Я разглядывал стариков. Славный ареопаг — сервиз на двенадцать персон. Таинственный грипп выкосил всех лежачих. Оставшиеся же отнюдь не выглядели истощёнными. Прямо напротив меня один из них хлебал суп и целился острием ложки в хлебный мякиш, уже надкусанный с обеих сторон. О, они не теряли времени даром! Я видел то, что и ожидал увидеть: покрасневшие плеши, вставные коронки, иссохшие груди, но эти обломки, эти динозавры и мамонты хотели жить, жажда жизни выражалась в их аппетите и они ели, жевали, клацали, с шумом обсасывали хрящи, чавкали, рыгали, отпихивали руку соседа и ели опять: ветераны, прошедшие суровую школу банковских крахов, пережившие падение марки и третье красное ноября, генералы дворовых путчей и мирные танкостроители. Я верю — громче всего за человека говорит его голод. Хочешь узнать собеседника — взгляни как он ест. — Вы же позволите мне пройтись по комнатам перед ужином? Я постарался сделать голос нейтральным и обратился к начальству, хотя больше всего меня интересовал Ланге. Он сидел за своим столом, как покойник на именинах, не притрагиваясь к еде. — Как скажет доктор, — пухлая рука Фриша описала полукруг, долговязый угодливо хихикнул и подобрал салфеткой упавшую каплю соуса. — Мои клиенты неразговорчивы. Тарелка доктора оставалась девственно чистой — гадание на кофейной гуще показало зеро. Но я не собирался сдаваться: — Вы же заверяли, что грипп сошёл на нет. — Так это не грипп, — парировал Ланге, бесстрастно глядя на то, как старуха в красной кофте запихивает вилку себе в корсет. — А общее угасание телесных функций. Не беспокойтесь, инспектор, эта зараза заберёт вас ещё не скоро, в противовес банальному насморку. Наденьте халат. Сегодня я разрешаю вам аттракционы. Но имейте в виду, Коллер, если хоть кто-то из моих подопечных завтра чихнёт... — Вы сделаете мне промывание? Он даже не усмехнулся. По неведомой причине интерьер в столовой заказали кубисту. Фиолетовые и красные линии вылезали из облаков и пропадали в треугольных колодцах. Место Бога-Отца занимал квадрат. Я сидел под люстрой в форме тетраэдра и чувствовал, что попал в геометрический рай. — Оскорбление при исполнении, — одобрил Фриш, булькая мне вишнёвку. — Послушайте, инспектор, когда вы уже закончите ваш отчёт? Мне хочется поговорить с вами как с человеком. Хе-хе. Чем вы дышите? Любите ли вы девушек? А они вас? Да вы пейте, пейте! — Я пью. — Девушки, да. Женский пол. Мне сказали, вы сегодня ездили в Грау. У фрау Любенбах замечательные сестрички. Хотя вы при исполнении, я забыл. Зачем же вы туда ездили? — Прогуляться, — сказал я. — Не люблю закрытых чуланов. — Ну, «Эдем» вам не чулан! Хотя... могу понять. Помните, Коллер, я говорил о своём племяннике? У него тоже клаустрофобия. Окопный насморк. Современная медицина такое не лечит. Вы понимаете меня? Некоторые болезни вообще не требуют медицины. — Разве что хирургии. — Хох, верно! Да вы свойский парень, Коллер! Пейте, а потом допишите ваш отчёт и покажите мне. Процедура это запрещает, ну так пошлите к чёрту всех этих бюрократов. Канцелярия портит пищеварение. Полюбуйтесь: в голодные времена стариков съедали, а мы строим им храмы. Одного кирпича хватит на целое фабричное общежитие. — Терпеть не могу общежития. — И тут вы солидарны с доктором. Но я не о том. Я хотел сказать, до чего мы щедры. В одном затерянном папуасовом племени.... на каких-то банановых островах — я читал в «Обозрении» Коха — так вот, стариков используют, чтобы проверять воду. Проточной воды там нет, и лужи иногда загнивают. Понимаете? Дождевая вода делается ядовитой. Варварские обычаи. А вот мы с вами сидим в светлом, отапливаемом помещении, выстроенном специально для тех, кто утратил свою полезность, мы оторвали плоды от сердца... и я ещё добьюсь налоговых льгот. Только не глядите на стены! Художника мне прислали из «Веркбунда», сам я бы ни пфеннига не заплатил за такую мазню. На что вы там смотрите? У колонны, полускрытый буфетной стойкой, стоял Гуго. Одетый как больничный официант, он держал в руках стакан и полотенце, но ничего не делал, только неотрывно пялился на меня. Неотрывно и зачарованно. Так мучается футуристический ангел. Он силится закричать и не может, потому что художник забыл пририсовать ему рот. Глава 7. Железный фронт В этом крыле — лишь одинаковые двери с бежевыми табличками. Скромно моргает синяя лампочка. На сестринском пункте сквозняк мотает ушки марлевых штор и перелистывает тетрадь; никого нет, вечер, успокоение. Я осторожно постучался. — Войдите. При входе я испытал сильное раздражение. Я опять выпил, хотя намеревался не пить. Старик, неподвижно сидящий в кресле, протянул палец, указывая на табурет. — Присядьте, пожалуйста. Вы же инспектор? — Да, – сказал я. — Инспектор. Жёсткое рукопожатие отдавало артритом. — Меня зовут Эрих Коллер. — Я знаю. Йозеф Мауэр. Вы пришли по делу или посмотреть, как мы тут плетём корзиночки? Наверное, в молодости у него была огненно-красная шевелюра. Сейчас клочки седых волос имели оттенок ржавчины, которую кто-то долго тёр проволочной мочалкой. — Я бы посмотрел, что вы тут плетёте. Собственно, для этого я и приехал. И до меня здесь уже побывал один человек, возможно, вы его помните? Герман Хеллиг. — Может, — он пошевелился под своим пледом, устраиваясь поудобнее. — Это очень возможно. Только меня ему не показали. Я ведь не на хорошем счету — капризен, задаю вопросы. Старую мебель гостям не показывают. — Но я-то здесь. — Так, может быть, вы не гость? Безусловно, он не был крестьянином, слишком уж пропитался желчью и щелочью. Эта спрятанная усмешка в жёстких морщинах говорила о привычке к сильному ветру. Пальцы на месте, значит, работал не на станке. У нас говорили: хороший сапёр тащит в дом чужие обмотки. — Вы работали здесь раньше. Уборщиком. Он нахмурился: — Так и написано в карточке? Поганец Алек! Работай-не работай, всё едино, скажут: коптил небо. У меня тридцать лет стажа, а с лопатой ходил два или три месяца. Совсем ничего. Слушайте, вы же знакомы с инспекцией по труду? Так и сообщите куда нужно про всё это безобразие! Сообщите! Сооб... Про всё... про... Хотя не нужно. Ничего не нужно. Голос упал. Последние капли звука скатились с губ и он замолчал. Молчал и я. — Жизнь впустую. Как это вам понравится? Пауза. Он очень хотел, чтобы я начал его расспрашивать. За окном дождь постукивал о стекло, и я подумал о том, где сейчас Афрани. Нельзя выпускать её из виду. Никак нельзя. Есть бочка с листьями, и огромное количество сточных труб, где-то под цоколем, наверняка, есть подвал, и где-то должен быть морг, где они хранят трупы, пока «Рейлбанн-экспресс» не увезёт их обратно на родину. — По крайней мере, здесь очень обильно кормят. Как инспектор, вы должны были это отметить. — Я и отметил. — И что? Я пожал плечами. — На передовых позициях всегда кормят прилично. — Стало быть, вы поняли. Он прикрыл глаза — измождённый старик, похожий на летучую мышь. Любопытно, в качестве кого он трудился прежде? Конторщик, телефонист или разнорабочий? Мне бы пригодились умелые руки. — Путеец, — сказал он, словно прочитав мои мысли. — В прошлом путевой инженер. Вы, друг мой, не смотрите, что я тощ как пугало. Рак желудка никого не делает красавцем. Между прочим, у вас тоже бланш под глазом, а я не зову на помощь. — Это знак отличия. — Знак того, что вы молодой болван. И они вас не выпустят. — Жизнь — мозаика, — возразил я. Так говорил Гузен — по крайней мере, пока его не повесили. Так говорил один из моих приятелей, и так говорю и я. Но то, что я сглупил и сболванил — это уж сто процентов, и виноват в этом Карл со своим чёртовым оптимизмом. Со своими чёртовыми интригами! Завтра я попробую снова вырваться в Грау, но почему-то уверен, что путешествие пройдёт без удобств. Тихий скрип прервал течение мыслей. Мы вздрогнули. — Простите, — извинилась Афрани, всовывая кудрявую голову. — Можно войти? — Это моя помощница. — Господи Иисусе, — сказал Мауэр, смотря на меня почему-то с жалостью. — Воистину неисповедимы пути. И что же вы собираетесь делать, инспектор? Вы и этот ребёнок? — Мне двадцать три года, — возразила Афрани. — Я уже не ребёнок. И Эрих, простите, что вклиниваюсь, но там какой-то парень хотел унести вашу крысу. Он заявился с тряпкой и пылесосом. Я пока переставила клетку к себе. — Господи Боже, инспектор! Зачем вам крыса?