– С состраданием к свастике? Это вообще законно? – второй вопрос был адресован Пауле. – Вообще законно. – В любом случае оставлять это нельзя, – настаивала Ринне. – Я не боюсь никаких свастик, – заявил Кассинен, и его дыхание снова участилось – на сей раз от душевного, а не физического напряжения. – Свастика остаётся. Это произведение искусства. В ответ на растерянный взгляд Ринне Паула пожала плечами. Оставив парочку препираться, она перешла в следующий зал. Здесь подготовка тоже пока не завершилась. В углу громоздились стулья и стояла стремянка, на полу валялись инструменты, а к стене были прислонены ещё не развешанные фотографии. Но на дальней стене уже висело полотно, изображение на котором походило на мозаику. Подойдя ближе, Паула увидела, что на самом деле это множество маленьких фотографий. Некоторые повторялись – если подойти ближе, глаз начинал подмечать одни и те же цветовые пятна. Взгляд Паулы блуждал по полотну останавливаясь на лицах, снятых с близкого расстояния. Фото вблизи было излюбленным приёмом большинства авторов. Это полотно впечатлило Паулу больше, чем всё остальное, что она успела увидеть в галерее. Стена словно говорила: человек достоин сострадания сам по себе – кто угодно, каждый из людей, лица которых никто обычно даже не различает в толпе. Вдруг взгляд Паулы остановился, вернулся назад. Не обозналась ли она? – Как вам выставка? – раздался у неё за спиной женский голос. Обернувшись, Паула увидела в дверях Эллу Лехмусоя в футболке и джинсовых шортах. – Простите, не хотела напугать, – сказала она с улыбкой. Казалось, она полностью оправилась от шока, который испытала из-за смерти Раухи Калондо. От него не осталось и следа – хотя тогда, в беседке, Элла еле сдерживала слёзы, прижимаясь к матери, как маленький ребёнок. Теперь же, несмотря на подростковый стиль одежды, она выглядела взрослой женщиной, как будто отретушированной, яркой копией собственной матери. Интересно, одевалась ли Элина подобным образом в молодости – ещё до того, как оказалась в добровольном заточении в фешенебельном каменном доме? – Вы здесь из-за разбитого окна? – спросила Элла и показала в сторону входа. – Наконец-то полиция отнеслась к этому всерьёз. – А ты что здесь делаешь? – удивилась Паула. – Утром позвонила Май, попросила помочь в подготовке к открытию – ведь ещё и окно придётся менять в последний момент. А вообще я в этом проекте работаю ассистентом Паавали Кассинена. Будет отличная строчка в резюме – правда, иногда приходится отрываться от учёбы. Паула подумала, что женщине, которая унаследует концерн «Лехмус», вряд ли вообще когда-то понадобится резюме. И даже хотела сказать это в лицо самоуверенной улыбающейся Элле. – Что изучаешь? – вместо этого спросила она, заранее зная ответ. – Юриспруденцию. Но юристом становиться не хочу. По крайней мере, корпоративным. – Почему? – Паула вспомнила о Лаури Аро. – Хочу делать что-то полезное. Помогать людям, – простодушно сказала Элла. – А разве вот это всё не помогает людям? – Вы о выставке? Ну, она по крайней мере никому не вредит. Это затея не фирмы, а фонда, и если кому и помогает, то в основном Кассинену, – Элла понизила голос и взглянула на дверной проём, из-за которого доносились голоса Май и Паавали. Паула снова повернулась к гигантскому коллажу. – Откуда все эти фотографии? – Отовсюду, – усмехнулась Элла. – И каждую из них мне пришлось обработать по заданию Кассинена. Здесь чуть ли не половина всех присланных в наш проект фото. Больше тысячи. – Как их присылали? – По электронной почте, для этого завели специальный адрес. Когда Паавали увидел, что многие присылают фотопортреты, то решил сделать коллаж. – Эти письма получаешь ты? – Да, у меня тоже есть доступ. – Отлично. У меня к тебе поручение. Можешь найти письмо вот с этой фотографией и переслать мне? – Паула показала на изображение, которое её заинтересовало. – Конечно, – Элла немного встревожилась. – И никому об этом не говорить? Паула сдержалась, чтобы не рассмеяться: Элла Лехмусоя была не из тех, кому она рискнула бы доверить даже самый маленький секрет. – Да, это очень важно. Элла сфотографировала нужный фрагмент коллажа и стала рассматривать фотографию – сначала на стене, а потом в телефоне – как будто видела её впервые. – Зачем ты сказала Джерри, что убитая женщина была темнокожей? Казалось, этот вопрос Эллу нисколько не удивил. Лицо её не дрогнуло, она продолжала рассматривать фото. Но когда она подняла глаза, взгляд у неё был по-детски испуганный. – Извините, я не думала, что нельзя рассказывать. Паула поняла, что этот вопрос как раз и застал Эллу врасплох – девушке явно пришлось срочно соображать, как на него реагировать. – Тебе не пришло в голову, что брата, усыновлённого в Африке, могут шокировать твои слова? – Цвет кожи значения не имеет, – сказала Элла с улыбкой, которая должна была выглядеть по-девичьи невинной, но получилась недоброй. – Что ты подумала, когда в вашей семье появился Джерри? – Ничего. Просто обрадовалась, что у меня теперь есть братик. – Но тебе ведь было всего семь. Ты не ревновала? – Ни капельки, – заверила Элла с интонацией семилетнего ребёнка. – Джерри, наверное, всегда тебя любил. Паула подумала о брате, который везде ходил за ней по пятам, пока не пошёл в школу. – Думаю, да, – тихо ответила Элла. Паула поблагодарила её и попросила позвонить, когда найдётся письмо с фотографией. Затем вернулась в холл, посреди которого с сердитым видом стояла Май. Кассинен сидел на полу у разбитого окна в позе лотоса. Паула в который раз подивилась, как этот человек, несмотря на свои габариты и, судя по одышке, неважную физическую форму, мог быть таким гибким и грациозным. – Спасибо за экскурсию, – поблагодарила Паула Май. – Скоро прибудут криминалисты, так что не прикасайтесь ни к чему снаружи. Затем приедет ещё один человек – чтобы посмотреть записи с камеры, если это нельзя сделать удалённо. Май пообещала дежурить в галерее столько, сколько потребуется. Кассинен не шевельнулся и не открыл глаз. Аро и Ренко перешли в тень на другую сторону улицы, оставив окно без присмотра, – не считая пары пешеходов в отдалении, вокруг никого не было. Где-то звякнул трамвай. Паула взглянула на чистое небо. Утренний свежий ветерок больше не ощущался. Воздух застыл, словно наконец дозрел до чего-то. Оставалось надеяться, что облака уже на подходе. – Впрочем, лошадям такая жара не страшна, – донёсся до Паулы голос Аро, когда она переходила проезжую часть. – Я теперь на скачках бываю нечасто – в семье пополнение, – ответил Ренко. – Неужели? Поздравляю. Жеребец или кобыла? – сказал Аро со смешком. – Мальчик, – Паула опередила Ренко с ответом. – У меня к вам дело – по которому я, собственно, и позвонила. Аро явно насторожился, но принял важный вид, подобающий юристу. – Вы бывали в Ониипе, когда ездили в Намибию? Аро снова растерялся и даже щёлкнул зубами. Такая реакция выглядела вполне естественно. – Я много раз бывал в Намибии. Но такого места припомнить не могу – как, вы сказали, оно называется? – Ониипа. Аро помотал головой и повторил, что такого места не припомнит. На лице его появилась тревога. – Почему вы спрашиваете? – К сожалению, пока не могу раскрыть подробностей. Но мы ищем человека, который в начале нулевых набирал в Ониипе местный персонал для финской компании. – Почему вы думаете, что это был я? – Кое-кто узнал вас на фото. Аро недоверчиво хмыкнул и сказал, что вряд ли бывал в Ониипе и уж точно никогда не занимался наймом для «Лехмуса». – Даже в Финляндии, – веско добавил он. – На фото? Что за фото? – С сайта «Лехмуса».