– Которые ты забрал у Ю Чан Ми, такой конвертик, помнишь? Раон смотрел на Максима. Максим поставил перед Раоном ноутбук и открыл его. Запустил видео. Раон перевел глаза на экран и увидел себя, с бумагами в руках у кресла, на котором лежало тело Ю Чан Ми. Камеры, как он же не подумал о них? Вот теперь умереть ему точно не дадут. Выдержка подвела Раона, он подскочил и ударился о столешницу снизу коленками. Приземлился обратно и чуть не свалился на пол с закачавшегося стула, не сумев удержать равновесие со скованными за спиной руками. Блондин удержал его за шиворот. – Что тут у нас? – насмешливо протянул. – Кто-то нагадил в угол и теперь не знает, куда спрятаться? Придется тебе, собака, слизывать все своим языком, пока не вычистишь все до блеска, чтобы хозяин остался доволен. Где бумаги, сволочь? Раон прикусил язык. Максим снял с пояса ремень и накрутил его на кулак. – Ну что ж. Он бил точно, чтобы причинить боль как можно сильнее, по едва затянувшейся ране на бедре, по ребрам, которые ныли после прошлой встречи с ботинками блондина, по лицу, разбрызгивая кровь из вновь сломанного носа. Раон мог только свернуться на полу и ждать, когда Максим устанет его избивать. Если эти бумаги были настолько важны, то они должны выплыть наружу, иначе на его месте окажется еще не один человек. Блондин наконец оставил его в покое, посидел на корточках рядом, покачал головой и ушел. Раон поджал ноги к груди, мечтая о быстрой смерти. Миски с едой и водой оставались стоять нетронутыми там же, где их ставили тюремщики. Ледяной пол, пронзительный сквозняк, остужающий полураздетое тело там, где не доставал холод земли, должны были в скором времени исполнить его желание. Но через день решетка заскрипела, и в камеру вернулся Максим, которому сообщили, что пленник отказывается от пищи. – Решил сдохнуть с голода? Не, друг, так не пойдет, – он подвинул миски ближе к Раону. – Ешь. Или тебя покормить? Раон продолжал безучастно смотреть в стену напротив. Максим сплюнул и присел рядом. Поднял его голову за волосы, окунул в миску с водой и держал, пока Раон не начал дергаться. Ослабил хватку, дав ему вздохнуть, и окунул снова. – Пей, скотина, всему тебя учить надо. Есть сам будешь или так же кормить? Раон с ненавистью глянул на него, чем очень позабавил блондина, который рассмеялся и заменил миску с водой на миску с какой-то жижей. – Где бумаги? – Съел, – ответил Раон, и его тут же окунули в похлебку, сломанный нос взорвался болью, слезы выступили на глазах. Максим вытащил его из миски, посмотрел на кровавые разводы внутри. – Ах ты ж паршивец, еду испортил. Кто теперь это будет есть? – и дернул Раона за цепь, стягивающую руки за спиной. – Живучая скотина, – пнул в живот и поволок за собой по полу из камеры. Послышался хруст плечевых суставов, Раон взвыл в бесполезной попытке напрячь руки. Плечи вспыхнули огнем, и он наконец потерял сознание, на время избавляясь от своего тела, ставшего обузой. – Посмотрите на эту неженку, – хохотнул Максим, кидая бесчувственное тело посреди коридора. – Чуть что – так сразу в обморок падает. Сдался он шефу, бесполезная тушка. Может, псам его на корм? – Ты идиот? – позади раздался голос, от которого блондин замер по стойке смирно. – Сказал же – аккуратно! Он денег стоит, и довольно больших. Максим бросил быстрый испуганный взгляд на Раона. Денег? Этот полутруп? Да на нем уже живого места нет, осталось пропустить только через промышленную мясорубку на корм животным. Максим не был уверен, что пленник сможет выжить даже при самом удачном раскладе. – Если он умрет – ты не жилец, – сказанные ровным тоном слова привели Максима в еще больший ужас, он упал на колени рядом с Раоном и с ненавистью посмотрел на окровавленное тело, от которого теперь зависела его собственная шкура. «Вот тварь, я бы с радостью пропустил ноги этого надменного ублюдка через винт и насладился его воплями. Это тебе не кино, где потом смываешь с себя краску, кишки и целенький заваливаешься в клуб. А теперь я его еще и лечить должен?» – Сука, – пробормотал он, прикладывая палец к шее Раона. Упертый, сердце вон как бьется. Сверху на Максима взирал шеф, в ледяном взгляде которого было столько же чувств, сколько в мраморной статуе на центральной площади. – Сука, – еще раз прошептал он и осторожно взвалил на спину гарантию своей жизни. * * * – Где мы будем его искать? – этот вопрос Тэун задавал всю дорогу, пока они летели в Санкт-Петербург. Тэмин в очередной раз шикнул на него. – Что твоя сестра может узнать? – Не знаю я! Да оставь меня в покое, дай подумать! – Кто такой Софтин? – Я тебя сейчас вырублю, если не заткнешься, – с тихой угрозой прошептал Тэмин, оглядываясь назад, но соседи вроде спали. Тэун понял, что сказал, и сам закрыл рот. – Поговорим, когда вокруг не будет ушей. Лиен встречала их в аэропорту. Тэун даже не смотрел по сторонам, когда шел к выходу, хотя новые места раньше всегда интересовали его. Увидел Лиен, вяло поклонился. – Опустим официальную часть. Идите, я вас обниму, – старшая сестра Тэмина по очереди обняла Тэмина и Тэуна, потом нахмурила свои идеальные брови. – Что случилось с третьим? Насколько я поняла, вы здесь из-за Раона? – Нужна информация, сестра, – Лиен сразу ощутила тревогу, витающую в воздухе, и занервничала. – У нас есть только одно имя. Нужно найти этого человека, Раон в беде. – Почему вы не обратились в полицию? У них больше возможностей, чем у двух человек. Тэмин потер лоб, переглянулся с Тэуном. – Это что-то незаконное? – Его подозревают в убийстве. Его и так ищут, но результатов – круглый ноль. Лиен зажала рот рукой и уставилась на брата. – Сейчас очень жалею, что у меня нет определенных связей и компромата на нужных людей. Не задумался бы даже, и выбил нужную информацию, – Тэун подхватил свой чемодан. – Поехали отсюда. * * * – Тимур, приведи девчонку, – шеф Хэнсин отдал сухое указание и положил рацию на стол, рядом с клавиатурой. Он был уже в возрасте, пятьдесят восемь лет, но годы будто не тронули его, позволив коже остаться гладкой и чистой, волосам – густыми, темным раскосым глазам – ясными. Небольшие усы добавляли жесткости его лицу, а ледяной взгляд отбивал напрочь всю охоту переспрашивать что-либо. Вдоль висков в черных волосах серебрились две пряди. Внутри базы он предпочитал не пользоваться телефоном, связь по рации его вполне устраивала. Хэнсин больше по привычке скользнул глазами по мониторам, занимающим одну из стен помещения, чтобы убедиться, что по периметру базы все как обычно – густые деревья вокруг и дальше – чистое поле, что исключало возможность для партнеров по бизнесу подобраться незамеченными и урвать кусок информации или самого Хэнсина. В дверь постучали, спрашивая позволения зайти. Тимур, устрашающего вида стражник, под два метра ростом, с руками, в которых локоть ЧанА казался игрушечным, вывел девушку на ковер, поклонился и вышел. ЧанА ошеломленно уставилась на Хэнсина, совершенно не ожидая увидеть соотечественника. Хэнсин тоже рассматривал ее очень внимательно. – Выглядишь не очень, – наконец, выдал он заключение. – Хотя после недели в карцере это не удивительно. – Кто вы? – тут же спросила ЧанА. Мужчина медленно приложил палец к губам. – Вопросы тебе не позволены, запомни это сразу. Сколько вы знакомы? – Недолго, – ЧанА не знала, что можно говорить, а что нет. После недели в темноте и холоде, когда у нее было достаточно времени осмыслить, сколько бед она принесла Раону, она уже боялась сказать или сделать еще хуже. Хэнсин постучал пальцами по столу, потом холодно произнес: – Будешь юлить – Тимур переломает тебе кости. Сколько ты его знаешь? – Три месяца, – быстро ответила ЧанА, поджимая пальцы на босых ногах. Ее туфли погрызли крысы, когда она спала. – Как вы познакомились? – На съемках. Шеф Хэнсин что-то подсчитал в уме и откинулся на спинку кресла. – Я верно понимаю – почти все время ты провела в заточении? У Пак Джи У? ЧанА подняла на него сухие глаза и фыркнула. – Вы хотите использовать меня так же? Хан Раон больше не поведется на это. Он и бросить меня не успел только потому, что ваши люди его забрали. Хэнсин задумчиво рассматривал ее, сложив руки на груди. ЧанА задрала выше подбородок и заставила себя поверить в то, что говорит. – Он сказал, чтобы я выкручивалась сама. Все его великие чувства пропали, когда появились проблемы. А я тоже пострадала из-за того, что связалась с ним. Не хочу тут умирать из-за человека, с которым меня и нет ничего больше. Девушка перед ним очень убедительно изображала обиду и задетое самолюбие, но Хэнсину было не десять лет. – Любовь – это самое ослепительное и самое чудовищное чувство, которое человек может испытывать, – медленно произнес он. – Ни при каких обстоятельствах Раон не сможет держать ее под полным контролем, она вылезет во взгляде, прикосновении, слове, жесте. И уверен, мы вскоре в этом убедимся с тобой. – Если бы ему было не все равно, он бы уже выполнил ваши условия, чтобы увидеть меня, – съязвила ЧанА, и Хэнсин улыбнулся так тепло, что у нее душа ушла в пятки. – Он просто не знает, что ты у меня. Он позвал Тимура, который ожидал за дверью и появился в кабинете сразу же после вызова. Хэнсин кивнул на девушку, Тимур взял ее за локоть и потянул к выходу, где они столкнулись с Максимом. Как только блондин увидел ЧанА, он ухмыльнулся и покрутил перед ее лицом руками со следами крови. ЧанА мгновенно поняла, чья она, но в ответ только поклонилась и прошла мимо. Тимур довел до ее камеры, посмотрел на босые ноги девушки, на свои ботинки, вздохнул. – Сейчас что-нибудь попробую найти из обуви. ЧанА забралась на койку, подтянула ноги к груди и спрятала голову. Плакать ей нельзя, показывать страх – нельзя. Если этот человек еще узнает и о ребенке – Раон станет его пожизненным рабом. Впервые ЧанА пожелала, чтобы у нее случился выкидыш. «Боже мой, у этого урода вся одежда в крови». ЧанА ожесточенно стерла слезы, оглядывая свою камеру. «Что с ним сделали? Где он?» Она вспомнила, как в древние времена избавлялись от беременности: в ход шли острые предметы, которыми разрывали плодную оболочку. Следом обычно умирали и матери, и мысль об этом заставила ЧанА затрястись от страха. Приложила ладонь к животу, и безмолвные слезы опять покатились по щекам. Максим в это время стоял перед шефом, отчитываясь о состоянии Раона. – Исправь все, что сделал. Теперь, когда у нас его девчонка, он будет таким же послушным, как и у Озгюра. И ее не пугай так, а лучше – вообще не приближайся. 17 Раон открыл глаза и сразу закрыл, когда яркий свет ослепил его. Не похоже на его камеру. И ничего не болит. Может, он уже умер? – Чего лыбишься, бестолочь? Перестарались с наркозом, что ли? Раон мысленно простонал и притворился мертвым.