— Да. Открывать эту игру он совсем не желает, но если альтернатива этому — сидеть с переломанной рукой и болезненным, распухшим нутром и смотреть, как очередь из крупнокалиберного оружия отделяет голову Холли от её хрупкого тела? Это — не вариант. И он читал, что человека против его воли загипнотизировать нельзя. Из-за «Заппита» Дины Скотт он чуть не заснул, но тогда он не понимал, что происходит. А сейчас понимает. И если Брейди посчитает, будто он под гипнозом, а это будет не так, то, возможно… возможно… — Не сомневаюсь, сейчас ты уже знаешь, что от тебя требуется, — говорит Брейди. Его глаза оживленно блестят: взгляд мальчишки, который поджег паутину и смотрит, что будет делать паук. Будет ли бегать по горящей паутине, ища выхода, или просто сгорит? — Жми на иконку. Будут плавать рыбки, играть музыка. Жми на розовых рыбок и складывай цифры. Чтобы выиграть, ты должен набрать сто двадцать очков за сто двадцать секунд. Если удастся, мисс Гибни будет жить. А если нет — испробую на ней автоматическое оружие. Бэбино когда-то видел, как с него разнесли штабель бетонных блоков, только представь, что оно сделает с мясом! — Ты не собираешься оставлять ее в живых, даже если я тысячу наберу, — говорит Ходжес. — Не верю тебе ни на секунду. Голубые глаза Бэбино блестят притворным возмущением: — Но ты должен! Всем, что я имею, я обязан этой суке, которая лежит тут на полу! По крайней мере, жизнь я ей оставлю. Если она, конечно, сейчас не умирает от кровоизлияния в мозг. Но не пытайся выиграть время. Поиграй лучше в игру. Твои сто двадцать секунд начинаются, как только кликнешь по иконке. Не имея другого выхода, Ходжес так и делает. Экран становится пустым. Он мигает синим, и Ходжес щурится — вот уже и рыбки, плавают туда и сюда, вверх и вниз, друг мимо друга, рассыпая серебряные пузырьки. Звучит музыка: «Где море, где море красивое…» Только это не просто музыка. К ней примешиваются слова. И во вспышках тоже слова. — Десять секунд, — говорит Брейди. — Цок-цок, цок-цок. Ходжес тычет пальцем в розовую рыбку и промахивается. Он правша, и от каждого прикосновения все сильнее болит запястье, но эту боль невозможно сравнить с той, которая пронизывает его от паха до горла. С третьей попытки он ловит розовую — и рыбка превращается в цифру 5. Он произносит это вслух. — Только пять очков за двадцать секунд? — говорит Брейди. — Лучше старайся, детектив. Ходжес нажимает быстрее, его глаза бегают туда-сюда, вверх, вниз. Он уже не щурится от синих вспышек, потому что привык. И становится легче. Рыбки кажутся какими-то большими, даже немного замедляются. Музыка тоже не так сильно бренчит. Становится какой-то более полной. «Мы будем с тобой счастливы…» Или это Брейди подпевает музыке, или это только представляется? Живой звук или фанера? Некогда над этим задумываться. Tempus fugit — время проходит. Вот рыбка — семь, потом — четыре, потом — джекпот! — одна становится цифрой двенадцать. Он говорит: — Уже семьдесят семь. Но так ли это? Он потерял счет. Брейди не комментирует, просто говорит: — Остается восемь секунд, — и теперь его голос отдается легким эхом, словно он обращается к Ходжесу с другого конца длинного коридора. Тем временем происходит чудо: боль в животе начинает отступать. Оба-на, думает Ходжес. Об этом надо сообщить в Американскую ассоциацию здравоохранения. Ловит еще одну розовую. Двойка. Не так чтобы очень, но их еще много. Очень, очень много. Тут у него в голове появляется ощущение, словно туда кто-то запускает пальцы, — и это не воображение. Происходит вторжение. «Это было нетрудно, — говорил Брейди о сестре Макдональд. — Это всегда легко, если уж влез и начинаешь дергать за рычаги». А что, если Брейди полезет к его рычагам? Он вскочит в меня, как тогда в Бэбино, думает Ходжес… хотя это осознание для него где-то так, как голос и музыка, словно идут через длинный коридор. В его конце — дверь в палату 217, и она приоткрыта. Но зачем он хочет это сделать? Зачем ему лезть в тело, превращенное в фабрику рака? Потому что он хочет убить Холли. Не застрелить — в этом он мне никогда не доверял. Он моими руками хочет ее задушить — с переломанным запястьем и все такое. И оставит меня наедине с произошедшим. — О, тебе уже лучше, детектив Ходжес, и у тебя есть еще одна минутка. Просто расслабься и лови. Когда расслабишься, легче. Голос уже не идет звоном по коридору: хотя Брейди и стоит перед ним, говорит он, словно из далекой-далекой галактики. Брейди наклоняется и с интересом заглядывает Ходжесу в лицо. Только теперь между ними плавают рыбки. Розовые, красные, синие. Ибо теперь Ходжес внутри «Рыбалки». Он рыба в аквариуме. Скоро его съедят. Живьем. — Ну же, Билли, лови этих розовых рыбок! Я не могу впустить его в себя, думает Ходжес, но и не пускать тоже не могу. Он ловит розовую рыбку, превращает ее в девятку — и теперь уже чувствует не пальцы, а чужой разум, который вливается ему в голову. Как чернила в воду. Ходжес пробует бороться и понимает, что проигрывает. Сила захватчика чрезвычайно мощная. Я утону. Утону в этом рыболовном водоеме. Утону в Брейди Хартсфилде. «Где море, где море красивое…» И тут где-то рядом разлетается на осколки оконное стекло. И радостные мальчишечьи голоса орут: «Хоумран!» Связь между Ходжесом и Брейди Хартсфилдом разрывает чистая неожиданность этого звука. Ходжес дергается в кресле и смотрит на Брейди: тот, пошатываясь, улетает на диван с выпученными глазами и разинутым ртом. «Виктори» 38-го калибра, который был засунут коротким стволом за его пояс сзади (дальше барабан мешал), падает прямо на медвежью шкуру. Ходжес не колеблется. Он бросает «Заппит» в огонь. — Не делай этого! — кричит Брейди, разворачиваясь. Поднимает винтовку. — Как ты, сука, посме… Ходжес хватает то, что подворачивается под руку: это не револьвер, а керамический череп. С левым запястьем все в порядке, а бросать недалеко. Он бросает его в лицо, которое похитил Брейди, со всей силой, и попадает точно посередине. Керамический череп разлетается. Брейди вскрикивает — от боли, но больше от удивления, — и из его носа течет кровь. Когда он хватается за винтовку, Ходжес выбрасывает вперед ноги, терпя очередной болевой разряд, — и пинает ими Брейди в грудь. Брейди качается назад, пятится, перецепляется через табурет для ног и падает на медвежью шкуру. Ходжес пытается подскочить с кресла, но ему удается лишь перевернуть стол. Он оказывается на коленях, а Брейди садится и берется за «SCAR». Но не успевает он прицелиться в Ходжеса, как раздается выстрел, и Брейди снова кричит. Теперь уже только от боли. Он, не веря, смотрит на свое плечо, и там, в рубашке, дыра, и из нее течет кровь. Холли теперь сидит. Над ее левым глазом гротескного вида кровоподтек: почти там же, где шишка у Фредди. Левый глаз красный и налитый кровью, а правый чистый и ясный. Двумя руками она держит «виктори» 38-го калибра. — Стреляй еще! — кричит Ходжес. — Стреляй в него еще, Холли! Когда Брейди вскакивает на ноги — одной рукой он зажимает рану на плече, второй держит «SCAR», его лицо пустое, он не верит собственным глазам, — Холли стреляет снова. Пуля пролетает слишком высоко, рикошетит от каменного дымохода над пламенем, которое гудит в очаге. — Стой! — кричит Брейди, уклоняясь. Одновременно он пытается поднять винтовку. — Ну-ка прекрати, сука-бл… Холли стреляет в третий раз. Рукав рубашки Брейди дергается, он вскрикивает. Ходжес не уверен, попала ли она, но пуля, по крайней мере, зацепила Брейди. Ходжес встает на ноги и пытается броситься на Брейди, который снова собрался поднять автоматическую винтовку. Но бежать он не может, разве что медленно ковылять. — Ты мешаешь! — кричит Холли. — Билл, блин, отойди! Ходжес падает на колени и прячет голову. Брейди разворачивается и бежит. Раздается выстрел из револьвера. От косяка в футе справа от Брейди летят щепки. И он исчезает. Открываются двери. В здание врывается холодный воздух, и огонь нервно танцует. — Я промазала! — убивается Холли. — Я глупая и никчемная! Глупая и никчемная! Она бросает «виктори», и дает себе пощечину. Ходжес перехватывает ее руку до того, как она бьет себя во второй раз, и опускается на колени возле нее. — Нет, ты в него попала раз, а то и два. Благодаря тебе мы до сих пор живы. Но насколько долго? Брейди выбежал с этой чертовой переделанной винтовкой, у него может быть еще парочка обойм, и Ходжес понимает, что о разнесении бетона Брейди не врал. Ему приходилось видеть, как подобная штурмовая винтовка — «НК-416» — именно это с бетоном и делает, на частном стрельбище в глуши округа Виктория. Он ездил туда с Питом, и по дороге назад они шутили, что было бы, если бы «НК» было стандартным оружием полиции. — Что мы делаем? — спрашивает Холли. — Что мы делаем сейчас? Ходжес берет револьвер, крутит барабан. Осталось два патрона, да и годится он лишь на небольшом расстоянии. Холли, как минимум, контужена, а он вообще почти ничего не может. Горькая правда такова: у них был шанс, но Брейди сбежал. Он обнимает ее и говорит: — Не знаю. — Может, нам стоит спрятаться. — Не думаю, что это поможет, — говорит он, но не говорит почему, и для него большим облегчением является то, что она не спрашивает. Это потому, что в нем еще осталось немного Брейди. Может, это и ненадолго, но, по крайней мере, пока что Ходжесу кажется, будто ему в голову вмонтировали маячок. 32 Брейди бредет по щиколотку в снегу, его глаза расширены — он сам не верит в то, что произошло. Шестидесятилетнее сердце Бэбино отчаянно бьется в грудной клетке. Во рту металлический привкус, плечо горит, а в голове крутится одна мысль: «Ах ты ж сука, сучара, вонючая сука подколодная, ну чего я тебя не убил, когда мог?!» «Заппиту» настал конец. Старому доброму «нулевому заппиту» — а других он сюда не взял. Без него он не может достать до разума тех, у кого включены «Заппиты». Он стоит задыхаясь перед «Головами и шкурами», без пальто, а вокруг усиливается метель. Ключи от машины Z-Мальчика до сих пор в его кармане, вместе с обоймой к «SCAR», но что с них толку, с этих ключей? Это корыто вонючее и полпути в гору не проедет сейчас перед тем, как увязнуть. Я должен их устранить, думает он, необходимо с ними посчитаться. И машина, в которой Ходжес приехал сюда, — единственный выход отсюда, ключи от нее, наверное, или у него, или у той суки. Может, они и в машине их оставили, но проверять этот шанс я себе позволить сейчас не могу. К тому же это будет означать оставить их живыми. Он знает, что делать и как выставить оружие на «полный автомат». Прислоняет приклад «SCARа» к здоровому плечу и начинает стрельбу, водя стволом туда-сюда, но сосредоточившись на большой комнате, где остались они. Выстрелы освещают ночь, и летящий снег словно превращается в череду снимков со вспышкой. Звук очереди просто оглушительный. Окна бьются и влетают внутрь, доски обшивки летучими мышами слетают с фасада. Входные двери, которые он, убегая, прикрыл, открываются внутрь, налетают там на стену и снова закрываются. На лице Бэбино играет выражение ликующей ненависти — сама суть Брейди Хартсфилда, — и он не замечает урчание мотора, не замечает металлического звука гусениц позади. 33 — Ложись! — кричит Ходжес. — Холли, ложись!