Вопрос застает врасплох. В таком ракурсе я не задумывался. Надо, так надо. А чтобы радоваться, нет времени. Отвечаю, как есть: – За Крым я радовался, а за вас воевать пошел. – Только за нас? – придирается Кутузов. Вспоминаю напутствие Чапая. – Мы воюем за наше будущее, за Россию. А радоваться будем после Победы. – Для нас референдум уже победа, – признается Кутузов. – Жаль, что за мир еще придется повоевать. Контуженый, ты знаешь, из-за чего НАТО бесится и с нами воюет? – Хотят быть главными. – Они бесятся, потому что убеждены, все стремятся в Европу. У них всё лучшее, все рвутся к ним. Это платформа, на которой базируется их исключительность. А мы выбрали Россию. У них ум за разум, как так? Платформа треснула, они зашатались. Паникуют и сами себе вредят. – Нам тоже. – Мы перетерпим, сосредоточимся и победим, – убежденно говорит Кутузов. – Иначе никак, – подтверждаю я. Мастер вспоминает наш телефонный разговор. – Так, ты же по делу. Ты серьезно на счет телефонов. Сам не вспомнил? Я трогаю голову с разных сторон: – Тут помню, тут нет. Шутка помогает унять волнение. Я вспомнил роковой день вплоть до деталей, но всё равно испытываю тревогу. А что, если предателем окажусь я? Возможно, ретроградная амнезия спасает меня от позора. Кутузов достает пакет с разбитыми телефонами. – Раз приехал, дело серьезное. Попробую восстановить удаленные сообщения. Он высыпает перед собой груду запчастей, отсеивает пальцем микрочипы. – Где чей? – не понимаю я. – Ты не просил. Хорошо, хоть так сохранилось. Мастер подсоединяет микрочипы к ноутбуку, проводит манипуляции. Время от времени комментирует: – Ограничимся последними днями перед кончиной аппаратов? – Там главное. – Восстановленное сохраню на ноуте, а потом тебе в смартфон скину. – Получается? – Дело мастера боится, если этот мастер, – Кутузов подмигивает и хрипит страшным голосом: – одноглазый. – Вот бы мне также восстановить стертую память. Кутузов меняет чипы: – В этом нечего восстанавливать… А тут имеется. – А как я определю, где чей телефон? – Это важно? – Еще бы. – Я создам отдельные папки и скину туда же инфу из чатов. По ним разберешься. – Точно, – выдыхаю я, борясь с нарастающей тревожностью. Кутузов заканчивает работу. Я протягиваю телефон, он перекачивает в мой аппарат результаты восстановления. Я касаюсь пальцем дисплея. Перед глазами пять папок пронумерованные цифрами: 1, 2, 3, 4, 5. Где чья, не знаю. А может и не нужно знать? Еще раз всё стереть и забыть. Зачем копаться у ужасном прошлом? Голова начинает болеть. Отбитый мозг не хочет новой порции лжи. Не нужно врать самому себе – ты должен знать! Открываю первую папку. Просматриваю сначала удаленные сообщения. Тут стерто неудачное фото. Увеличиваю и убеждаюсь, никаких намеков на дислокацию нашего минометного расчета или машины с боекомплектом. В следующей папке удаленная переписка. Много любопытного для меня, но ценности для врагов информация не представляет. В третье й папке я открываю первый же файл и застываю. Передо мной фрагмент электронной карты. Проходит несколько минут, прежде чем встревоженный мозг дает колокольный сигнал – нашел! На карте отмечена точка и приведены координаты с шестью знаками после запятой. А точка указывает на дом, где оборвалась жизнь самых близких друзей. Кутузов видит мое смятение и трогает за плечо: – Что с тобой, Контуженый? Пересохшими губами спрашиваю: – Кому ушло это сообщение? Он смотрит на номер: – Абоненту украинского «Киевстар». – На ту сторону? – уточняю я. – Укропский оператор работает на врагов, – подтверждает Кутузов. Забираю телефон и ухожу. Мой расчет погиб не случайно, предатель был среди нас. Осталось узнать его имя, для этого достаточно посмотреть другие сообщения в телефоне. Решаюсь на просмотр не сразу. Брожу, собираюсь с духом, нахожу скамейку, чтобы чувствовать себя увереннее. Смотрю в дисплей, передо мной пять безликих папок. Неприятный ответ спрятан в третьей, но я отчего-то открываю первую. Просматриваю сообщения, владелец телефона ясен. Он не предатель. Перехожу ко второй папке. Читаю переписку в чате, которую уже видел. Еще одного человека можно исключить. Палец зависает над третьей папкой и смещается на четвертую. Затем пятая. Я до последнего откладываю момент истины. Четыре личности установлены. Они не виновны. Пятый оставшийся очевиден, но я отказываюсь верить и не спешу с обвинением. Подсознание подсказывает спасительную идею. Я Контуженый, мой поврежденный мозг допустил ошибку, неправильно интерпретировал карту с координатами. Нажимаю значок с номером 3. Проверяю роковое послание. Передо мной фрагмент карты с большим увеличением. Сверяю его с электронной картой местности, где шли бои. Укрупняю до нужного масштаба, вглядываюсь и убеждаюсь – то самое место нашей последней ночевки. Координаты машины, груженной минами, ушли врагу. Просматриваю сообщения, которые не были удалены. Одно, другое, третье… Дальше не могу, глаза слезятся, голова кружится. И так ясно, кто владелец телефона. Я нашел предателя. И не знаю, что делать. 40 Я в автобусе по пути домой. Снова граница. Тот же молодой таможенник меня не узнает. И немудрено, я раздавлен тяжелыми мыслями. Хочу сказать ему: «Я Контуженый», а получается: – Я не предатель. Таможенник вопросительно смотрит на меня – то ли не расслышал, то ли недопонял. А может убедился, что перед ними контуженый боец с фронта. Мало ли таких он повидал. Прохожу границу. В автобусе в сотый раз прокручиваю в голове ситуацию. Первая папка восстановлена из моего разбитого телефона. В тот день и накануне ничего секретного я не стирал и, тем более, не отправлял противнику. Я не предатель. Во второй папке телефон Чеха. Он стер переписку с сестрой в чате. Тот самый диалог, ставший рассказом, где Злата признается в беременности и аборте. Она говорит недомолвками и просит Чеха узнать нашу реакцию. «А Кит или Шмель что бы выбрали для своей девушки?» Сейчас я помню странное состояние Чеха. Он хотел поговорить и со мной, и со Шмелем. Искал удобного случая и откладывал разговор. Как оказалось, навсегда.