— Не знаю, – сказал я. Должно быть, в аду мне зададут тот же вопрос. — Буду крутить на верёвочке. Отвезу сыну. Йозеф, у нас мало времени, и вы должны мне помочь. Это в ваших же интересах. — Да я готов, — откликнулся он с недоумением. — Но чем же я могу вам помочь? — Советом, — сказал я, вынимая карту и разворачивая её у него на коленях. — Просто-напросто добрым советом. *** Гроза повредила кабель, и телефон не издавал даже шуршания. В директорском кабинете я чуть не уснул, развалившись на огромном диване от которого пахло кожей и шоколадом. Между двумя гроссбухами блестела золотинка от «Миу-гумми». Я бы провёл более тщательный обыск, но в дверях уже топтался конвой, и я вышел, налив себе воды из директорского графина, чтобы убедиться, что это просто вода. Завтра я попробую вырваться в Грау, подумал я. Плевать я хотел на воскресенье! Такими делами должны заниматься спецслужбы, прикрытые спецбронёй. «Мальчики Дитриха» или «Ультрас»? Как обмолвился Бессер, одна ласточка погоды не делает. Я и есть та самая ласточка. Карл обещал мне подкрепление. Но теперь, когда ставки сделались высоки, мне казалось, что куда осмотрительнее и умнее — задействовать ресурсы Бюро. Но привлечь помощь — не означает сидеть, сложа руки. Пока Афрани в компании Мауэра предпринимала опасную авантюру, я мужественно вызывал огонь на себя. Если судить по трудовым карточкам, в пансионате работало всего двенадцать человек, трое из которых жили в окрестных посёлках. Официальной охраны не было, почти все значились санитарами. В вестибюле я увидел двоих, и ещё один мягко сопровождал меня до директорского кабинета. Когда я попытался стукнуться к Ланге, из туалета вывернул Хуперт и предложил мне партейку в шахматы. Я отказался. К третьему этажу за мной следили уже пятеро. Я задумчиво проследовал к холлу, где стояли тренажёры для занятий лечебной физкультурой. Ремни были новыми, и судя по чистоте педалей, эти устройства никто и никогда не использовал. Я опять спустился на второй этаж. Из туалета вывернул Хуперт и предложил партейку в «двадцать одно». Неужели санузел совмещён с игротекой? Лица охранников выражали мрачноватое удовлетворение, когда я отказался и опять вернулся на первый этаж. Снаружи уже темнело. Над крыльцом зажёгся главный фонарь, а газон в глубине двора походил на поле. Санитар-охранник что-то сказал, но я недослышал и вышагнул в темень, на свежий воздух, где всё ещё моросил дождь. Завтра я приведу сюда Йена. Это слово — «завтра», «завтра», «завтра» — буквально сверлило мозг, вызывая дикое возбуждение. От земли шёл запах мокрой травы. Вазы, эти гипсовые урны, белели как морские ворота, и в складке туч раздавался жалобный птичий крик, отдаляющийся к горам. У фонтана-купальни шевелилась подбитая на бок тень. Привратник нагружал тачку травой и камнями, а рядом с ним стоял кто-то ещё — невысокий, но кряжистый. В белых брюках и тёмной рубашке, он быстро обернулся, когда я подошёл, и тогда я увидел, что это Полли. Он усмехнулся и проскользнул рядом, едва не задев меня плечом. Привратник опустил лопату и взглянул на меня, чуть повернув голову. Обожжённая шея мешала ему смотреть прямо. — Гнида, — конечно, я имел в виду Полли. — Дать ему в рыло? — Неа, — хрипловатый полушёпот. В жёлтом фонарном свете разбросанные инструменты блестели алмазной крошкой. Я взял вторую лопату и быстро наполнил тачку. Вся эта работа казалась чертовски бессмысленной. Человек в резиновых сапогах закурил и подошёл ко мне. Увечный, но вряд ли слабоумный. Я вспомнил, как он спросил: «Закончил?», а потом поволок тело Фритцля в овраг. — Завтра я уеду отсюда, — сказал я. — Куда? — поинтересовался он. — Не знаю. Может быть, в Хильдесгайм. Или в Бетци. Просто поживу там пару недель. — Пожить-то можно и здесь, — возразил он вполне резонно. — Это кому всё равно. Я бы хотел объехать весь мир, но так, чтобы вернуться. В Хильдесгайме, по правде говоря, я никогда и не был, но слышал, что он построен вокруг розового куста. В Бетци выращивают картофель сорта «Флоретта». Я отлично разбираюсь в картофеле. Если я когда-нибудь заведу себе дом, то прикуплю к нему поле и засажу клубнями разных сортов — от крахмалистых до самых красных, пригодных только для варки. — Здесь тоже растёт картофель. Теперь он стоял совсем рядом. От штормовки пахло бензином, которым он поливал траву и сучья перед тем, как зажечь. Из-под полы резиновой шляпы блестели внимательные глаза. — Говно у вас тут, а не картофель, — сказал я. — Ты уж извини меня, братец. Если земля не родит, то не стоит её и мучить. Я так считаю. *** Перед ужином я заглянул к Афрани за крысой и подивился, насколько там всё мудро устроено. Мудро, но до странности хаотично. Женщины обживают пространство совсем не так, как мы. Вещи привлекают к себе внимание, подманивают, сбивают с цели. Они разбросаны, как след охотника — не случайно. Вот, скажем, эта блузка на вешалке. Я бы убрал её в шкаф и дело с концами, но ведь не тут-то было. К блузке прилагается полотенце. К полотенцу — капли на смуглой коже, вся эта бижутерия, и эти туфли, эти... чёрт знает что! Я взял клетку и Буби вцепился мне в палец. — Паскудство! — Ох! — Афрани в ужасе всплеснула руками. — Подождите, Эрих! У вас кровь. Сейчас я достану спирт. — Ничего, — пропыхтел я, придерживая клетку локтем. — Лучше подержите мне дверь. — Да поставьте её! — воскликнула она с чувством. — Потом унесёте. Нужно обработать ранку. Крысиные укусы — самые опасные, из-за микробов. На мой взгляд, самое опасное — это получить шрапнелью в живот, по сравнению с этим даже укус крокодила — лёгкие шалости. Но я поставил клетку и сел. Уходить не хотелось. — Что вы узнали? — Пока немного. Завтра Йозеф попробует поговорить со своим соседом насчёт фирмы «Хербст». Он бывший экономист. С ним трудно общаться, потому что у него... он всегда... говорит слова, знаете, всякое... просто автоматически, вместо нормальных... Как пластинка, одно и то же, и всегда плохие, просто гадость... Забыла, как это называется. Ему попал в мозг осколок и потому он такой. — Я знал одного такого и без всяких осколков. От волос шло блестящее глянцевое свечение. Чем восточные женщины моют волосы? И этот запах — совсем не тяжёлый, но стойкий, как будто повторяющий контуры тела, воссоздающий их. Даже закрыв глаза, я мог сказать, далеко ли она от меня. Очень удобно. Хотя и мешает думать. Да. — Вы что, приняли душ? — Нет, — она потупилась. — В раковине. — Почему? — удивился я. — Фриш хвастался, здесь отменные душевые. — Так, но... Её лицо заострилось, губы дрожали. Я ничего не понимал. — Боитесь? Если нужно, я постою у двери. — Спасибо, — она сглотнула. — Не в этом дело. Просто... Вы сами сказали, здесь небезопасно, и я почувствовала... Моя мама. Они увезли её в Хольцгамме. И там тоже... им приказали принять душ, но это был... — А. Вот теперь я понял. Я сидел и разглядывал свои руки. Средних размеров пальцы с утолщениями на суставах, на указательном рубец от ожога, средний и вовсе плохо сгибается. Лопатообразные ногти. Такими руками хорошо копать картошку. В детстве я любил копаться в земле, часами, не пытаясь дорыться до земного ядра, а просто доставая всякие разности — корни, дождевых червей, обломки слюды и камни, отшлифованные водой. Ожогов тогда не было, они появились позже. — Простите, — сказала Афрани. — Не извиняйтесь, — сказал я. — Просто забудьте это слово и всё. Никогда не просите прощения. Буби пошевелился. — Скотина, — сказал я ему. — Он просто испуган. Эта клетка ему не подходит. Она для маленьких крыс. — Откуда вы знаете? — У моего отца был свой зоомагазин. В основном корма, аквариумы, аксессуары, но были и мыши, и попугаи. Однажды нам привезли ежа, но он простудился и быстро умер. Ежи должны жить в лесу, у них много опасных паразитов. А крысам нужно пространство, особенно самцам. Они не могут жить с кем-то ещё, сразу начинают драться. — Знакомо. Я поднёс к прутьям палец. Теперь он пах спиртовой настойкой и нитками. Буби деликатно погрыз ноготь и отошёл в угол клетки, волоча за собой тяжёлый, чешуйчатый хвост. — Вы пошутили, что возьмёте его сыну. У вас есть сын? — Есть. Сейчас ему пять. — Пять, — повторила она задумчиво. — Получается, ещё во время войны... — Да. Я встал и отошёл к окну. Из-за темени стекло превратилось в зеркало, и я видел лицо Афрани — белое пятно на размытом блике. — Вы женаты? — Нет. Все получилось из-за войны. Не здесь. Случайно. — Оккупация?