– К обеду закончите, мистер О’Хара? – Помилуйте, сэр! Я-то, положим, и к утру закончу, но олифе полтора дня надо сохнуть! – Ну, это уже вопрос решаемый… – пробормотал инспектор. В дверь постучали, и на пороге появился Стойкасл – нынче он был дежурным по участку. – Сэр, – обратился он к мистеру Ланигану, – осмелюсь доложить, сегодняшний задержанный здоровяк пришёл в себя. – А! Прекрасно, – потёр руки старший инспектор. – Давайте-ка его сюда, голубчика… Мистер О’Хара, скажите, как долго вы будете удалять старый лак? – С четверть часа, может, немного больше, – ответил художник, не отрываясь от занятия. – Если констебль будет столь любезен и подержит икону это время. – Что же, мистер Вильк, не откажете в любезности? – спросил мистер Ланиган. – Не откажу, сэр. – Ещё четверть часа без сна я переживу, а поглядеть, как облик святой будет выглядеть без этой раскритикованной нашим художником лакировки, было страсть как интересно. Да и конка ещё не ходит, а тратиться на кеб (тем паче идти домой пешком) что-то не хотелось. Вскоре Маккейна в наручниках доставили в кабинет. – Лучше мне не дёргаться, – хмыкнул он, покосившись на меня и на тот предмет, что я держал в руках. – Уж будьте так любезны, – отозвался мистер Ланиган и кивнул на стул: – Присаживайтесь. Задержанный последовал его указанию (пара констеблей, на всякий случай, остались стоять рядом с ним), а старший инспектор, сложив руки в замок, посмотрел на него долгим взглядом: – Скажите, мистер Маккейн… Это, кстати, ваша настоящая фамилия? – Да, сэр, – ответил тот. – Так вот, скажите нам, мистер, зачем вы убили мать Лукрецию? – Что?! Да я… – Преступник хотел было в возмущении подскочить, но был остановлен тяжёлой рукой Мозеса Хайтауэра. – Э, нет, сэр, вот это вам на меня повесить не удастся! Уж чего-чего, а этого я точно не делал! – А что же делали? – мягко поинтересовался доктор Уоткинс. – Ну, кроме того, что проникли в женскую обитель без дозволения настоятельницы или лица её замещающего, что действующим законодательством трактуется как святотатство, и оказали сопротивление полицейскому? Ведь это вы похитили сестру Епифанию, верно? – Моя вина, сэр, – ответил Маккейн, тяжко вздохнув и даже как-то поникнув. – Не знаю, как вы об этом прознали… Но она жива и здорова! Я собирался её отпустить, когда вся эта катавасия со старинными чертежами закончится, ей-богу, сэр! – Где вы её держите?! – хлопнул ладонью по столу мистер Ланиган. – В домике, который снимаю, Коннахат-Лайн, сорок пять, в подвале. Я оставил ей еды и воды перед тем, как отправиться на дело, сэр, так что… – Констебль Стойкасл! – крикнул старший инспектор. Когда тот явился, Ланиган распорядился отправить в дом Маккейна дежурный наряд и доставить в участок удерживаемую там монахиню. – Ну а теперь, – сказал Уоткинс, – расскажите нам, что же вы искали в тайнике аббатисы. – И на кого работаете, – добавил старший инспектор. – Сэр… Я не знаю, на кого я работаю. Мне никогда не доводилось видеть этого человека. – Так! – насупился Ланиган. – И вы полагаете, будто я в такое поверю? – А пускай мистер Маккейн расскажет нам свою историю с самого начала, инспектор, – предложил доктор. – Ведь сотрудничество со следствием, если я верно помню, смягчает вину. – Вплоть до перевода в разряд свидетелей, зависит от степени сотрудничества. – Что же… – вздохнул арестованный. – Я расскажу вам, господа, историю своей жизни и падения. – Он помолчал немного, собираясь с мыслями. – Происхожу я из небогатого дворянского рода в Дамфрисе, что в Стрэтклайде. – Англичанин? – удивился Макензи. – Шотландец, сэр! – с негодованием ответил Маккейн. – И именно это стало причиной моих горестей. После несчастливой битвы при Куллодене, почти полторы сотни лет назад, как все вы знаете, хайленднры во главе с Джорджем Мюрреем запросили помощи в Эрине и короновали вашего короля Донхада шотландской короной. Стрэтклайд же достался англичанам, и скверные оказались это хозяева для нашей земли. Нет таких притеснений, что не чинили бы они шотландцам, имевшим несчастье жить под управлением британской короны. Арендаторов сгоняли с земель, дворян лишали их ленов… Мы бунтовали, но бунты быстро и жестоко подавлялись, а в землях наших селилось всё больше и больше англичан. Что я рассказываю, вы сами всё это прекрасно знаете, господа. – Он покачал головой. – Как и многие в юности, я мечтал о свержении ненавистного владычества и вступил в тайное общество заговорщиков «Круг чертополоха», надеясь или победить, или с честью погибнуть в борьбе. Увы, прекрасному порыву моей души не суждено было сбыться. Мои соратники, смирившись с невозможностью открытого противостояния Лондону, решили действовать путём террора: убивать английских поселенцев, жечь их фермы, и чиновников англичан они тоже приговорили к смерти. – Маккейн вновь тяжело вздохнул. – Незадолго до того, как я вступил в их ряды, одно из покушений вышло удачным: был убит проезжавший через наш городок лорд-протектор Глазго. Надо ли говорить, какие силы были брошены на поиск его убийц? Я, в отличие от большинства членов «Круга чертополоха», не обладал ещё навыками уходить от слежки, путать следы и скрываться. Англичане без труда меня арестовали, хотя я-то как раз был и ни при чём, и приговором мне должна была стать виселица. Тут-то я и попался на крючок своим нынешним хозяевам. Будучи отнесён к особо опасным преступникам, злоумышлявшим против короны, я был заключён в одиночную камеру, где дожидался судилища и казни. Надо ли говорить, насколько я был угнетён? Никому не хочется умирать в семнадцать лет, и я не был исключением, однако твёрдо был намерен не выдать никого из своих товарищей из «Круга чертополоха», тем паче что и известны мне были весьма и весьма немногие. – Маккейн вновь помолчал пару мгновений. – И вот однажды под дверь моей камеры просунули записку, где мне предлагалось бежать. От меня не требовалось ничего, просто дать своё согласие, а неведомые доброжелатели обещались устроить всё сами. Тогда я подумал, что это члены «Круга чертополоха» смогли проникнуть в ряды надзирателей тюрьмы – ведь и шотландцы служат там, – и, разумеется, я не смог отказаться. Наивно полагая, что это мои братья по борьбе с английским владычеством над Стрэтклайдом пришли мне на помощь, я дал своё согласие на побег. Не буду утомлять вас его подробностями, господа, отмечу лишь, что именно в ночь, когда мне довелось покинуть своё узилище, один из надзирателей, мужчина уже в летах, очень удачно скончался от удара. – Чем же это так удачно-то? – подивился инспектор Ланиган. – О, полагаю, что могу подсказать вам, – улыбнулся доктор Уоткинс. – Во многих случаях удара происходит посинение лица умершего, отчего несведущий человек легко может принять его за задушенного. И, готов держать пари, нашего гостя обвинили ещё и в его убийстве. Я прав, мистер Маккейн? – Совершенно правы, сэр, – кивнул шотландец. – Тот человек, что вывел меня за ворота тюрьмы – я видел его тогда первый и последний раз, – предупредил меня, чтобы я не вздумал отрицать его убийства перед членами «Круга чертополоха». Намекнул, что после такого меня допустят к серьёзным акциям, и я, от юношеского тщеславия, согласился. Тогда я ещё не понимал, в какую ловушку себя загоняю. – Арестованный побарабанил пальцами скованных рук по своим ляжкам. – Разумеется, – в голосе его появилась горечь, – я направился на один из известных мне конспиративных адресов. Один из тех, что не были обнаружены коронными следователями в Дамфрисе. Товарищи из братства встретили меня как героя – новость о моём побеге напечатали в утренних газетах, а пробирался я окраинами и поспел позже почтальона, – и я представить даже не мог, что всё время за мной вёл слежку профессиональный филер. После того как мне выправили документы и я покинул родной городок, полиция накрыла ту явку, арестовав многих, кто счёл это место безопасным логовом. Уже на новом месте пребывания, – я не буду утомлять вас подробностями своих скитаний за целых полгода, – меня нашли мои «освободители». Они напомнили мне, что я письменно дал согласие на бегство, и рассказали, что это я вывел шпика на явку «Круга чертополоха», копию рапорта показали, ещё бумаги… По всему выходило, что я согласился работать на Скотленд-Ярд, чтобы спасти свою шкуру, и, попади эти документы в общество, смерть моя была бы делом решённым. Признаюсь, я смалодушничал, тем паче что и просили-то меня о сущих пустяках – присмотреться к одному, рассказать немного о другом, предупредить о незначительных акциях «Круга чертополоха», наподобие сожжения мельницы, например… День за днём, месяц за месяцем я всё глубже увязал в этом предательстве, по-прежнему оставаясь коронным преступником. Хотел уже было на себя руки наложить от всей этой непроходимой отчаянности, но тут «хозяева», а общались мы строго письмами, лишь редко-редко через посланцев, всегда притом разных, сообщили мне, что я должен переселиться в Хайленд. Для «Круга чертополоха» я погиб во время неудачной операции по подрыву моста, через который должен был проследовать состав стрэтклайдского губернатора, для английского правосудия, боюсь, нет… Так или иначе, но я с новыми документами переселился к хайлендерам, где выдавал себя за согнанного с земли арендатора. Мне даже помогли добрые люди из окрестностей Дингуолла обзавестись небольшой фермой, и я постарался стать им добрым соседом. – Маккейн в очередной раз испустил тяжёлый вздох. – Мои хозяева не трогали меня целый год, и я начал надеяться, что больше не нужен им, что меня оставили в покое. Даже позволил себе начать ухаживать за одной вдовушкой, имея виды на ней жениться. О, хотя ей и было уже двадцать пять, но это оказалась воистину чудесная женщина, господа! Добрая, отзывчивая, понимающая и хозяйственная. На мою беду, в это время начали тянуть ветку чугунки к Кайл-оф-Лохалш, и мне снова напомнили о моём незавидном месте в этом мире. Распоряжение пришло по почте, обычным письмом, в котором содержались инструкции по дальнейшим действиям. Мне предписывалось взять на постой несколько, как можно больше, инженеров и квалифицированных рабочих со строительства, интересоваться ходом работ и раз в неделю слать отчёты в один из отелей Дингуолла на имя мистера и миссис Смит… – Арестованный чуть поёрзал на стуле. – Дорогу в это время тянули как раз в миле от моего дома, и несколько инженеров с удовольствием сменили временный лагерь строителей на комфорт проживания пусть и в небольшом, но настоящем доме, с пансионом. Цену я к тому же не ломил, мотивируя это возможностью пообщаться с образованными людьми. Мы прелестно проводили вечера с этими славными молодыми, полными энтузиазма людьми, и тем печальнее мне от постигшей их судьбы. После месяца их у меня проживания я снова получил письмо. На сей раз мне приказывалось сесть вечером в бричку и отправиться на встречу в относительно безлюдное место. Сказав своим постояльцам, что мне необходимо навестить соседа, у которого собралась телиться корова, я поступил согласно полученной инструкции. На месте меня уже ждали четыре человека, под одеждой которых я заметил оружие. Мне дали коня, новые документы и велели спешно уезжать в Дингуолл, где сразу же, нигде не останавливаясь, сесть на шхуну, идущую в Амстердам. Место на ней уже было мне оплачено. Сами же прибывшие сели в мою бричку и поехали к дому. Клянусь вам, господа, я даже предполагать не мог, что это моё соглядатайство за строительством обернётся жестоким убийством пяти человек! Через час, когда я уже нёсся по дороге во весь опор, на месте моего жилища поднялось зарево пожара. – Чёрт побери! – ошарашенно прошептал Макензи. – Эта ветка строилась военным ведомством, и мы тогда были на грани войны с Англией. Наш полк тогда, помнится, передислоцировали на границу с Мэном… – печально произнёс доктор Уоткинс. – Но продолжайте, мистер Маккейн, прошу вас. – Да продолжать особенно нечего, сэр. Несколько лет я провёл на материке: в Голландии, Франции, Дании и Испании, опять же, и в колониях побывать пришлось, и везде всё было примерно одно и то же. Не стану отрицать – несколько раз мне приходилось убивать людей, но правосудия Эрина это не касается. А три месяца назад, «погибнув» в очередной раз, я переселился в Дубровлин. Некоторое время потребовалось на «врастание», обзаведение знакомствами, а затем меня свели с неким выдающим себя за ниппонца буддийским монахом. Он родом из Кореи, мне приходилось работать с ним на Филиппинских островах три года назад. Опасный, очень опасный человек, джентльмены. Сейчас он называет себя Дэнгё-дайси и представляется учителем, получившим посвящение «приходящего монаха». Это очень высокий ранг посвящения в буддизме, выше только монахи без изъянов и естественные монахи, сиречь будды. Такое его звание, ложное, разумеется, открывает ему двери в очень многие дома знатных и влиятельных людей. – Это новомодное увлечение всем ниппонским переходит уже всякие разумные границы, – недовольно пробурчал инспектор Ланиган. – Рёкай[9], – кивнул доктор. – Выдавая себя за кебмена, я возил его по городу и в случае чего должен был помочь этому лжемонаху бежать, – продолжил свой рассказ Маккейн. – Нужды такой, впрочем, ни разу не случилось, вплоть до дня, когда была убита мать Лукреция. За день до этого Дэнгё-дайси сам явился ко мне в чрезвычайном возбуждении и велел завтра быть наготове. Из некоторых его обмолвок я понял, что человек моих хозяев в Ниппоне телеграфировал, что в обитель Святой Урсулы прибудет старинный трактат, содержащий некие чертежи. Не могу сказать какие – он не распространялся, но полагал, будто эти документы могут значительно усилить империю Зелёного Эрина. Ему удалось добиться приглашения на церемонию в чайном домике, и он намеревался неким образом необходимые бумаги у настоятельницы изъять. В час пополудни я доставил его к калитке в ограде обители, он вошёл туда, а я остался ждать. Впрочем, ожидание моё продлилось недолго: и четверти часа не миновало, а он вернулся. Забрызганный кровью и сам тоже раненный в левое надплечье. Рана была не слишком глубокой, но кровила, скажу вам, изрядно. – Ого, кто же его так? – присвистнул мистер Макензи. – Откуда же мне знать? – пожал плечами Маккейн. – Ну, это же очевидно, джентльмены, – сказал доктор Уоткинс. – Мать Лукреция, разумеется. – Согласен с вами, – кивнул инспектор Ланиган. – До пострига она была той ещё штучкой. А монашеский сан приняла после скандала, когда вызвала на дуэль леди О’Брэдли и изрядно её шпагой нашинковала. Но вы, мистер Маккейн, продолжайте. – Да, сэр, – вздохнул тот. – Лжемонах укрылся внутри кеба и велел мне затащить туда ещё и сестру-привратницу, которая лежала без чувств во дворе. Затем мы проехали ко мне, сестру Епифанию я оттащил в подвал и помог Дэнгё-дайси перевязать рану. Этой же ночью мы вдвоём проникли в монастырь, – как и сегодня, ворота не были заперты, – и обыскали кабинет аббатисы. Не найдя ничего, мы вернулись ко мне и допросили пришедшую в себя монахиню о том, где находится тайник матери Лукреции. – Вы применяли к ней… меры воздействия? – сурово нахмурился мистер Ланиган. – Нет, разумеется, инспектор. Много ли надо, чтобы запугать беззащитную женщину? – А затем вы вызвали мистера Доу, – утвердительно произнёс старший инспектор. – Вызвал, да и нашёл его не я. Мне лишь поручили встретить его на вокзале и сопроводить в обитель Святой Урсулы. Я обязан был очистить содержимое тайника, а утром всё украденное у меня должны будут забрать. Мы вновь проникли в монастырь через открытые ворота, вскрыли кабинет настоятельницы, а остальное вы знаете. – М-да. Засаду мы в доме, конечно, оставим, но сомневаюсь, что кто-то явится… – призадумался мистер Ланиган. – Однако, сэр, вы понимаете, что я вынужден буду передать вас суду по обвинениям в соучастии убийствам и шпионаже? И сомневаюсь, что хоть один судья вынесет решение, не связанное со смертной казнью. – Конечно, инспектор. Просто мне было необходимо выговориться. Очень уж я устал носить это всё в себе. – Маккейн посмотрел на икону, с которой мистер О’Хара только что закончил удалять последние остатки старого лака, перевёл взгляд на меня и весело подмигнул: – А хорошо, что ты мне по шее ни разу не приложил, здоровяк. Сказав это, он вцепился зубами в воротник своего пиджака и тут же рухнул со стула на пол. Стерёгшие его констебли, инспекторы Макензи с Ланиганом и мистер Уоткинс бросились к нему, но уже ничего не смогли поделать. – Мёртв, – констатировал доктор. – Цианистый калий. Чувствуете лёгкий запах миндаля, джентльмены? – Проклятие, – выругался старший инспектор. – Но кто бы мог ожидать, а? На ледник его, парни. – Он… что же… покончил с собой? – потрясённо спросил наш художник, побледнев как мел и тяжело сглатывая. – Совершенно верно, мистер О’Хара. О-о-о, вот только не вздумайте тут падать в обморок. – Мистер Ланиган открыл секретер, извлёк из него початую бутылку бренди и налил половину бокала. – Вот, выпейте. Это поможет вам прийти в себя. Покуда художник, трясясь, словно осенний лист, крупными глотками пил, а констебли выносили покойного, я аккуратно положил чудотворный образ на столешницу и хотел уже испросить разрешения уйти домой, однако тут со стороны зала приёмов раздался шум и довольный смех сразу нескольких мужчин. Затем стук в дверь, и на пороге появился ухмыляющийся Стойкасл. – И чем вы так довольны, констебль? – желчно поинтересовался инспектор Ланиган. – Осмелюсь доложить, сэр, дежурный наряд доставил сестру Епифанию, – посмеиваясь, ответил тот. – Только она, прошу прощения, уже сама готова была себя спасать. Разобрала, осмелюсь доложить, свой топчан, когда в подвал вошёл констебль О’Йолки, ударила его по голове и выбежала из подвала, размахивая доской. У констебля шлем теперь, ну чисто сложенный шапокляк, и в голове звенит. – Благослови вас Господь, инспектор! – Могучая длань сестры Епифании без труда сдвинула Стойкасла с дороги, а сама она прошествовала в кабинет, осеняя Ланигана крестным знамением. – Я уже думала, что эти враги рода человеческого заперли меня в подвале навечно и никто не придёт мне во спасение. Доктор Уоткинс негромко фыркнул себе в усы и отвернулся, скрывая ухмылку. Я же позволил себе улыбнуться совершенно открыто – рад был, что с монахиней всё в порядке. – Всё позади, сестра. Большая часть злоумышленников задержана, и все ваши горести позади, – ответил Ланиган и, поглядев на бренди, которое всё ещё держал в руках, спросил: – Выпьете немного? Вон доктор Уоткинс утверждает, что от нервов это полезно. – Разве что самую малость, – ответила та. Инспектор достал из секретера ещё один бокал, наполнил его на треть, затем с сомнением посмотрел на сестру Епифанию и наполнил его до краёв. – Благодарю, – сказала монахиня, принимая бренди, крякнула и опустошила бокал в два глотка. – Ух, прямо чувствую, как нервы успокаиваются. Констебли говорили, что вы хотели меня о чём-то спросить, господа? – Да, сестра, – произнёс доктор Уоткинс. – Скажите, как получилось, что вы отравились пирожным? Ведь вы не любите сладкого. – Я к нему равнодушна, но отказаться от угощения аббатисы… – Та пожала плечами, отчего груди её под сутаной всколыхнулись, словно морские волны в шторм. – Она что же, сама его вам дала? – поинтересовался инспектор.