– С той стороны новую массовку подгонят. – И ладно, ты же хотел побыстрее. Огневого реквизита на всех хватит, – обещает «отважный». Я в расположении «музыкантов Вагнера». Есть новые лица, но многих я знаю. Нахожу Вепря из штурмового отряда. Он чистит пулемет. Рядом босой Хан из бурятов меняет женские прокладки в походных берцах. Незаменимая вещь для сушки обуви. Не сомневаюсь, в его арсенале помимо обезболивающего промедола в шприц-тюбике есть и женские тампоны на случай пулевого ранения. Засунул в рану, тампон разбухает, кровотечение останавливается. Вепрь замечает меня, смотрит косо: – Кит приплыл. Ты теперь Контуженый? – Контуженый, – соглашаюсь я. – Контуженый хочет в штурм, к больным на всю голову? – Вепрь вроде бы шутит, но без усмешки. Глаза приглядываются ко мне. – Приехал узнать про свой крайний бой. Сам ничего не помню. – Мозги отшибло? Не можешь срать, не мучай жопу! Шутки у Вепря грубые, но бойцам заходит. Рядом посмеиваются. Я настаиваю: – Вепрь, про тот бой расскажи. – Так не было боя, Контуженый. Ночью прилетело точнехонько вам по БК. Понял? Я морщу лоб. Мы израсходовали боекомплект. Я передал по рации заявку. Под ночь подвезли мины. Взвод обеспечения предпочитает снабжать передовую в темное время суток, так меньше шансов подставиться под беспилотник. Вепрь продолжает с обвинительным напором: – Какого херы вы машину не разгрузили, во дворе оставили? Все мины разом рванули. Хата в труху вместе с твоими и водителем. А тебя за деревом нашли без сознания. Как ты там оказался? Грузовик с боекомплектом, деревенская хата, ночь, дерево. Слова Вепря рассеивают туман памяти. …Я вижу грузовик, наполненный ящиками с минами. Понурые лица бойцов. За долгий бой мы несколько раз переносили тяжелый миномет на новую позицию и перетаскивали мины туда-сюда. Я уж не говорю про эмоциональное выгорание. Самый сильный из нас Урал тяжко вздыхает и спрашивает меня, как командира: – Разгружаем за бруствер? Шмель тоскливо смотрит на грузовик с просевшими рессорами: – Утром передислокация. Опять загружать. Да и водитель из части снабжения валится с ног: – Я двое суток не спал. Гнать такого обратно в ночь, провоцировать аварию. Наше расположение на околице разбитой снарядами деревни. Крайний дом сохранил стены и крышу – отель комфорт-плюс в условиях войны. Мы собираемся переночевать в нем. Я задираю голову, изучаю темное небо. Прихожу к выводу, что вражеских «птичек» ночью не будет, и жалею измотанных бойцов. – Кедр, перегони машину за дом под яблоню. До утра постоит, не заметят. Отоспись. В глазах подчиненных облегчение. Мины подождут. Ночью мы редко работаем, огненный выстрел лишком сильно демаскирует позицию. Кедр прижимает грузовик к стене дома и заваливается спать в кабине. Кедр! Так вот чья табличка на могиле. Взрыв прибрал с собой и водителя-снабженца. А где был я? Ночь. Тишина. Я выхожу из хаты отлить. Не с порога же. Потягиваюсь, топаю, встаю за дерево – и в этот момент… – Вспомнил? – с осуждением в голосе вопрошает Вепрь. – Машину с БК за домом спрятали, – бормочу я. – Кто приказал? Я молчу. Ответ ясен всем. Оправдываюсь: – Я очнулся только в больнице. – Потому что успел смыться перед прилетом. Будто знал! – Повезло. Хан затягивает шнурки на берцах, стреляет в меня косым взглядом: – Еще про ангела-хранителя скажи, что нашептал на ушко. – Какого хера, Хан? Ты на что намекаешь? Хан переглядывается с Вепрем. Вепрь собрал пулемет, держит его между колен стволом вверх и буравит меня взглядом: – Мы потом взяли батарею укров откуда вас накрыли. Пленный артиллерист признался, что кто-то скинул им в чате координаты с минами. Понял?! – Наши координаты? – недоумеваю я. – Так БК только завезли. – А кто завез? Перед глазами имя водителя на могиле – Кедр. Но я не понимаю смысла вопроса и тоже злюсь: – Не всё ли равно? Вепрь опускает глаза, на обветренном лице отчетливо проступают желваки. Хан мне подсказывает: – Кедр – его младший брат. Обычно суровый Вепрь смотрит в землю и выглядит потерянным. – Я поклялся матери, что в снабжении ему безопасно. Если со мной что не так, младший точно к ней вернется. Я до сих пор скрываю, что он погиб. Погиб из-за предателя. – Где пленный? Я с ним поговорю. Хан косо смотрит на меня и теперь уже обвиняет напрямик: – Убрать свидетеля хочешь? – Выжил только ты, Контуженый, – добавляет Вепрь. – Вы с дуба рухнули? Я свой! – Был свой, а сейчас не знаю. Кто-то же слил координаты. Хан обращается к Вепрю, словно меня здесь нет. – Без Контуженого точных прилетов не было. Он приперся – и не известно, что будет. Я оглядываюсь в поисках поддержки. К нашему разговору прислушиваются другие бойцы. В их глазах колючее недоверие. А вслух кто-то говорит: – Он по нашим позициям шастал. Надо проверить телефон. Вепрь чувствует общий настрой – предателю здесь не место. И буравит меня взглядом: – Война стала жестче, Контуженый. Противник умен, хитер и озлоблен. А если ему помогают предатели… Выворачивая карманы! У нас теперь запрет на смартфоны. Меня обыскивают, находят расколотый взрывом смартфон. Я пытаюсь оправдаться, но ничего не могу придумать, кроме жалкого: – Это не я. Мой разбит с той ночи. – Когда узнаю, что ты, сразу грохну. А пока дам шанс. Вепрь встает и направляет пулемет в мою сторону: – На войне делю всех на три части – друзья, враги и предатели. При «друзья», он смотрит на Хана, при слове «враги» – за бруствер окопа, а на последнем слове упирается взглядом в меня. – Беги, Контуженый! У тебя двадцать секунд.