Второе — не от нее: у доктора Стамоса к вам срочный разговор. Вы записаны завтра на 9:00. Пожалуйста, появитесь в указанное время! Ходжес смотрит на часы и видит, что хотя кажется, будто с утра уже прошел месяц, только пятнадцать минут пятого. Звонит в приемную Стамоса, трубку берет Марли. Он сразу узнает ее по бодрому голосу чирлидерши, который становится серьезным, как только Ходжес называет свою фамилию. Он не знает, какие результаты анализов, но они, очевидно, не очень хорошие. Как некогда сказал Боб Дилан, для того чтобы знать, откуда ветер, синоптик не нужен. Он переносит визит на полдесятого, потому что хочет сначала поговорить с Холли, Питом и Изабель. Он не хочет верить, что сразу после визита к доктору Стамосу надо будет ложиться в больницу, но он реалист и эта неожиданная боль в ноге не на шутку напугала его. Марли просит его оставаться на линии. Ходжес некоторое время слушает мелодию группы «Янг Рэсколс» (сейчас они, видимо, уже далеко не «юные негодяи», а очень старые, думает он), после чего она возвращается. — Мы можем перенести вас на полдесятого, мистер Ходжес, но доктор Стамос говорит, что вам совершенно необходимо прийти. Ходжес не успевает сдержаться: — А насколько все плохо? — У меня о вашем случае информации нет, — говорит Марли, — но я бы сказала, что вам надо как можно скорее заняться тем, что плохо. Или вы так не считаете? — Конечно, считаю, — с нажимом говорит Ходжес. — Безусловно, я приду. И спасибо вам. Он разъединяется и смотрит на свой телефон. На экране — фотография дочери, когда той было семь лет, она, веселая и улыбающаяся, катается на качелях, которые он повесил во дворе, когда они жили на Фриборн-авеню. Когда они еще были семьей. Теперь Элли тридцать шесть, она разведена, ходит к психологу и пытается пережить мучительные отношения с мужчиной, который рассказал ей историю, старую как мир: «Я ее скоро брошу, но сейчас время неудобное…» Ходжес кладет телефон и поднимает рубашку. Боль в левой части живота снова уменьшается до слабого фона, и хорошо, только вот не нравится ему это утолщение под грудной клеткой. Как будто он только что съел огромный обед, а на самом же деле он еле половину обеда осилил и бубликом позавтракал. — Что с тобой творится? — обращается он к распухшему животу. — Мне бы не помешал какой-нибудь намек до того, как я завтра приду на прием. Пожалуй, он мог бы какой-то намек получить, если бы включил компьютер и залез в Интернет на медицинские сайты, но он пришел к твердому убеждению, что самодиагностика через Сеть — это забава для дураков. Вместо этого он звонит Холли. Та хочет знать, не нашлось ли чего интересного в доме 1588. — Ну, есть кое-что интересное, как говорили в программе «Лог-Ин»[16], но сначала — давай свой вопрос! — Как ты считаешь, Пит может узнать, не покупала ли Мартина Стоувер компьютер? Проверить ее карты или еще что? Потому что ее мать была старенькая. Если это правда, то, значит, она всерьез собиралась учиться на интернет-курсах. А если она серьезно собиралась, то… — То вероятность того, что она договорилась с матерью о своей смерти, резко падает. — Да. — Однако это не означает, что мать сама не могла на такое решиться. Она могла налить водки с лекарствами в трубку Мартины, пока та спала, а сама пойти в ванну и там все закончить. — Но Нэнси Элдерсон говорила… — Что они были счастливы — ну ясное дело, помню. Просто вариант привожу. Сам я в это не верю. — У тебя голос уставший. — Да просто немного замотался в конце дня. Вот пожую чего-нибудь — сразу взбодрюсь! Правда, никогда в жизни ему не хотелось есть меньше, чем сейчас. — Ешь хорошо. Ты что-то очень похудел. Но сначала расскажи, что вы видели в том пустом доме. — Только не в самом доме. А в гараже. Он рассказывает. Она не перебивает его. И ничего не говорит, когда он заканчивает свое повествование. Холли иногда забывает, что они ведут телефонный разговор, он прерывает молчание: — Что скажешь? — Не знаю, вот совсем не знаю. Это все… от начала до конца ни на что не похоже. Ты тоже так думаешь? Или нет? Потому, может, я слишком болезненно реагирую. Такое бывает… Расскажи мне чего я не знаю, думает Ходжес, но на этот раз он не считает, что Холли переоценивает странность ситуации, о чем и говорит. Холли отвечает: — Ты говорил, что не считаешь, будто Дженис Эллертон могла взять что-то у мужчины в заплатанной куртке и рабочей одежде. — Да, говорил. — Но это значит… Теперь уже молчит он, давая ей время собраться с мыслями. — …это значит, что здесь действовали двое. Двое. Один дал Дженис Эллертон «Заппит» и вымышленную анкету, в магазине, а второй следил за ее домом через дорогу. Причем с биноклем. С дорогим биноклем! Может, те люди и не работали вместе, но… Он ждет. Слегка улыбается. Когда Холли включает свои мыслительные процессы на полную, он почти слышит, как у нее в голове крутятся колесики. — Билл, ты еще здесь? — Да. Просто жду, когда ты выдашь результат. — Но, похоже, что они работали вместе. По крайней мере, мне так кажется. И что-то у них было к тем женщинам, которые погибли. Что-то этакое. Ну как, ты рад? — Да, Холли, рад. Меня завтра на полдесятого к врачу вызывают. — Пришли результаты? — Ага. Хочу перед тем устроить встречу с Питом и Изабель. Полдевятого тебя устраивает? — Конечно. — Мы все выложим, расскажем о Элдерсон и игровом устройстве, которое ты нашла в доме 1588. Посмотрим, что они думают. Как тебе это? — Да, только она думать не будет. — Может, ты ошибаешься? — Да. А небо завтра может стать зеленым в красный горошек. Ну а сейчас приготовь себе ужин. Ходжес утверждает, что так и поступит, нагревает банку консервированного куриного супа с лапшой, смотря ранние вечерние новости. Съедает большую часть супа, ложку за ложкой, подбадривая себя: «Ты можешь, ты можешь». Когда он моет посуду, боль в левой части живота возвращается вместе с теми щупальцами, которые охватывали спину. Кажется, боль движется вверх-вниз с каждым ударом сердца. Желудок сжимается. Ходжес думает, что надо бежать в туалет, но не успевает. Он наклоняется над раковиной и блюет с закрытыми глазами. Не открывая их, тянется к крану, включает воду на полную мощность, чтобы быстрее смыть эту гадость. Он не хочет видеть, что из него вылезло, потому что во рту и в горле чувствуется привкус крови. Ох, думает он, я в беде. В какой же я беде. 14 Восемь вечера. Когда раздается звонок в дверь, Рут Скапелли смотрит по телевизору какое-то дурацкое реалити-шоу, которое является просто поводом показать, как молодые люди обоих полов бегают почти голые. Вместо того чтобы идти к двери, она шаркает на кухню и включает монитор камеры безопасности, которая висит над крыльцом. Живет женщина в безопасном районе, но все равно не склонна полагаться на удачу; среди любимых присказок ее покойной матери было «беда на месте не сидит». Она удивляется и беспокоится — мужчина на крыльце оказывается знакомым: на нем твидовое пальто, явно дорогое, и шляпа трилби с пером. Из-под шляпы великолепно ухоженная седая шевелюра явственно спадает вдоль висков. В руке у него тоненький портфель. Это — доктор Феликс Бэбино, глава неврологического отделения и главное светило Клиники травматических повреждений головного мозга. Снова раздается звонок, и медсестра спешит открыть, думая: «Он не может знать, что я делала сегодня вечером, потому что двери были заперты, и никто не видел, как я заходила. Расслабься. Это что-то другое. Может, что-то по линии профсоюза». Но раньше он с ней профсоюзные вопрос не обсуждал, хотя последние пять лет она занимает солидную должность в профессиональном союзе медицинских сестер. Доктор Бэбино даже не узнал бы ее на улице без халата. И тут она осознает, как сейчас одета — в старый домашний халат и такие же старые тапки (еще и с заячьими мордашками!), но переодеваться уже времени нет. Ну, хоть бигуди на голове нет. Он должен был бы позвонить, предупредить, думает она, но эту мысль быстро сменяет другая, тревожная: а может, он хочет застать меня врасплох? — Добрый вечер, доктор Бэбино. Заходите, не стойте на холоде. Извините, что встречаю вас в домашнем халате, но я никого не ждала в гости. Он заходит и останавливается в коридоре. Чтобы запереть дверь, Рут вынуждена его обойти. Посмотрев на него вблизи, она думает, чтобы они оба, наверное, имеют симптомы расстройства внешнего вида. Да, она в халате и тапочках, но у него щеки испещрены седой щетиной. Доктор Бэбино (никому и в голову не пришло бы называть его доктором Феликсом) вполне мог бы выглядеть модно — чего стоит только кашемировый шарф, непринужденно накинутый вокруг шеи, — но сегодня ему необходимо побриться, и немедленно. А еще под глазами у него фиолетовые мешки. — Позвольте, я возьму ваше пальто, — говорит она. Он ставит чемодан между ботинок, расстегивает пальто и передает ей вместе с роскошным шарфом. До сих пор он не проронил ни слова. Лазанья, которой она поужинала, довольно вкусная тогда, теперь, кажется, тянет желудок вниз, словно камень. — Не желаете… — Пойдем в гостиную, — говорит он и проходит мимо нее, как будто он здесь хозяин. Рут Скапелли спешит за ним. Бэбино берет с кресла пульт от телевизора, нажимает кнопку и выключает звук. Молодые люди и дальше бегают по экрану, но это зрелище не сопровождается бездумной болтовней ведущего. Скапелли уже не просто неловко: ей страшно. За свою работу, за должность, получить которую было нелегко, но и за себя саму. Глаза у него как будто вообще не смотрят — там пустота. — Может, вам принести чего-нибудь попить? Может, чашечку… — Слушайте, сестра Скапелли. И слушайте внимательно, если хотите остаться на своей работе.