Прохладная губка мазнула по коже, стирая кровь со скулы и подбородка. От запаха спиртовой жидкости зверски защипало в носу. Я поморщился. — Жжёт. — Потерпите. Я театрально повёл плечом. После схватки, когда адреналин уже схлынул, хотелось всё делать исключительно театрально. Вполшишечки. Спустя рукава и ни в коем случае не напрягаясь. Тем более, что роль трудинспектора уже вовсю трещала по швам. Но огорчало не это. А то, что я прохлопал момент и мне приварили. — Вы не заметили, когда там появился Полли? — Санитар? — «Санитар»! — мрачно сказал я, ощупывая шею. — В гробу я видал таких санитаров... В свинцовых ботинках. Значит, не заметили? Жаль. Я вот тоже не заметил. — Вам было не до того, — сказала она. — Вы рычали. — Что?! — Рычали, — повторила она тихонько, — и вели себя так, как будто совсем сошли с ума. Били его головой об камень, словно хотели убить. Совсем, понимаете? И... выражались. Ничего не замечали вокруг. Так ли, нет, но ведь кастет я отразил. В жаркой толкотне кто-то дохнул мне в ухо, шепнул: «Держи, старичок». Отсюда, видимо, и гуля. Никакой мистики. Да. Вот поэтому у подводной лодки — смотровые окна по каждому борту. И перископ. Улучив момент, какой-то прыщ подобрался ко мне вплотную и со всей дури засветил в перископ, и я догадывался, что знаю этого деятеля. «Старичок». Скажите пожалуйста! — Вот вы и опять зарычали, — констатировала Афрани с едва уловимым восточным ехидством. — А господин Бессер утверждал, что вы очень рациональны. А ещё аккуратны и педантичны. — Очень. Терпеть не могу, когда портят складку на брюках. Между прочим, верно. Мне не улыбалось искать здесь прачечную и утюг. И вообще приводить себя в порядок после каждой встречи с Полли. Создавалось ощущение, что его буквально ко мне приклеили. А те двое губастых были одеты не как санитары, и их карточек я не видел. Вопрос — откуда они взялись? Тэк-с. Я вдруг почувствовал, что устал и смертельно хочу работать. — Пойдёмте ко мне в кабинет. У вас есть кабинет? — Меня пригласили в библиотеку, но после ужина. Туда перенесут бумаги. Сейчас какая-то заминка, что ли... — Да-да, — сказал я. — Знаем мы эту заминку. Послушайте, Афрани, а зачем вы вообще попёрлись во двор? Уж там-то явно нет зарплатных ведомостей. Она посмотрела исподлобья — виновато, но твёрдо. В широко расставленных глазах светилась решимость: — Я хотела проверить, где заканчивается территория. Помните ту поляну? Мне показалось, она вплотную примыкает к «Эдему». — Возможно. Но в следующий раз согласуйте со мной свои вылазки... и вообще, не вылазьте. Я разберусь с этой поляной. Тут ещё со многим предстоит разобраться. Эти, например, губастые... Почему они на вас налетели? — Не знаю, — совсем тихо сказала Афрани, и я увидел как её щёки опять смуглеют. Странное зрелище: женская, очень, просто невероятно тонкая кожа. Удар кастета разорвал бы её в клочья. — Они несли ящик, но увидели меня и сразу окружили, как волки. Они смеялись. Один сказал, — она сглотнула. — «Распяль черномазую обезьяну!»... — Так... Что-то треснуло. Я обнаружил, что сжимаю обломки карандаша. В комнате было жарко, эти черти не вырубили отопление. Как там выразился Фриш? «Дыхание некогда мощной культуры»? — Вы тоже так думаете, – сказала Афрани. – Я на вас не в обиде. За створкой окна пел ветер. Монотонный унылый звук разносился далеко по округе и замирал в отдалении. Гудок отходящего поезда, считающего километры где-то под Венцельдорфом. Мне вдруг показалось, что мы сидим так очень давно. Друг напротив друга. Каменные столбы в пустыне, наверное, не так одиноки, как пустота, принявшая форму наших тел, молчание мыслей, обрывочных и несвязанных. Мой дом был далеко и, конечно, разрушен. Почему я об этом вспомнил? Маленьким я бродил по его коридорам, заставленным корзинами и бутылками, он казался мне бесконечным. Тогда. Присутствие других — великанов — совершенно терялось в мирке, наполненном жёлтым, коричневым волшебным стеклом. Этажом ниже работала типография. Непомерно крутая лестница, уводящая вниз — время словно не трогало слепые, голые лестницы с вечно разбитой лампочкой и усатым ликом, скалящимся с плаката. Я медлил. Боялся встать и выйти, прикрыв за собой дверь. Слыша тихий плач у себя за спиной. *** Обещанную рыбу принесли на полдник, а вовсе и не на ужин, как планировалось первоначально. Администрация знала толк в извинениях! Афрани вяло ковыряла салат, а вот я немного развеселился при виде блюда с кусками филе, обильно посыпанными травами и чёрным перцем. Прогнозы начинали сбываться. А может, здесь изобрели новый способ самоубийства? Если так, то директор Фриш, видимо, окончательно решил свести счёты с жизнью. — К рыбе идёт белое вино, Коллер, но попробуйте сухое розовое. «Ротлинг фон Дорф». Лёгкий ягодный аромат и привкус садовой вишни. Исключительно приятная сладость. Пробуйте смело, рекомендую. Или вы боитесь танинов? — Танинов я не боюсь. Он понял намёк. — Возмутительное происшествие! Мы обязательно свяжемся с «Фогельвеге». Их грузчики совсем распустились! Вы неплохо их отделали, Коллер, хотя, может, и чересчур... У одного из парней сотрясение мозга. Кстати, они приехали на том же поезде, что и вы. — Дружки вашего Полли? — Польмахер — отличный работник, — заверил Фриш, обсасывая вынутую откуда-то рыбью кость. — Грубоватый, но чрезвычайно дисциплинированный. Прибыл два года назад из колонии для несовершеннолетних в Эмме. С тех пор весьма возмужал. Всё-таки трудовое воспитание — как раз то, что нужно нашей потерянной молодёжи. Он хитро прищурился: — Конечно, сейчас вам так не кажется. Я дипломатично хмыкнул и предпочёл промолчать. — Н-да, — задумчиво сказал Фриш. — Из всех ротлингов восхитительная кислинка... Танины. Да вы пейте, пейте! Завтра я предложу вам «Старый Брюн» и вы удивитесь искусству тамошних виноделов! Говорят, их виноград рос на крови. Сперва бойни, потом сады... а ещё потом мы всё развалили. Ну пробуйте, Коллер, у вас же нет язвы? — Может, я трезвенник. — Не может быть! — поразился он. Розовые глаза моргнули с такой укоризной, что я понял, что ляпнул что-то бестактное. — Бросьте, Коллер, вы, разумеется, инспектор, но не дитя и не пастор. И до помещения в «Эдем» вам ещё далеко. Берите свою девушку и... Сколько вам уже? Тридцать? — Двадцать восемь. — В свои двадцать восемь я закусывал «Мельника» сухим спиртом. И преотлично себя чувствовал. Сейчас, конечно, не то. Когда вы закончите со своей официальной тягомотиной, мы с вами преотлично закатимся в бар. Я покажу вам, где бар. Надеюсь завтра уже всё будет готово? М-м? — Вряд ли, — осторожно сказал я. — Что ж, не тороплю. Не имею права вас торопить. Он энергично мотнул головой и подлил ещё. Слишком грубо и беззастенчиво. Для первой осады весьма бездарно. Или это уже вторая? Сначала мне дали понять, что не рады видеть, потом дали по шее. Теперь вот пытаются подпоить. И пускай пытаются! Я отхлебнул вино и нашёл его довольно приятным. Похоже на ягодную настойку. — У меня ведь есть племянник примерно вашего возраста. Талантливый молодой человек и, между прочим, увлекается виноделием. Но выбрал не ту сторону. Вы понимаете? — он опять наклонился и глубокомысленно уставился на меня, тесня животом стол и сдвигая посуду. — А? Не ту сторону. После заварушки ему, конечно, пришлось несладко. Ограниченные права. У многих сейчас проблемы с работой. Потому что чистка и, знаете, бдительность... — Верно, — сухо сказал я, соображая, куда он клонит. — Вот-вот. Бдительность. Да вы пейте! — Я пью. — В «Эдеме» можно жить, Коллер. Можно хорошо жить. Это райский сад. Иногда здесь поют ангелы. Если вы вдруг устанете от своей канцелярии... — То обращусь к вам, — кажется, я начал его понимать. — Но скажите, господин Фриш... — Просто Якоб... — Ну нет, я так не могу. Скажите, Фриш, почему в пансионате почти нет женщин? Кроме, естественно, контингента. Санитары, и массажист, даже кухонные работники... — Ну почему же, у нас в штате две санитарки. И, даже кажется, прачка. Видите ли, Коллер, часть персонала мы взяли в своё время из той же колонии, откуда приехал Польмахер. Вот вам и иллюстрация живительной силы труда. Ни одного срыва! На редкость слаженный коллектив. Ну, конечно, иногда не без трений — молодые парни, гормоны... Женский вопрос мы решаем отпуском в Грау. «Дочь лесника» и всё такое... — Боюсь, это мне не подходит. — Можете привезти свою девочку. Он вдруг спохватился, что Афрани сидит рядом, и я спохватился тоже. Чёрт знает, как это получилось. Она таращилась на нас с неким ужасом — так ребёнок смотрит на бородатую женщину в ярмарочной палатке. — Хох! — сказал Фриш, поощрительно глядя на неё и обращая ко мне совершенно трезвый, тяжёлый взгляд. — Многие вещи почти забыты и, действительно, лучше о них забыть. Но важно с водой не выплеснуть и ребёнка. Вы меня понимаете? Пейте же, Коллер. Вы всё-таки славный парень. Исключительно приятная сладость. Хох! — Хох! — сказал я. И звонко чокнулся с ним. ***