Он дает ей визитку Тёрстона: — Если я не вернусь через десять минут — нет, через пятнадцать, — звони ему. — А если услышу выстрелы? — Если это я и со мной все в порядке, я подам сигнал клаксоном машины Библиотечного Эла. Два быстрых гудка. Не услышишь их — езжай дальше в соседний лагерь «Что-То там Большого Боба». Заезжай, прячься где-нибудь и звони Тёрстону. Ходжес наклоняется через центральную панель и впервые за время их знакомства целует Холли в губы. Она слишком поражена, чтобы ответить на поцелуй, но и не шарахается. Когда он отклоняется назад, она смущенно смотрит вниз и говорит первое, что приходит ей на ум: — Билл, ты же в ботинках! Ты замерзнешь! — Между деревьями еще не так много снега — может, на два пальца. И действительно, холодные ноги сейчас его мало волнуют. Он находит выключатель и гасит в машине свет. Когда он выходит из «экспедишна», сдерживая стон от боли, она слышит, как нарастает шелест еловых ветвей. Если бы это был голос — это был бы плач. И двери закрываются. Холли сидит на своем месте и смотрит, как темный силуэт Билла сливается с темными очертаниями деревьев, и когда она уже не может его выделить, то вылезает и идет по его следу. «Виктори» 38-го калибра, который служил в полиции с отцом Ходжеса в пятидесятые годы, когда вместо Шугар-Хайтс еще стоял густой лес, лежит в кармане ее пальто. 30 Ходжес идет в сторону света в окнах «Голов и шкур» осторожно, шаг за шагом. Снег бросается ему в лицо, засыпает веки. Огненная стрела вновь жжет его изнутри. Поджаривает его. По лицу струится пот. Ну, хоть ноги не горят, думает он — и тут же перецепляется через занесенное снегом бревно и падает. Падает прямо на левый бок и зарывается лицом в рукав пальто, чтобы не крикнуть. В паху чувствуется горячая жидкость. Штаны намочил, думает он. Обмочился, как маленький… Когда боль немного утихает, он подбирает ноги под себя и пытается встать. Не получается. Мокрое место начинает подмерзать. Он физически ощущает, как член сжимается, чтобы не касаться холодного. Ходжес хватается за нижнюю ветку и снова пытается встать. Ветка обламывается. Он бессмысленно смотрит на нее, чувствуя себя каким-то героем из мультика — Злым Койотом что ли, — и отбрасывает ветку. Когда он это делает, кто-то подхватывает его под мышки. Он так удивляется, что едва не вскрикивает. И тогда Холли шепчет ему на ухо: — Оппа-па, Билл, — вставай! С ее помощью он, наконец-то, поднимается на ноги. Теперь свет не больше, чем в сорока ярдах между деревьев. Он уже видит снег, который лежит у нее на волосах и блестит на щеках. Он сразу вспоминает кабинет букиниста Эндрю Холлидея и то, как он, Холли и Джером нашли там Холлидея мертвого на полу. Он сказал им не подходить, но… — Холли, если бы я тебе сказал уйти обратно, ты бы это сделала? — Нет. — Она шепчет. Они оба разговаривают шепотом. — Возможно, тебе надо его застрелить, а без моей помощи тебе туда не дойти. — Ты должна была бы прикрывать мне спину. Быть моим страховым полисом. — Пот стекает с Ходжеса ручьями. Хорошо, хоть пальто длинное. Он не хочет давать Холли понять, что обоссался. — Твой страховой полис — это Джером, — говорит она. — А я — твой партнер. Поэтому ты меня сюда привез, знаешь ты об этом или нет. И я этого и хочу. Всегда хотела. А сейчас давай. Опирайся на меня. Закончим дело. Они медленно идут между деревьев. Ходжес просто поверить не может, сколько его веса она берет на себя. На краю поляны они ненадолго останавливаются. Свет горит в двух комнатах. В одной из них свет приглушенный — Ходжес считает, что это кухня. Там один источник света, печка. В другом окне заметно неровное мигание: возможно, открытый огонь. — Нам сюда, — говорит он, махая рукой. — И с этого места мы — солдаты в ночной разведке. То есть должны ползти. — Ты можешь? — Да. — А может, это и легче, чем идти. — Видишь люстру? — Да. Она какая-то такая — из костей что ли. Фу-у-у. — Это гостиная, и там он, вероятно, и сидит. Если нет, подождем, пока покажется. Если у него один из тех «Заппитов» — я собираюсь его застрелить. Никаких «руки вверх», никаких «лечь, руки за голову». Это понятно? — Понятно. Они опускаются на четвереньки. Ходжес оставляет «глок» в кармане, не желая погружать его в снег. — Билл… — Он едва слышит ее шепот за нарастающим ветром. Он оглядывается на нее. Она протягивает ему свою перчатку. — Маловата, — говорит он и думает о словах Джонни Кокрана:[70] «Если перчатка не сидит, то обвинение снимается». Какие безумные мысли, бывает, приходят в такой момент. Только вот бывали ли в его жизни такие моменты? — Надень, — говорит она. — Руку, в которой будет оружие, надо держать в тепле. Она права, и ему почти удается натянуть перчатку. На всю руку ее не хватает, но пальцы прикрыты, а это главное. Они ползут, Ходжес немного впереди. Боль и дальше сильная, но сейчас, когда он не на ногах, стрела в его животе не горит, а только тлеет. Надо поберечь силы, думает он. Просто необходимо. От леса до окна с костяной люстрой футов сорок-пятьдесят[71], но рука без перчатки напрочь заледенела и ничего не чувствует уже на полпути. Он не может поверить, что привел лучшего друга в такое место и в такое время: вот, ползут по снегу, как дети, играют в войнушку, а до любой помощи несколько миль. И у него были свои соображения, они имели смысл там, в «Хилтоне» у аэропорта. А сейчас — не очень. Он смотрит влево, на молчаливый холм «малибу» Библиотечного Эла. Справа — там видно заснеженную поленницу. Снова смотрит вперед, в окно гостиной, а затем снова оглядывается на поленницу — и сигнализация в его голове срабатывает, с большим опозданием. На снегу следы. От края леса их не было видно, а сейчас они четко различимы. Ведут из-за дома к поленнице. Вышел в кухонную дверь, думает Ходжес. Поэтому там и свет горел. Я должен был бы догадаться. И догадался бы, если бы мне не было так плохо. Он лезет в карман за «глоком», но маленькая перчатка мешает хорошо схватиться, и, когда он наконец-то берется за рукоятку и пытается его вытащить, пистолет зацепляется за карман. А тем временем из-за поленницы появляется темная фигура. Те пятнадцать футов, которые лежат между ней и ними, она преодолевает за четыре огромных прыжка. Лицо у нее — как у пришельца в фильме ужасов: на нем нет никаких черт, кроме круглых выпученных глаз. — Холли, осторожно! Она поднимает голову именно тогда, когда приклад «SCARа» опускается навстречу. Слышится тошнотворный хруст — и она ничком падает в снег, раскинув руки, как марионетка с перерезанными ниточками. Ходжес таки достает пистолет именно в тот момент, когда приклад опускается снова. Ходжес и слышит, и чувствует, как у него ломается запястье, видит, как «глок» падает в снег и почти тонет в нем. Стоя до сих пор на коленях, Ходжес видит высокого мужчину — значительно выше Брейди Хартсфилда, — который стоит перед неподвижным телом Холли. На нем балаклава и очки ночного видения. Он увидел нас, как только мы вышли из-за деревьев, думает Ходжес. Насколько я понимаю, он увидел нас среди деревьев, когда я надевал перчатку Холли. — Поздравляю, детектив Ходжес. Ходжес не отвечает. Он думает, Холли еще жива и она придет в себя от удара, который получила. Но, конечно, это глупости. Брейди не собирается дать ей шанс прийти в себя. — Вы идете со мной в дом, — говорит Брейди. — Вопрос стоит так: брать ее туда или нет — пусть тут в сосульку превращается. — И, словно, читая мысли Ходжеса (насколько Ходжес понимает, он это может): — О, она еще жива, по крайней мере, пока что. Я вижу, у нее спина шевелится. Хотя после такого удара и лицом в снег — кто знает, надолго ли это? — Я ее понесу, — говорит Ходжес. И понесет. Как больно это не было. — Ладно. — Обдумывать некогда, и Ходжес понимает, что Брейди этого хотел и ждал. Он на шаг впереди. Все время так было. И кто виноват? Я. Только я. Это мне за очередную игру в одинокого волка… но что я еще мог сделать? Кто бы в это мог поверить? — Поднимите ее, — говорит Брейди. — Увидим, действительно ли вы это можете. Потому что вы очень дрожите… Ходжес подкладывает руки под Холли. В лесу он не мог подняться на ноги после падения, но сейчас собирает остатки сил и поднимает ее бесчувственное тело, словно штангу. Он теряет равновесие, едва не падает, но все же находит равновесие. Обжигающая стрела где-то делась — сгорела в лесном пожаре, которую сама же и начала в его теле. И он прижимает Холли к груди. — Это хорошо. — В голосе Брейди слышать искренний восторг. — А теперь посмотрим, донесете ли до дома. Как-то Ходжесу это удается. 31 Дрова горят хорошо, и в помещении стоит умопомрачительная жара. Ходжес тяжело дышит, растаявший снег течет с одолженной шапки на лицо. Доходит до середины гостиной, опускается на колени. Шею Холли он вынужден держать на локте, потому что сломанное запястье распухает, как колбаса. Он осторожно кладет ее так, чтобы она не ударилась головой об пол из прочного дерева; хорошо, что ему это удается. Голова Холли и так слишком пострадала в этот вечер. Брейди скинул пальто, очки ночного видения и балаклаву. Да, это лицо и седина Бэбино (только непривычно неаккуратные) — но перед Ходжесом Брейди Хартсфилд. Последние сомнения развеиваются. — Она вооружена? — Нет. Мужчина, похожий на Феликса Бэбино, улыбается: — Ну что же. Я тогда вот что сделаю, Билл. Проверю сейчас ее карманы и, если найду оружие, переведу ее узкую задницу в сумеречное состояние. Согласен? — Там револьвер 38-й калибра, — говорит Ходжес. — Она правша, поэтому, если он у нее, то должен быть в правом кармане пальто. Брейди наклоняется, держа Ходжеса под прицелом, палец на спусковом крючке, приклад упирается в правую половину груди. Он находит револьвер, быстро осматривает, потом засовывает за спину за пояс. Несмотря на боль и отчаяние Ходжесу становится горько и одновременно смешно. Брейди, наверное, видел, как такое делали всякие мерзавцы — пижоны в кино и по телевизору, — но это удобно только с автоматическим оружием, потому что оно плоское. Холли на плетеном коврике издает какой-то горловой хрип. Одна нога у нее дергается, потом успокаивается.