Что на такое ответишь, лучше промолчать. Алена садится в постели сжимает грудь, демонстрирует кружевной лифчик и усмехается: – А я новое белье специально для тебя надела. Купила после первой нашей встречи. – Ты знала, что мы снова встретимся? Алена бодает головой мою голову и смеется: – Контузия заразна! – Она подпрыгивает в постели и садится на колени, чтобы я видел новые трусики: – Представляешь, продавщица уверяла: любой мужик не устоит. Обманула. Я бросаю взгляд вниз живота, демонстративно вздыхаю: – Я не устоял. – Что с тобой делать, Контуженый? – Алена забирает подушку и выходит из спальни: – Спи. Мы спим отдельно. Утром встречаемся одетыми. Говорим о референдуме, о тяжелых боях, о подлых американцах и не смотрим в глаза друг другу. Неожиданный звонок Алене. Она слушает, сводит брови и бледнеет. – У меня его нет. Ушел на первый автобус в Ростов, – говорит она и опускает телефон. Следующая фраза уже мне: – Уходи. Срочно. – Что случилось? – Кто-то из «Группы Вагнера» звонил коменданту. Просят тебя задержать. Тебя в чем-то подозревают. – Это Вепрь. Его брат погиб, а я… – Никита, это серьезно? – Они разбираются, я тоже. Пока ничего не ясно. – Это опасно? – переспрашивает Алена. – Вчера Михалыч погиб, а я опять выжил. – Я подхватываю рюкзак и, прощаясь в дверях, обещаю: – Я позвоню тебе, Алена. В ее глазах печаль: – Второй раз мне на поруки Контуженого не дадут. 39 Я иду по Луганску и с каждым шагом осознаю – теперь у меня нет выбора, нужно найти предателя. И чем скорее, тем лучше. Вепрь устал ждать. Он жаждет отомстить за смерть брата, а я должен знать, кто виноват в смерти моих друзей. Предатель ответит по законам ЧВК. Кто бы им ни был. Даже я. Возможно, меня ищут, но бежать и прятаться – не вариант. Мне нужно в центр города, там ключ к разгадке. При входе на рынок меня останавливают и проверяют рюкзак. Сегодня последний день референдума, а в одном из павильонов работает пункт для голосования. Вчерашний взрыв автобуса заставил власти усилить меры безопасности, а народ подстегнул, как пощечина в драке. Голосовать на референдум пошли все, кто откладывал и не решался. У павильона с флагами Луганской республики и России слышу знакомый голос: – Пожалуйста, не толпитесь у дверей. Запускаем группами, растяните очередь. Вы же понимаете, нужно соблюдать осторожность. Это волонтер Лиза уговаривает людей не создавать толпу. Люди в очереди разные, и молодые, и старые. Делают вид, что слушаются, но не расходятся, стараются быть ближе к заветной двери. Собравшиеся демонстрируют сплоченность и наперебой подбадривают друг друга: – Надоело прятаться. Устали бояться. – Пусть видят, мы за Россию. – Хоть наши дети и внуки будут жить счастливо. – Страшно немного, но мы ждали этого восемь лет. – Мне утром дочка с Севастополя звонила. И про взрыв знает, а все одно: иди голосуй, я за тебя буду молиться. Пожилой мужчина везет интеллигентную старушку в инвалидной коляске. По виду устал, везет издалека, и я решаю ему помочь. Лиза замечает инвалидное кресло, машет рукой и освобождает дверь: – Давайте пропустим женщину. Очередь расступается, а Лиза вполголоса отчитывает сопровождающего: – Зачем сюда. Могли бы вызвать на дом. Старушка в кресле слышит ее, цепляет жилистой ручкой и заглядывает в глаза: – Мне девяносто, дожила. Я учитель истории, а тут взаправдашняя история. В такой день и дома? Об этом в учебниках напишут. Люди замолкают, осмысливают слова старой учительницы и приосаниваются. Они тоже творят историю. Я завожу коляску в павильон. Лиза узнает меня, мы здороваемся. Она меняется в лице: – Михалыч наш вчера… – Я был там, видел. Она отводит меня в сторону: – Почему он? А где были другие? Я думаю. Почему он герой, а я опять в стороне? Герои погибают, а я выживаю. Контуженная голова возвращает к моменту взрыва. Михалыч забегает в автобус в поисках опасного рюкзака. Он кричит, чтобы все вышли. Счет идет на секунды. Организатор теракта в «девятке» замечает провал исполнителя и посылает сигнал на взрывное устройство. Я понимаю, почему Михалыч не раздумывал: – Михалычу сразу поверили. Мне бы нет. Он всех спас. – Кроме себя, – добавляет Лиза. – Я с ним почти год, всякое бывало. Помнишь, как дрон-камикадзе на нас… Она осекается, хмурится, вспоминает. Мегафоны на рынке транслируют добрые советские песни. Собравшиеся у павильона слушают, на напряженных лицах рождаются улыбки. Лиза впускает для голосования очередную группу. Дождавшиеся открыто радуются. Настроение Лизы тоже меняется. Она возвращается ко мне: – Не хочу о прошлом. Здесь все ради будущего. А ты зачем? – Прошлое не отпускает, – честно признаюсь я. Лиза дружески треплет меня по голове: – Девчонки таких любят. – Каких таких? Чокнутых? – А кто еще всегда по-людски. – Наш Михалыч вчера. Вы сегодня. – Я спохватываюсь: – А раньше тем более. – Скажешь тоже. От любого бойца на фронте пользы в тысячу раз больше. Я не успеваю возразить. Неугомонная Лиза возвращается к обязанностям волонтера. Я завидую ее энтузиазму. Все-таки она из тех чокнутых, которые всегда поступают по-людски. Иду дальше, нахожу знакомый павильон «Ремонт телефонов». Жму руку одноглазому мастеру. Кутузов воодушевлен, как и все, и жаждет поговорить. – Я в первый день проголосовал. А ты? – Так я же из России. – Тогда ответь. То, что мы в Россию обеими руками – это не вопрос. А вы нам рады?