– Проклятый предатель! – прорычал Маккейн. – Ты что же, сдал нас легавым?! – Что за ерунду вы такую несёте? – поморщился взломщик. – Будь так, инспектор в меня не целился бы. – Я ещё помню, насколько вы хорошо бегаете, – улыбнулся Ланиган. – С тех пор, как вы прострелили мне ногу, уже не так споро, сэр. – Вы, мистер Маккейн, поставили бы лампу на пол, – посоветовал доктор Уоткинс. – А то ещё, не приведи Бог, уроните, пожар учините… А тайник-то уже открыт. – Как скажете, мистер, – мрачно ответил тот, медленно, чтобы не спровоцировать выстрел, опуская светильник на пол. – И вы нас весьма обяжете, господа, – мистер Ланиган откинул полу своего пиджака, чтобы отцепить от пояса наручники, – если наденете вот эти украшения сами. Констебль, бросьте им вторую пару. Мы с инспектором, казалось бы, только на миг отвлеклись от наших подопечных, а события тут же приняли дурной оборот. Склонившийся, когда ставил на пол фонарь, и так и не распрямившийся в полный рост Маккейн ухватил одной рукой край стоящей рядом с ним иконы и, словно атлет – метатель диска, запустил ею в мистеров Ланигана и Уоткинса. Доктор и инспектор, проявив завидные ловкость и прыть, от броска уклонились, причём Уоткинс, отпрыгнувший вправо, в падении, даже успел разрядить свой револьвер в мерзавца – увы, лишь сбив с него котелок. Мистер Ланиган, державший на мушке взломщика, выстрелить не успел. Он упал на одно колено, резко разворачиваясь в сторону удирающего, однако было уже слишком поздно – как ни велик оказался кабинет аббатисы, а всё же не бальный зал. Маккейн уже был рядом со мной, на линии огня. Когда тот, как бегун, рванулся к двери с низкого старта, я, долго не размышляя, тоже уподобился спортсмену. Словно игрок в городки свою биту, я запустил дубинку в Джона Доу, памятуя и об упоминавшейся его способности к быстрому бегу, и флика. Бедолагу сбило с ног, я же ринулся навстречу проявившему неожиданную прыть громиле, торопясь остановить его оверхедом с левой. Тот, впрочем, оказался малый не промах, встретил мой удар отбивом, тут же переходя в уклон, и зарядил мне короткий прямой в левую сторону груди. Целил-то наверняка в селезёнку, ну да не на того напал – у нас, в рабочих кварталах, и поподлее удары на турнирах бывали. Всё ещё двигающемуся мимо меня Маккейну я ответил апперкотом с правой, но, увы, удар вышел смазанный и не свалил здоровяка, а лишь отбросил к стенке. Он тут же ринулся в контратаку, и, обменявшись серией ударов, мы с ним вошли в клинч, понеслись куда-то в сторону (светильник мистера Уоткинса разбился, а лампа у несгораемого шкафа давала слишком мало света) и налетели плечами на дверь, с грохотом ссадив её с петель и разбив в щепки. Расположенный на третьем этаже обители кабинет выходил своей, теперь уже бывшей, дверью на проходящую полукругом галерею, огороженную гранитным парапетом и колоннами. Одна из таких колонн, к нашему с Маккейном счастью, находилась как раз напротив выхода. Камень прекрасно выдержал удар, остановив наш разбег. Мой противник немедля попытался ударить меня в переносицу лбом, однако дело состояло в том, что идея так поступить пришла мне одновременно с ним. Соприкоснулись головами мы крепко, даже отпустили один другого на какое-то мгновение. Не буду утверждать, что мой лоб крепче его. Наверняка удар несколько смягчил шлем констебля. Именно это обстоятельство и помогло мне прийти в себя первым и, схватив Маккейна за грудки, запустить его обратно в кабинет. Влетая в дверной проём, он сшиб с ног инспектора Ланигана, с револьвером в руках поспешавшего мне на подмогу, и отбросил с пути доктора Уоткинса, чуть отставшего лишь из-за того, убеждён, что ему пришлось взводить курок. – Чиф, я его беру! – крикнул я, перепрыгивая мистера Ланигана и устремляясь к Маккейну. – Бери-бери. У Вилька бульдожья хватка, не будем ему мешать, Уоткинс, – донеслось мне в спину. Остановившийся наконец в глубине кабинета преступник схватил с письменного стола статуэтку святого Патрика и с воплем «Alba gu brath»[7] запустил ею в меня. – Чёрта с два! – рявкнул я, уклоняясь, и налетел на негодяя всем корпусом, отчего мы с ним, как до того немногим ранее дверь, разнесли тот самый платяной шкап, в котором мы сидели в засаде. Впрочем, удар был не столь силён, как в прошлый раз, и несчастная конструкция лишь рассыпалась, а не разлетелась вдребезги. Возможно даже, что её потом удастся починить. Маккейн ловко выскользнул из моего захвата и откатился в сторону. Я начал вставать, когда увидел у него в руках здоровую доску. Он явно намеревался ею меня ударить (а шкафчик-то был из толстых досок дуба), а потому я тоже поспешил вооружиться здоровущей широкой доской. Увы мне – негодяй успел первым, и часть шкапа с громким хрустом сломалась о мою спину. К моей удаче, она, вероятно, треснула до того, как соприкоснулась с моим хребтом, и я пережил этот удар без особых последствий. Со своей стороны я недолго думая, распрямляясь и разворачиваясь, дабы придать удару большую силу, приласкал своим орудием Маккейна по лицу и верхней части груди. Преступник покачнулся, сделал пару шагов назад и с размаху сел на пол. Вскинув доску над головой, я нанёс удар ему по темечку. Маккейн оказался крепок и не упал окончательно, лишь опёрся руками о пол, хотя определённо и пребывал в нокдауне, а я вскинул своё оружие в третий раз. В этот миг свет от так и стоявшей на полу всё время боя лампы осветил моё оружие, и моему взору открылась дивная по красоте картина во фресочном стиле, какой ещё можно видеть в старинных храмах и дворцах-музеумах. – Ad majorem Dei gloriam![8] – выдохнул я и отправил Маккейна в нокаут третьим ударом, после чего медленно прислонил изображение к стене, опустился на колени и истово перекрестился. – Благодарю тебя, святая Урсула! Теперь я точно знаю, кто там, на небесах, молится за констеблей! Противника, как оказалось, я поверг старинной чудотворной иконой, ранее скрывавшей тайник матери Лукреции. – Чудо! – раздался от входа в кабинет придушенный женский голос. – Свидетельствую! Я повернул голову на звук и увидел сестру Амброзию. Из рук исполняющей обязанности аббатисы доктор Уоткинс бережно принимал штуцер, а сама она опускалась на колени, воздев очи горе и истово крестясь. На лестницах и в коридорах обители слышался топот многочисленных ног и рассерженные женские голоса. Да уж, наши святые сёстры – это вам не континенталки какие – со времён норманнских нашествий готовы дать укорот любому. Инспектор Ланиган тем временем подобрал с пола наручники, надел их на Маккейна и Доу (последний уже шевелился и слабо стенал), после чего извлёк из кармана полицейский свисток и подал сигнал по третьей форме. – Мистер Вильк, – обратился он ко мне, – прошу вас, раз вы в форме, поспешите успокоить сестёр обители, пока они до нас не добрались и не разорвали, как воров. Закон у нас, на Зелёном Эрине, уважают, представителей его тоже, так что стоило полуодетым монахиням, вооружённым кто кочергой, кто канделябром, увидеть у входа в кабинет полисмена, как они сразу успокоились. Полиция не дремлет, полиция уже здесь. Нет повода для тревог. Чуть позже, когда прибывшие на место констебли уже грузили в арестантский экипаж Доу и Маккейна, ко мне подошёл доктор Уоткинс. – Мистер Вильк, рассейте мои сомнения, – попросил он. – Почему ваш жетон не издал ни звука, когда инспектор Ланиган подал сигнал? – Но, сэр! А если бы кто-то из констеблей за пределами обители, но в пределах его досягаемости для свистка подал подобный в то время, что мы сидели в засаде, что было бы? Мы спугнули бы воров! Разумеется, я надел парадный, не зачарованный. Простая начищенная медяшка, доктор. – Силён, умён, да ещё и святыми любим… вы меня поразили, констебль. – У меня хороший сержант, сэр, – с достоинством ответил я. Глава VII В которой мистер О’Хара приступает к реставрационным работам, инспектор Ланиган и доктор Уоткинс ведут допрос задержанных, наряд констеблей вызволяет сестру Епифанию из узилища, а Айвен вместе с невестой отправляется в оперу Разумеется, после окончания нашего приключения в обители Святой Урсулы я предпочёл бы вернуться домой, спать – благо на завтра мне вновь предоставили «отсыпной» день, – да и полежать после схватки с Маккейном было бы совсем не вредным (победа, признаюсь честно, далась мне нелегко). Служба, однако, есть служба, и вместо рандеву с подушкой я был вынужден отправиться в участок писать рапорт о произошедшем: наверняка уже утром материалы затребует мистер Канингхем, да и визит эрла Чертилла вполне вероятен. Не может же инспектор Ланиган подать им дело, где отсутствует хоть один документ! Впрочем, много писанины разводить я не стал, да и не о чем особо было. Несколькими строгими фразами я описал, что, по приказу начальства и совместно с ним, находился в засаде, что в кабинет матери Лукреции проникли двое мне ранее не известных, которые вскрыли несгораемый шкаф, и что я, под руководством инспектора, принял меры к их задержанию. Что там ещё написать-то было можно? Посыпав чернила песком и дав им засохнуть, я проследовал в кабинет инспекторов, чтобы приобщить документ к материалам дела. Дежурный инспектор, мистер Макензи, в это время составлял перечень изъятых из тайника предметов, а мистер Ланиган, вместе с доктором Уоткинсом, вёл допрос Доу. – А что, собственно, у вас на меня есть, инспектор? – с порога услышал я голос задержанного. – Незаконное проникновение, всего-то и делов. Я ведь, заметьте, даже не открывал тайник, только его замки, не говоря уж о том, чтобы что-то оттуда взять. Да что я, право, вы же прекрасно слышали наш разговор с Маккейном. А незаконное проникновение, без цели кражи, это всего-навсего штраф. Утром полностью признаю вину, уплачу, сколько судья назначит, да только вы меня и видели. – Ну-ну, не надо юродствовать, мистер Доу. – Инспектор Ланиган сморщился так, словно что-то кислое ему в рот попало. – Налицо прямое соучастие в краже. – Так ведь не случилось никакой кражи, сэр! – Ну хорошо, хорошо. Соучастие в покушении на кражу, вам эта казуистика вряд ли облегчит участь. – Да что такое вы говорите, инспектор? – усмехнулся взломщик. – И что же, мистер Маккейн что-то достал из несгораемого шкафа? Нет, сэр, нет и нет! Он только заглянул внутрь, и не более того! Откуда мы с вами, господа, можем знать, что он не доверенное лицо покойной аббатисы, заблаговременно нанятое ей присматривать за вещичками, коли с ней случится что? – Э, мистер Доу, прекратите вы балаган. Я устал, я спать хочу… Маккейна мы расколем, ему нападение на констебля как минимум светит. Вот и он сам, кстати, наш герой. Что у вас, Вильк? Взломщик вздрогнул и потёр здоровенную шишку на лбу. – Рапорт о сегодняшнем задержании, сэр, – доложил я. – В дело. – Отдайте мистеру Макензи, он подошьёт, когда закончит с описью. Гм, а что это вы так покраснели, голубчик? Дежурный инспектор, открывший один из фолиантов, сидел неподвижно, вперив взгляд в страницу, и стремительно приобретал цвет варёного рака. – «Персиковая ветвь», – произнёс доктор Уоткинс. – Я говорил вам, инспектор, что в тайнике будут и подобные произведения тоже. – Да, хм… – Мистер Ланиган подошёл к Макензи, заглянул ему через плечо и придушённо кашлянул. – Однако… А ведь я вам тогда не слишком-то поверил. Каюсь, был не прав. Мистер Доу приподнялся было со стула, чтобы заглянуть в содержимое книги, но под моим строгим взглядом плюхнулся обратно и вновь потёр шишку. – Неудивительно, что эрл Фартингдейл был категорически против вскрытия тайника, – продолжил старший инспектор. – Это как же нам подобное в опись-то внести, а? – Полагаю, если не впадать в ханжество, то можно записать как трактаты о… скажем, об обустройстве счастливого семейного быта, – невозмутимо ответил доктор. – Хм-хм, гм, думаете? А что же, вполне и так можно трактовать. Именно с такой формулировкой и вносите в перечень, мистер Макензи. Вильк, давайте-ка свой рапорт мне, я… недооценил занятость инспектора. Отдав документ, я уже хотел поинтересоваться, можно ли мне наконец пойти домой, когда в кабинете появился отчаянно зевающий О’Хара. – Неужто это никак не могло подождать до утра, инспектор? – спросил он и потёр кулаками глаза. – Поверьте – нет. Уведите мистера Доу, мы с ним чуть позже продолжим! – крикнул Ланиган констеблям, дожидавшимся за дверью, и повернулся ко мне: – Помогите-ка нам с доктором, Вильк. Только аккуратно. Инспектор кивком указал мне на стоящую в углу упакованную в обёрточную бумагу икону Святой Урсулы (её тоже, как вещественное доказательство, забрали в участок, хотя я сам слышал обещание мистера Ланигана, которое он давал сестре Амброзии, вернуть образ не позднее завтрашнего полудня). Освободив икону от обёртки, мы аккуратно, стоймя, водрузили её на стол старшего инспектора. Наш штатный художник пригляделся и потрясённо ахнул. – Да это же Эндрю Флорин, лопни мои глазоньки! – воскликнул он. – Но что за негодяй покрыл изображение лаком? Это же бронирование, а не олифление… Постойте, да оно отслаивается. Мистер О’Хара провёл рукавом по поверхности, и на столешницу посыпались тёмные чешуйки лака, открывая нам удивительно яркие, словно только что нанесённые, краски. – Сможете привести образ в нужное состояние? – напряжённо спросил инспектор. – Это позволит нам привлечь на свою сторону церковь, что в свете сегодняшних событий будет не лишним. – Да, но… Нужна не простая, а именно иконная олифа, а у меня её нет. – Льняное масло, отбеленное под действием дневного света в продолжение двух лет и варенное затем со свинцовыми белилами или свинцовым глётом? – спросил доктор Уоткинс и, получив утвердительный ответ, произнёс: – У меня есть. Осталось от одного дела… Можете послать ко мне домой, инспектор, миссис Кристи знает, где это.