Фьольсфинн вошел в комнату с торжественно вытянутой вперед рукой, а на ладони сидела желтая птаха. – Вернулась, – сказал норвежец. – Теперь можем узнать, что там происходило. Типа-канарейка соскочила на каменную столешницу и принялась чистить перышки. Фьольсфинн погладил ее одним пальцем, и тогда птичка присела, вытаращила черные глазенки и как бы закашлялась, широко раскрывая клюв. – Это скверно выглядит… – начал Драккайнен, но Фьольсфинн утихомирил его движением ладони. Птичка продолжала давиться, резко раздувая горло, пока наконец не выплюнула небольшой шарик льда размером с горошину: тот выглядел как молочная жемчужина. Драккайнен на миг прикрыл глаза и недовольно покачал головой. Тем временем норвежец подхватил шарик со стола, бросил в небольшую стеклянную бутылку, добавил некую жидкость из стеклянного кувшинчика с длинным носиком и встряхнул посудину, позванивая жемчужинкой о стенки. Потом снял крышку с медной лампады, наполненной драконьим маслом, подогрел содержимое бутылки, а когда шарик льда растворился в жидкости, влил ее в каменное джакузи. – И что теперь? – спросил Драккайнен. – Будем в этом купаться или нужно просто это выпить? – Вам, славянам, только бы выпить. Посмотрим на поверхность, когда успокоится. Поверхность воды в бассейне покрылась легким дымком, как на сероводородном источнике. Они сидели вокруг и всматривались, но видели лишь каменное дно миски и собственные отражения на поверхности. Потом вода потемнела, дно исчезло, зато лица их проявились отчетливей, словно они смотрели на темное зеркало. А потом исчезли и лица. Появилась картинка улицы Ледяного Сада, но видимая со странной перспективы, изогнутой, словно в жабьем глазу. Картинка казалась плоской, но охватывала больше, чем мог бы охватить человеческий глаз: казалось, она развернута градусов на триста, с узкой вертикальной полоской посредине, где не было никаких изображений. К тому же картинка двигалась с неимоверной быстротой, размываясь по краю, и этот безумный полет на пуле то и дело замирал на секунду-две, а потом изображение снова прыгало вперед, двигаясь странной неровной траекторией. – От такого будет или обморок, или эпилептический припадок, – заявил Драккайнен капризным тоном. – Мы видим все с точки зрения маленькой птички, – терпеливо пояснил Фьольсфинн. – Видим то, что она? – спросила неуверенно Сильфана. – Но это же уже прошло. – Записано в жемчужине. Мы видим воспоминание. Смотрите, вон тот мальчуган.