Жёлтый строительный кубик плюхнулся в воду, подняв тучи брызг. За ним — чёрные балки. За ним... но вагон швырнуло, и меня треснуло виском о выступающий клин, на котором крепилась дверь. Я едва удержался за поручень. — Господи! — всхлипнул Мауэр. — Проехали? — Да, — сказал я, всё ещё захваченный зрелищем брусьев, рухнувших в воду, как гигантские железные макароны. Весь этот труд — вся эта махина металла и дерева, и гвозди, и костыли словно реяли в воздухе как стереоскопический призрак уничтоженной мощи. Я почувствовал влагу. Из стиснутых кулаков капала кровь и улетала вниз под колёса, где, казалось, ещё крутился пенный водоворот. — Осторожнее, Коллер! Присядьте на пол. — Ага. В синеве неба тоже плескалась вода. Сквозь облака тянулась пунктирная прямая – разорванный птичий клин. А ведь рядом с «Эдемом» птицы почти не летали. Кто-то, должно быть, Полли, напрасно вешал кормушки и чистил фонтан в надежде приманить воронка, стрижа или синичку. Пытаясь захомутать стреляного воробья. Погляди в мои глаза: Что они готовят? Грензель-бремзель, тормоза Нас не остановят! — Гр-рм, — сказал Йозеф Мауэр, возясь с переключением скорости. — Знаете что, Коллер? Кому-то отшибает мозги, а вам отрубило совесть. Мы только что вырвались из капкана, а вы уже гневите ангельский слух своим жутким рёвом. Не грешите, штурмовичок! Честное слово, вы уже достаточно нагрешили. — Заткнитесь, старая вы песочница, — сказал я. — Уймитесь и не жужжите. А лучше повнимательнее глядите вперёд. От этого куда больше пользы — и мне, и вам. *** Дорога легла под уклон. Лес разошёлся редким кустарником, среди которого торчали еловые палки. Трава пожелтела, стала сухой и ломкой, в проплешинах показался красный песчаник. Местность выглядела весьма безотрадно. По моим прикидкам, скоро должно было начаться пресловутое минное поле, и, стоило об этом подумать, как я увидел подтверждение. Это были кресты. Сколоченные наспех. Они торчали вдоль насыпи, как часовые, предупреждая о смертельной опасности. На полевой карте такие области отмечены алой штриховкой. Размозженные кости. Выплеснутые из черепа мозги. Столб огня – и вот оно всё: тетания, страдания, боль. Раздробленный позвоночник. Эти поля хранили память о череде бесконечных войн, о нашей юности, мечтах и амбициях. О нашей глупости. Моя собственная глупость тоже лежала там, похороненная под пластами жизненных наслоений. Такой молоденький, ах, душка, эй, Кароль, поди-ка сюда, быстрее, сфотографируйся с этим красавчиком! Каждого из «Ультерих» стоило сунуть мордой в кровавую жижу, которая представляла теперь эта земля. Чёртовы недоноски! Они не нюхали газы, кроме разве что кишечного выхлопа. И такая мелкая, вонючая мразь рассчитывала вырезать «марку» на моём животе? — Что вы там бурчите, Коллер? — Ничего. Гормональная удаль. Её так легко подбить на любое свинство. Микроскопический бунт, помноженный на невежество, сиречь самодовольство. Крошечные люди пекут на костре дождевых червей, большие – тыкают рогатиной в себе подобных, теряя человеческий облик. Дрянь! У Польмахера горели глаза. «Mein Liebchen, поцелуй меня, старичок». Да, это так. Я убью Трассе легко, но если мне попадётся Полли, то одной раной он не отделается. — Эрих! Возьмите бинокль. — А что такое? — Вон там, на подъёме. Мне кажется или... Я схватил бинокль и нахмурился, пытаясь угадать, куда нужно смотреть. Минные поля тянулись и справа, и слева. Прищурившись, я увидел дорогу. Она подходила к рельсам вплотную, практически перпендикулярно, образуя безопасный подъезд, переваливала за рельсы и обрывалась канавой с красноречивым крестом, обвязанным яркой лентой. — Не там, — сказал Мауэр. — Впереди. Прямо по курсу. Я посмотрел прямо. — Глушите мотор. — Что? — Всё, — сказал я, опуская бинокль и глядя, как подплывает просёлочный тракт. Ветер шевелил мои волосы и пах гарью, в которой только что сгорели наши надежды. — В смысле — «всё»? — Обрыв линии. Глушите мотор, Йозеф. Стоп-машина. Пассажиров просят покинуть салон. — Вот чёрт, – сказал пожилой путеец Йозеф Мауэр. — Вот триждыклятый чёрт! Он тёр глаза кулаком и едва не плакал, и железо плакало с ним, когда колодки заскользили по рельсам. Разогнавшийся «цверг» не желал останавливаться. Дизельное топливо журчало в его кишках и подгоняло вперёд, и причитания,что я слышал, принадлежали всему скоплению стали, всему кладбищу человеческих душ, слившихся воедино, чтобы быстрее добраться домой. — Чтоб вы сдохли, мальчишечка! И чтоб я сам сдох за то, что связался с вами! _________________________________________________________________________________________________ *«ACHTUNG! GEFAHR! EINZUG VERBOTEN!» - "Внимание! Опасность! Въезд запрещен!" Глава 15. Стоп-машина Я спрыгнул на землю и прошёлся по рельсам. Хорошо! Солнце звенело и припекало, обжигая мои голые плечи. Старики, как вороны, облепили площадку и поручни. Они жадно вдыхали воздух, но опасались сходить на землю, памятуя о минах. Верное решение. Один из снарядов угодил прямо в насыпь, разворотив рельсы и выбив яму, похожую на лунный кратер. Сейчас в ней скопилась дождевая вода. Она была мутной, и на дне ворочались червяки, так что пить такую я бы поостерёгся. Как говорил Мауэр? Амт-Нойвеге? Что-то нужно было сделать с этой самой дорогой, что-то очень важное, срочное. Неотложное. Вот именно. Вызвать неотложную помощь из города или любой поселковой больницы, где найдётся врач с чемоданчиком йода. Если мы доехали до зоны приёма, то победили. Если же нет, в полку говночепальщиков станет на одну единицу больше. — Йозеф! Сгорбленные плечи вяло качнулись. Неужели сердечный приступ? Я чуть не упал от облегчения, когда ладони раздвинулись и показался опухший нос. — Чего вам, Коллер? — Радио! Здесь есть радио? — Пресвятая Дева, — он завозился, зашаркал, судорожно зашлёпал по приборной панели. — Господи, я же совсем забыл! Конечно, есть! Вон, видите верньер? Поверните на двадцать. Сильнее, а потом медленнее, плавно... Как будто тянете девушку за сосок. — А вы ловкач, — сказал я с уважением. Решётка радио казалась забитой песком. Я повернул ручку. На двадцать? Из мембраны вырвалось шипение и скрежет, свистящий шум радиопомех, бессмысленный и неприятный. — Правее, — подсказал Мауэр. Его голос осип. Шипение стало громче. В мембране затарахтело. Я продолжал поворачивать ручку по часовой стрелке и вздрогнул, когда раздался длинный, пронзительный писк. В кабину ворвался требовательный женский голос: — Машинист 66-го, ответьте Нойвеге! Вы слышите? Машинист 66-го? Скрюченный палец Мауэра ткнул в красный тумблер: — Говорите! — Э-э, — сказал я. — Машинист 66-го. У нас тут авария. Шуршание помех. Женщина прокашлялась. Или высморкалась прямо в мемрану. — Машинист 66-го! Этот сектор закрыт! Здесь перекрыто движение.