Ярко накрашенные губы. Обветренное лицо. Местный бордель, располовиненный магазином, не иначе, но приветствие? Внутри оказалось довольно чисто. Низкий потолок и запотевшие окна создавали эффект стеклянной банки, в которой клубился табачный чад. Посетители сидели за сдвинутыми столами, потягивая пиво. Пара стариков резалась в карты. Никто не поворачивал голову, но я чувствовал цепкие взгляды на своей вспотевшей спине. — Вы один? Она явно колебалась, обращаться ко мне на «вы» или на «ты». Я прикинул, сколько прошло времени, и понял, что должен поторопиться. С минуты на минуту сюда нагрянут Хуперт и Гуго. — Пока да. Кофе? Она хихикнула. — Сюда заглядывают не для кофе. — Не для кофе я загляну в следующий раз, — пообещал я. — Слишком мало времени. Я ведь не скорострел как любые-всякие. Есть время вкалывать, а есть и расслабиться. — Расслабляются тут обычно по воскресеньям. — А что, здесь бывают и воскресенья? — удивился я. — Бывают, — сказала она тем же тоном, которым Ланге изрёк своё «по старой памяти». — Мастерские-то ещё работают. Иногда наезжают шахтёры из Оствальда. И, конечно же, ваши мальчики. Пыль столбом. У меня уже были крупные неприятности с полицией. С самого последнего раза. — А что случилось в последний раз? — Ничего. Её лицо — маска опытной сводни — замутилось и вдруг потеряло приветливость. К сожалению, от миловидности тоже не осталось следа. Зато следы возраста проступили так явно, что я порадовался, что сегодня не воскресенье. — Ничего я не знаю, — сказала она твёрдо. — Пейте свой кофе, и не отвлекайте меня от дел. А если вы из полиции, то будьте любезны показать свой документ. А то я вызову комиссара. Этак с каждым болтать — языка не хватит. — Правильно, — кивнул я. — Забудьте. Допил кофе, расплатился и вышел под дождь. *** Обойдя «Дочь лесника» с торца, я заметил свет в окнах второго этажа. Сквозь тюлевые занавесочки просвечивала комната, в которой, по-видимому, принимали гостей. Прислушавшись, можно было уловить танцевальную музыку, звон бокалов, шарканье чугунных подошв и чей-то писклявый голосок, исполняющий «Лора-Лора». Из-под навеса тянуло мочой. Заколоченную заднюю дверь пятнали граффити, состоящие большей частью из похабных слов и неумелых наскальных изображений. Я внимательно изучил всю эту пиктографику и обнаружил полустёршийся знак «Ультрас». А левее — более свежий, от него ещё пахло краской. Вот так. Пёс возвращается на свою блевотину, рельсы делают круг, но мы живём лучше, чем раньше — намного лучше и, уж конечно же, веселее. И ничего не меняется. Ведь так, Карл? Ничего. Абсолютно. Певица закончила. — Хайльбронн! — рявкнул пропитой бас. Из окна вылетела бутылка и взорвалась осколками рядом с моей ногой. Очевидно, это означало аплодисменты. А может быть — пора убираться. Вообще-то оставалось ещё одно дело, ради которого я и приехал. Я хотел вырваться из «Эдема» — из альтенхайма — иррациональный порыв, пусть так. Но в действительности мне нужен был пункт связи. Старый почтамт в Грау ещё работал, и там имелся телефонный узел, а возможно, даже и интернет. Что касается «Эдема», то из телефонной трубки торчали уши. Могли торчать. «Канцелярский параноик», — назвал меня Ланге. Но ведь это Хеллиг повис на электрическом проводе, а уж он-то параноиком не был. Дождь лил всё сильнее. Дорогу вконец развезло, и пока я шлёпал, поднимаясь на холм, меня не оставляло ощущение чужого взгляда. Просто как наваждение. Наконец впереди показалось серое здание с надписью «Почта». — Что вам угодно? — осведомилась телефонная барышня. Я объяснил, что мне угодно, и очутился в клетушке, напоминающей студию звукозаписи. Чем дальше от столицы, тем страннее выглядит оснащение присутственных мест. Как будто призрак войны, обуреваемый клептоманией, вырвал с корнем мобильные вышки, выкрутил клеммы, но не зашил карман, и то, что из него вывалилось — и составляет теперь наше богатство. С ним мы и вернёмся в каменный век. Карл долго не брал трубку, но когда взял, я поразился напряжённой радости в его голосе: — Эрих, чёрт бы тебя побрал! Откуда ты? — Грау, — коротко сказал я. И почувствовав, что он не понял, расшифровал: — Рабочий посёлок. Бывший кирпичный завод. — Господи! — воскликнул Карл с комичным отвращением. — Ну и дыра! Зачем тебя туда потянуло? В пансионате есть неплохой компьютер, Фриш заверял, что всё работает. — Хорошо живут, — сдержанно сказал я. Он уловил. — Что-то не так? — Без доказательств. Нутром. — Ну? — «Ультрас». — Что? Он застонал. Я терпеливо ждал, слушая свист и щёлканье в трубке и разглядывая кабели, похожие на дохлых змей. — Не может быть. Хватит мне и тебя, реваншиста! — Был я реваншистом. — Да, — согласился он. В полном расстройстве, это было слышно по тому, как сел голос. — Я не хотел, ты же знаешь... Но, честное слово, Эрих, дружище... Грау! Я бы ещё мог понять — в городе, в столице, где живут люди, но в этом чёртовом захолустье... — Типичное рассуждение сидельца из магистрата. Ты бы хоть отрывался иногда от письменного стола, Карл. И потом ещё ничего не ясно. — Ничего, — он ухватился за это слово. Я представил, как сосредоточенно нахмурились брови, когда он искал выход. — Ничего. А ты уже связывался с Бюро? — Пока нет. — Значит, нет, — повторил Карл. — Нет, — подтвердил я. Он был очень расстроен, и я сказал: — А помнишь, когда вы отступали из-под Фриденсдорфа, ты тащил меня на руках. — И отчаянно ругался при этом. Ты весил тонну. Он засмеялся. — А потом ты облевал мне мундир. Разнёсся слух, что едет генерал награждать нас крестами, и все истекали по́том в каре, а я шарился в каптёрке в поисках свежей куртки. Попадалось одно тряпьё. Господи, Эрих, иногда мне кажется, мы живём назад! Я помню это лучше, чем то, что ел вчера. — Знакомо. Снаружи по-прежнему шёл дождь. Я прислонился к стене и прижал трубку плечом, жалея о том, что не курю. На линии щёлкало, и я слышал дыхание Карла, он ждал моего ответа. — Под тебя копают? — Да, — признал он нехотя. — Мой политический капиталец будет подмочен, если советник Нойц узнает о твоих подозрениях насчёт «Ультрас». Как ни крути, это прокол. Мы и так сидим на пороховой бочке, магистрату понадобится козёл отпущения. Но я ничего не прошу, Эрих. — Я свяжусь с Йеном позже. Шорох. — Ты хороший друг. — Ага. Славный парень. — Брось! — яростно возразил он. В мембране заскрипело, и я представил, как он шагает по своему кабинету между столом и шкафом с серебряными кубками. Среди претенциозно дорогой мебели и картин, на которых ничего нельзя разобрать. — Всё это быльём поросло. Одна ласточка погоды не делает, а ты слишком пессимистичен. «Славные парни Гузена» отошли в прошлое. — Правда. Сейчас в моде «мальчики Дитриха». — Кто? — Не знаю, — сказал я. — Но постараюсь выяснить. ***