27 Микроавтобус волонтеров движется к линии боевого соприкосновения. Мы проезжаем освобожденную территорию, где недавно шли упорные бои. Панорама из окна микроавтобуса не та, что из-за бруствера окопа. Трудно узнать местность, но где-то здесь Русик и стал «героем». …В тот день противник предпринял дерзкую контратаку на бронетехнике. Штурмовики «Вагнера» зарылись оборону. Мы били по движущимся бронеавтомобилям, корректируя огонь с беспилотника. Не прошло и часа, как Русик доложил о потере беспилотника. Наше положение осложнилось. Я приказал открыть заградительный огонь, чтобы отсечь дополнительные силы противника. К вечеру атака противника была отбита. Ко мне пришел Вепрь, на вид уставший, но взгляд злой, целеустремленный. Он принес форму украинского сержанта и спросил: – Твой Русик из местных. По-украински болтает получше нашего? – Гутарит на мове, – подтвердил я. – Зови его. От Русика Вепрь потребовал: – Скажи паляниця. И шо там еще хохлы пытают, для вычисления москалей? – Зачем? – оробел Русик. – Можешь или нет? – А як же. У бабуси з Полтави щолита проводив. – Добре сынку. Пойдешь с нами. Понял? – Куда? Вепрь стал объяснять мне: – Недобитые укры по кустам затаились, а ночью отступать к своим будут. Так с той стороны думают. На самом деле, кого мы не покрошили, тех повязали. Мы вместо укров пойдем в их форме. Выйдем на опорный пункт. Русик крикнет, что свои. Заболтает на мове, чтобы мы ближе подошли. А дальше я отомщу за Лоцмана. Понял? Я видел, как съежился Русик. – Лоцман погиб? – речь шла о близком друге Вепря. – Он – двести, еще трое – триста. – Вепрь выругался. По ожесточению в голосе я понял, что Вепрь не откажется от опасной операции, но все-таки спросил: – Уверен, что прокатит? – Ребята злые, а злость – это сила. Опорник в бетоне. В лоб брать глупо, возьмем хитростью. – Вепрь кинул украинскую форму Русику. – Переоденься. На сон три часа. Понял? Обескураженный Русик развернул одежду в пиксельном камуфляже с желтой повязкой на рукаве. – Тут кровь. – С раненного сняли, – подтвердил Вепрь. – На трупаках еще хуже. Командир штурмового отряда ушел, считая вопрос решенным. Фактически он отдал приказ. А приказы на войне не обсуждаются. В окоп сунулся Шмель. Он подслушал разговор и похлопал Русика по плечу: – Поздравляю. Ты в ДРГ «Вагнера». Станешь героем. – Я не хочу. Не смогу, – заныл Русик. У меня тоже были сомнения, что Русик справится. Но Шмель решительно заявил: – Не ссы! Я тебя подготовлю. Через три часа группа Вепря ушла в ночь с желтыми Вэсэушными повязками на рукавах. С ними отправился Русик. Потом мы слышали взрывы гранат, пулеметные и автоматные очереди. Через некоторое время ко мне в окоп скатился чумазый боец в украинской форме. Я взглянул на лицо в черной раскраске и не поверил своим глазам: – Шмель? – Заменил Русика, – подтвердил друг. – В таком виде ночью мы на одно лицо, даже Вепрь не разобрался. Меня обожгла догадка: – Русик тебя подкупил? – Я сам предложил. У него батя – богатый буржуй. Пусть платит! Мы позвонили ему и договорились. Внушили, что нам дрон с тепловизором нужен, на них ценник от миллиона. Шмель во всем искал выгоду и любил легкие деньги. И даже на войне нашел способ заработать. – Что вылупился, Кит? Я за всех стараюсь! Там кроме квадрика, на наш будущий бизнес останется. – Какой бизнес, если мы сдохнем. – Не каркай! – Шмель схватил меня за грудки. – Русик бы сдрейфил и наших положили. Ты этого хотел? – Нет. – Так не трепись! На штурм ходил Русик. Такой был уговор. Шмель оттолкнул меня, скинул украинскую форму и, прежде чем бежать за своей, сообщил: – Вепрь закрепился на опорнике. Просил поддержать огнем. Сейчас на него укропы полезут. Я проводил взглядом безбашенного друга и скомандовал: – Расчет к бою! Взятие ключевого опорного пункта помогло «вагнеровцам» продвинуться вперед на трудном участке. Русика наградили медалью «За отвагу». Кроме нас троих никто не знал, что вместо него в бой ходил Шмель. Даже Вепрь в ночной темноте не заметил подмены. С тех пор Русик во всем слушался Шмеля. Его отец Николай Краско гордился сыном. Бизнесмен был уверен, что оказал военно-техническую помощь подразделению сына. Деньги выдал наличными, их получила Злата. Это был ее первый визит в Луганск к Николаю Краско. Потом по просьбе Шмеля она приезжала к бизнесмену второй раз. Снова за деньгами. Ее приезд совпал с трагической гибелью нашего отделения. Шмель, рисковавший жизнью ради будущего, остался ни с чем. А Злата… Красавица Злата, помимо пожертвований на войну, получила все контрактные выплаты за нашу службу. И гробовые – страховку за гибель. Но даже этого ей показалось мало. Напоследок Злата обманула мою маму и исчезла с огромной суммой. 28 Пока я вспоминаю прошлое, мы приближаемся к передовой. Михалыч демонстративно отключает телефон и взглядом требует, чтобы мы следовали его примеру. Лиза привычно переводит телефон в «режим полета», я поступаю также. Примет войны становится всё больше. То тут, то там дорога изрыта снарядами, деревья порезаны артиллерией, на обочинах ржавые груды металла некогда грозных бронемашин и исковерканные остовы сгоревших легковушек. Проезжаем поселок, в котором ни одного уцелевшего дома, и только позолоченный крест над маковкой церкви вселяет надежду, что жизнь здесь обязательно возродится. За поселком Михалыч останавливает микроавтобус, приглушает радио, опускает стекло. За неубранным кукурузным полем слышна артиллерийская дуэль. – Что-то близко сегодня, – волнуется водитель. Я отчетливо слышу то, о чем расплывчато сообщают в телеграмм-каналах: – Укры в наступление пошли, прорвали первую линию обороны. Только Лиза не волнуется. Она выпрыгивает из кабины, потягивается и предлагает: – Перекусим? Михалыч, кофе хочется.