Он вошёл сразу после меня. Я вспомнил скрип, но не обратил на него внимания, занятый безуспешной борьбой с пространством. Теперь этот кто-то — или эти — стояли прямо у изголовья. Рядом со мной. В прорези век, как в щелях жалюзи, царила липкая чернота. — Подними. Я хочу посмотреть. Разве я успел натянуть одеяло? Кто-то откинул ткань, и бесплотные пальцы вкрадчиво прошлись по коже, расстёгивая рубашку. Со стороны я выглядел как спящий, но эти двое знали, что я не сплю и не включали свет. Их действительно было двое. Наблюдатель и подчинённый. Прикосновение не содержало признаков пола, оно могло исходить от мужчины или от женщины. Я напрягся. Дьявол! Теперь чужая ладонь скользила по животу, вызывая непроизвольное сокращение мышц. Всё тело превратилось в точку ножевого удара. В ожидании боли — вначале острой, а потом, когда накроет ревущий поток — ярко-алой и оглушающей. Шершавый палец погладил шрам возле соска. Меня захлестнуло яростью. Этот клоун, кто бы он ни был, прекрасно сознавал, что делает. Мгновение тянулось за мгновением. Что чувствовал Хеллиг? «Хотель, на, — спросил человечек на своём изломанном языке, — рапроше?» Пятна сливались — красное, зелёное, фиолетовое. Скорей бы, что ли. Нет ничего хуже беспомощности! Крысы обгрызли нос петеру и всверливались в пупок, выматывая кишки, похожие на кровяные колбаски. Невыносимо. Если он меня убьёт, я отомщу. — Хорошо. Пошли. Ткань опустилась на место. Перед уходом пальцы прощально пробежались по ребрам, как бы впитывая, пытаясь запомнить каждую телесную впадину. Я готов был поклясться, что чувствую руки Полли. Но зоркие в ночи глаза принадлежали другому. И не голос Полли произнёс то, что стало моим личным проклятием: — Славный парень! Глава 5. Поездка в Грау Я спал крепко и мне ничего не снилось. Как говорит Карл, «новая жизнь зарождается в постели». Со временем начинаешь ценить незамысловатые радости — чистые простыни, подушки, выглаженное бельё. Все эти трофеи цивилизации. Может, я рассуждаю как деревенщина, но даже трёхтомник «Философской мысли» проигрывает ванной, оборудованной прямо в доме и снабжённой электрическим бойлером. Из комнаты Афрани не доносилось ни звука. Дождь закончился, по-видимому, ещё ночью. Грязевой поток промчался по газонам и своротил купальню для птиц. Сейчас там копошились рабочие. В дренажных отводках весело журчала вода. Я опять подумал о втором шансе истории — и о том, что если бы пришлось выбирать между сожжением книг и цивильным завтраком, я бы без колебаний выбрал последний. Кстати, насчёт завтрака... — Зачем вам крыса? — требовательно спросил долговязый. — Люблю животных, — ответил я, подавив естественное желание бросить: «В суп». Из окна буфета двор представал уже в другом ракурсе. Огромные вазы придавали пейзажу нечто сюрреалистическое. По разрытой земле ходил скрюченный человек в резиновых сапогах — я узнал привратника. Это он вчера загремел болтом и цепью, открывая нам ворота. А тремя часами позже спросил меня: «Закончил?» Ну да, точно. Я испытал облегчение от того, что память опять работала как надо. — Ваша девушка уже позавтракала, — с лёгкой укоризной осведомил меня долговязый. — Она не моя девушка. — Бухгалтер показывает ей документы. Она запросила зарплатные ведомости и баланс за прошлый год. Меня тоже ждали кипы перевязанных папок. Горы белоснежной бумаги, содержащие порции отлично упакованной лжи. При одной мысли о них меня затошнило. Из столовой доносился стук ложек и звон стаканов, наигрывал бодрый, ритмичный шлягер. Судя по запахам, старики лакомились гороховой кашей. «Потрясётесь по грунтовке до Грау», — вспомнил я. Прекрасный день для загородных прогулок. Я чувствовал, что мне обязательно, просто непременно нужно выйти на воздух, за пределы этих кремовых стен, за ограду, великолепно исполненную, но почему-то при взгляде на неё я начинал думать о колючей проволоке. — Сколько километров до Грау? — Если идти пешком, потеряете день, — отрывисто сказал долговязый. Почесал прыщ и с детской непосредственностью вопросил: — А зачем вам? Искушение ответить «за надом» было просто непреодолимым. Именно так выразился бы человек, не отягощённый дыханием некогда мощной культуры. Надо мной же витала карма инспектора, поэтому я сказал: — Административное поручение. У вас найдётся велосипед или, может быть, мотоцикл? — Нет, – медленно сказал он, что-то подбирая в уме. – Мотоцикла у нас не найдётся. Но я могу распорядиться, чтобы вас подбросили в Грау. Нужно забрать косилку из мастерской, и Хуперт, кажется, хотел прикупить сигарет. — Вот и прекрасно, — одобрил я. — Я тоже куплю себе сигарет. И вот ещё... — Алек, – подсказал он. ­— Алек. Насчёт моей помощницы... — Я прослежу, — с жаром заверил он, подаваясь вперёд. Кончик носа с прыщом стал совсем багровым. — Никаких инцидентов. Я прослежу лично! Особенно за Польмахером, подумал я. Но кивнул, как будто обещания меня вполне устроили. Дипломатическая интуиция подсказывала, что, поступи я иначе, Афрани получит на обед суфле из крысиных хвостиков. *** — Гип-гип ура! — сказал Хуперт, когда в лобовом стекле возникли очертания полуразрушенной кирпичной башни и жестяная крыша старого элеватора. — Держитесь крепче. Разъезженная дорога не позволяла нормально припарковаться. Насвистев какой-то пошлый мотивчик, Хуперт дал по газам и вырвался на поляну, где и заглох в окружении проржавевших автомобильных костяков. Я спрыгнул в траву. Она доходила здесь до колен, а если сойти с тропинки, то и до пояса. Земля в низине отдавала влажным и жирным холодом, но с правой стороны грунтовки начинался подъём и можно было увидеть медно-красную каменистую почву с редко торчащими хворостинами. Я не имел ничего против такой земли. Богатая лесом и чёрным углём, здесь она просто-напросто демонстрировала свою истощённую грудь и кожу, отравленную солями тяжёлых металлов. Когда-то в Грау проходила сезонная ярмарка. С тех пор прошли годы и многое изменилось — кому-то война отрубила руки, а посёлку — кровоснабжение. — Вылезай! — скомандовал Хуперт. Тряпьё заворочалось, сдвигая брезент, и на свет показался напарник водителя — Гуго. Я понадеялся, что косилка весит немного. То, что этот костлявый парень носил себя, не шатаясь, уже казалось подвигом, он был чудовищно истощён. — Пойдёте с нами? — Нет, — сказал я. — Встретимся через полтора часа. — Могу дать вам колокольчик, — сострил Хуперт. Сколько я не встречал шофёров, все они пытались острить. Факт крайне любопытный. Зато единственный встреченный мною клоун оказался мрачнее похоронной бригады и чуть не вышиб мне зуб, когда я отказался выслушать его рассказ о гангрене. — Не задерживайтесь! — предупредил Гуго. Я оглянулся. Его голос прозвучал странно. Как и красное солнце, лучи которого падали на каменистый отвал, словно поджигая его. Слюдяные прожилки косо исчерчивали холм, по которому мне ещё предстояло подняться. Крекс-пекс-фекс. Альтенхайм. Они могли называть белое чёрным, а дом престарелых пансионатом; так же как смерть есть толерантность — смерть удивительно толерантна. Какого чёрта я согласился на это задание? В людоедских племенах стариков убивают первыми. Жестоко, но прагматично. Бог предложил Аврааму принести в жертву любимого сына, потому что знал — без чётких распоряжений ему приволокут старые кости. А кого здесь винить? Однако пока всё выглядит исключительно толерантно. Гороховая каша. Проходя мимо столовой, я краем глаза увидел их — в халатах и плотных пижамах, слава Богу, не полосатых. Надо бы поднять личные карточки. И что-то такое... случилось ночью? Отзвук застрявшего сна? Послечувствие, гудящая голова и тяжесть в подреберье. Глупо пить на ночь. Я никогда не умел пить, и тот случай, когда я напился вусмерть, обернулся гнуснейшей мерзостью и скотством — хотя пора уже об этом забыть. Давно пора. *** Когда я поднялся к «Дочери лесника», погода опять разгулялась. Ветер колотил в грудь и в спину, а облака по небу неслись как проклятые, предвещая новый виток грозы. Почернелая древесина, составлявшая остовы домов, ещё сохранила номера и почтовые ящики. В некоторых домах ещё жили. В одном из палисадников я заметил плетёное кресло и лейку, а перед баром какая-то женщина ввинчивала лампочку в разбитый фонарь. — Вы к нам? — спросила она низким грудным голосом. — Обед? Или выпить? — Ещё не знаю. — А, — она понимающе улыбнулась. Слезла с табуретки и небрежным движением одёрнула юбку. — Из «Эдема», что ли? Мальчик Дитриха? — Что-то вроде того, — сказал я осторожно.