– Странно, – хмыкнул Макар. – Ну, пусть он алкаш и нарик, блуждал где-то, дома не ночевал, гулял. Но чтобы за две недели вообще ни словечка друг другу по мобиле… Хотя они жили в одной квартире. Она работала с утра до вечера на почте. Хватало им личного общения, когда они дома пересекались? Полковник Гущин выслушал его сентенцию и начал снова кому-то звонить. Он был хмур и малообщителен, несмотря на то, что сыт – завтрак оказался вкусным и обильным. Макар к нему не приставал с вопросами, вел себя тише воды ниже травы. Он видел, что полковник Гущин, хотя и не показывает вида, но страшится момента, когда Клавдий Мамонтов заявит ему – «пока все здесь зависло на паузе, мы с Макаром – домой». Однако Клавдий Мамонтов молчал. Он слушал переговоры полковника Гущина с непроницаемым видом. В десять Гущин связался с издательством, с которым сотрудничала как переводчик Наталья Гулькина. Его установили полицейские. К известию о смерти пожилой переводчицы в издательстве отнеслись вежливо-равнодушно. И сообщили, что Гулькина работала с ними по договору и переводила не фаблио «Роман о Лисе» (тот проект давно сдан в архив), а французские народные сказки для детей. Последний раз в издательство она приезжала еще весной. А муж ее, художник Юрий Авессоломов, последние три года вообще не работал – не мог, ведь он страдал болезнью Паркинсона, а затем перенес инсульт. Клавдий Мамонтов подумал, что о диагнозе художника они впервые слышат не от подруг Гулькиной, не от людей ее круга, а, в сущности, от посторонних. Он вспомнил слова Искры о том, что Гулькина ревновала своего благоверного к соседке. Ревновать того, кто страдает болезнью Паркинсона? Однако противоречие в этой новости, которое он никак не мог уловить, заключалось не в диагнозе… Но в чем? Клавдий Мамонтов, включив громкую связь, позвонил Вере Павловне. Осведомился деловито – как дома, все в порядке? Как дети? Что с охранной системой дома – функционирует нормально, зеленые индикаторы на пульте горят? Макар слушал друга и думал – Клава исполняет его обязанности… Он должен о домашних печься, но… Он вздохнул. Честно – ему с Гущиным намного интереснее, чем дома киснуть и ждать, когда его накроет мощной волной запой. – Вера Павловна, я вас спросить хочу о важном, – Клавдий Мамонтов слегка запнулся. – Наталья Эдуардовна ведь была эмоциональной женщиной в отношениях с мужем, так? – Что вы имеете в виду, Клавдий? – Вера Павловна, скорбь которой немного утихла, а шок прошел, проявляла уже чисто женское любопытство. – Она не делилась с вами соображениями, опасениями насчет соседки по даче Анны Астаховой? Нам сказали, что она якобы мужа к ней сильно ревновала. – Ничего она мне не говорила про соседку. И не жаловалась на соседей, – голос Веры Павловны звучал озадаченно. – А кто вам озвучил сию новость? – Искра Кантемирова, – ответил Клавдий Мамонтов. – Якобы даже соседка или ее брат за ними следили, когда Кантемирова приехала в гости.. – Понятия не имею, – Вера Павловна удивилась. – Надо же! У нас с Наташей о ее дачных соседях речь вообще не заходила. – С виду они приличные люди, вместе с нами ее обнаружили. – Клавдий Мамонтов давал Вере Павловне время вспомнить. – Соседи Астаховы. Анна и Денис. Им обоим уже далеко за сорок. – Денис? – переспросила Вера Павловна. – Денни? – Наверное, уменьшительное имя… Она упоминала Денни? – Так он же был протеже и любовник! – выпалила Вера Павловна. Макар весь обратился в слух. Полковник Гущин быстро оборвал телефонные ЦУ, дал отбой, обернулся. – Сосед по даче? Любовник Натальи Эдуардовны? – как можно спокойнее уточнил Клавдий Мамонтов, хотя новость его ошеломила. – Не Наташи, – Вера Павловна, обычно сдержанная, сильно разволновалась. – Матери Искры Нины Прокофьевны. Денни… любовник, альфонс, разгульный юноша… Сколько лет прошло, а мы все помним ту историю. – Вера Павловна, поподробнее, пожалуйста, – вмешался в разговор по громкой связи полковник Гущин, озадаченный и заинтригованный новостями. – Мы все вас внимательно слушаем. – Давние дела, сколько воды утекло с тех пор, – услышав Гущина, Вера Павловна словно слегка смутилась, что опускается до пересудов про приятельниц и их близких. – Мы уже тогда все съехали из нашего четвертого дома по улице Грановского. Его сломали, построили бизнес-центр. Мать Искры, как вдова академика, получила очень хорошую квартиру на Ленинском проспекте, Искра с маленьким Левой – двушку поскромнее. Искра вела свою частную школу танцев, она еще не вышла замуж за Керима и особо не роскошествовала. Мы порой встречались, и я кое-что слышала от нее самой тогда и от Наташи. Короче… – Нет, как можно детальнее, Вера Павловна, – попросил Клавдий Мамонтов. – Мать Искры после смерти мужа о втором браке не задумывалась, много лет жила одна. Не хотела терять статус вдовы академика и льготы. Еще из-за дачи в Воеводине, она же государственной числилась сначала. Кантемиров на старости лет работал в Приоксом заповеднике, изучал флору. Потом, уже после его смерти, они с Искрой приватизировали дачу. Мать преподавала, ездила в Сочи, вела ботанические семинары для сотрудников дендрария. Простите, но ей в то время лет уже стукнуло, сколько мне. Возраст мудрости и силы… А она вдруг выкинула финт… Мы все ахнули. – Какой финт, Вера Павловна? – полковнику Гущину не терпелось узнать. – Влюбилась на старости лет в мальчишку, который моложе ее на целую вечность. Он работал в дендрарии, помогал ей, вертелся вокруг нее. Она звала его Денни – это я хорошо помню, потому что Искра его кляла – такой-сякой, чертов Денни – альфонс, присосался к маме, как клоп… – Студент? Аспирант? – уточнил Клавдий Мамонтов. – Нам сказали, что мать Искры сама в молодости аспиранткой очаровала академика Кантемирова и женила его на себе, уведя из семьи. – Какой аспирант! Если бы, – Вера Павловна все больше волновалась. – Садовником он подрабатывал в дендрарии, представляете? Вроде сам из Краснодара. Пристал к Нине Прокофьевне, вскружил ей голову – Сочи, юг, море, а он в свои двадцать плавал, как дельфин, на лодке ее катал. Ей стукнуло почти семьдесят! Правда, она всегда моложаво выглядела, очень следила за собой. Она щеголяла в открытых купальниках на пляже. Простите, но они занимались сексом в отеле! Она не скрывала от Искры, что жаждет физической близости после стольких лет воздержания, вдовства, и что парень ее полностью удовлетворяет, – выпалила Вера Павловна возмущенно. – Она его забрала с собой в Москву, поселила у себя в квартире. И он несколько лет жил за ее счет. На пенсию академической вдовы и подработку ученого содержать юного проходимца трудно, так она ради него начала продавать ювелирные украшения, что ей Кантемиров дарил, и две картины Поленова ушли антикварам. Денни, чертов Денни… Он бы добился у нее главного – и квартира бы от Искры уплыла, мать бы на него составила завещание. Он предлагал ей заключить официальный брак, клялся в вечной любви. Но Искра вышла замуж за Керима Касымова, а тот, извините, в те годы являлся сущим мафиозо… Сейчас он респектабелен, правоверный мусульманин. Но мы же с Наташей помнили его в начале их с Искрой романа. У него в свите водились такие отморозки… Он свистнул, они нагрянули всей бандой к Денни и велели оставить мать Искры в покое. И сочинского проходимца как ветром сдуло в одночасье. Он испугался последствий. – И что случилось дальше? – спросил Клавдий Мамонтов. – Благими намерениями вымощена дорога в ад, – Вера Павловна вздохнула. – Искра хотела оградить мать от альфонса и лгуна. Но отняла у нее смысл жизни. С горя, покинутая вертопрахом, Нина Прокофьевна слегла и быстро ушла. Четверть века минуло. И надо же… выплыл Денни… Денис. Клавдий Мамонтов поблагодарил ее. – Не факт, что Денис Астахов и тот тип – одно и то же лицо, – заметил Макар. – Однако… Ну, ботаники! Дают жару. Какая женщина мать Искры, а? Ради любви девчонкой взломала зиндан на Кавказе, освободила своего ботаника – академика, сбежала с ним в горы, подверглась нападению маньяка, спаслась… И старухой вновь все поставила на карту ради любви. Отпустила тормоза. – Проверим все, что возможно, на Астахова Дениса, – объявил полковник Гущин. – Хотя установить события чьей-то жизни четверть века назад сложно. Но выяснить, уроженец каких он мест, – в наших силах. А дальше уже по ситуации. Полковнику Гущину перезвонили подчиненные. И он тоже включил громкую связь. Оперативники побывали в городском муниципалитете, навели справки насчет работы Ильи Суркова и его бригадирства. Он не солгал. Действительно он нанялся красить ограды в местном парке. Приняли его на работу седьмого мая, но приступил он к своим обязанностям только после праздников, десятого числа. И продержался недолго – всего неделю. Уже 18 мая он на работу не явился, и на следующий день его уволили. Гущину снова позвонили. Он выслушал и лаконично сообщил приятелям – из Сбербанка насчет почтальона Аллы Сурковой. Менеджер банковский его ждет, чтобы озвучить информацию не по телефону. Они покинули глэмпинг, доехали до городского отделения Сбербанка. Женщина-менеджер, с которой связывались оперативники, сообщила им, что карта Сурковой действительна, это ее личный счет, а не служебный, с которого она забирала пенсии и пособия для раздачи. – Последний раз клиентка воспользовалась картой пятого мая, – сказала менеджер. – Сняла деньги со своего счета через банкомат с комиссией. – Какую сумму? – уточнил полковник Гущин. – Сто тридцать тысяч. Все, что имела, – пояснила менеджер. – Остаток на ее карте восемьсот тридцать два рубля. На этот же счет ей поступала зарплата. Весьма скромная. Клавдий Мамонтов вспомнил слова Ильи Суркова: на материнской карте нет денег, так как она тратила все на себя. Выходит, он знал, что мать обналичила свои накопления. Поэтому и не озаботился получением ее вещей, в том числе банковской карты. Полковник Гущин снова о чем-то напряженно думал. Они покинули Сбербанк. – Отправляйтесь домой, – заявил он. – Пока вам в Чехове больше нечего делать. Мне предстоит оперативное совещание с местными, бодяга до вечера. – Давайте мы смотаемся в Сарафаново и переговорим с Анной Астаховой насчет ее братца – откуда он родом, не копал ли клумбы в Сочинском дендрарии юнцом? – предложил Макар. Перспектива возвращаться в дом на озере и бросать полковника Гущина в ходе расследования одного – пусть и на короткий период – его не устраивала. – Нет, пока не стоит вам мелькать у них на виду, – возразил Гущин. – Об Астахове наведем справки окольными путями. Непонятные мне проволочки в проведении экспертизы тормозят все! – Какие проволочки, Федор Матвеевич? – спросил Клавдий Мамонтов. После вчерашней размолвки он впервые обратился к Гущину напрямую. – Экспертиза выделений в знаке, что душитель намалевал на теле Гулькиной. Я не понимаю, чего эксперты тянут с анализом спермы? Зачем дополнительные исследования понадобились? – Как только будет готов анализ, вы возьмете у Дениса Астахова образцы ДНК? – спросил Клавдий. – Он же тогда вышел из леса нам навстречу. Вроде пробежку совершал. Гущин колебался. Затем кивнул. У него снова сработал мобильный. Он ответил: «Да, я слушаю». И… моментально изменился в лице. Клавдий Мамонтов и Макар замерли. По выражению лица своего Командора они поняли, что… – Снова? – тихо спросил Клавдий Мамонтов. – Да. Еще один труп. Задушенная женщина, – ответил полковник Гущин. Глава 16 Соцветия До Чистого Ключа, где обнаружили новую жертву, полковник Гущин, Клавдий Мамонтов и Макар добирались по пробкам полтора часа. В Ключ спешно выехал и судмедэксперт и по совместительству патологоанатом Сиваков. Может, когда-то в здешних местах и бил родник, но сейчас Чистый Ключ, располагавшийся в пятнадцати километрах от аэропорта Домодедово, заполонил хаос стройки. Полицейские машины с мигалками стояли возле самого обычного нового кирпичного двухэтажного загородного дома с высоким забором на окраине строительной площадки, превращенной в пустырь. Клавдий Мамонтов огляделся по сторонам – вдали через поле здания двух новых таунхаусов. Три соседних кирпичных коттеджа за заборами пустовали, на ограде висели баннеры «Аренда. Продажа». От магистрального шоссе к домам вела новая бетонка. У дороги копали котлован под высотные жилые корпуса. Чистый Ключ представлял собой совершенно иные декорации, чем тихое дачное Сарафаново или окрестности музея-усадьбы Мелихово, недалеко от которой задушили почтальона Суркову. Местная полиция, пока ждала полковника Гущина, успела уже кое-что выяснить. – Хозяйка дома Ирина Мухина, пятидесяти лет, одинокая, – сообщил Гущину старший местной опергруппы. – Ее нашла приходящая домработница. Калитка была не заперта. Тело пролежало на участке несколько дней. Чувствуете запах? Они ощутили трупный смрад, едва вошли в калитку. – Мои внештатные сотрудники со мной, – полковник Гущин кивнул на Мамонтова и Макара. В Чистом Ключе, где никогда не сталкивались с чем-то серьезнее краж или драк рабочих-мигрантов на стройках, сельские полицейские не возражали главковскому начальству. Они просто «доложили обстановку» – следы взлома калитки или дома отсутствуют. Видимо, потерпевшая Мухина сама впустила своего убийцу на участок, хотя… Не факт. Убийца мог и через забор перебраться, а внутреннюю задвижку калитки отпер, когда уже покидал место убийства. Одно ясно – на Мухину напали не с целью ограбления. Темноволосая женщина лежала навзничь. Клавдий Мамонтов едва глянул на нее и сразу понял – то, что предстало перед ними на тропе в лесу в Сарафанове, случилось и здесь. Однако труп уже начал разлагаться – жара, солнцепек минувших дней сделали свое дело. На горле Ирины Мухиной туго затянули петлю веревки. Труп уложили на спину. Руки раскинули в стороны, ноги раздвинули. Все выглядело вызывающим и нарочитым. Ее одежду – синие шорты и клетчатую рубашку без рукавов – разрезали, обнажив тело. Трусы и бюстгальтер тоже раскромсали, открыв полную грудь. Ни губительные следы разложения, ни трупные пятна не могли скрыть алый контур, намалеванный на животе. Все тот же знак красным маркером в форме обведенной ладони. Внутри контура что-то засохло. Кроме алого знака на распухшем теле кое-что еще сразу бросалось в глаза. Пожухшие белые зонтики – цветы, что обильно усыпали ее грудь, живот. Один белый зонтик засунули стеблем в рот. Два положили на глаза. Клавдий Мамонтов вспомнил название растения, которому по заключению экспертов принадлежали соцветия, – борщевик Сосновского. Макар пристально смотрел на белые зонтики. Затем отвернулся, отошел – его, видимо, тошнило от невыносимой трупной вони. Он дышал ртом и оглядывал участок. А Клавдию Мамонтову бросилась в глаза еще одна деталь – бандаж на коленном суставе на правой ноге Ирины Мухиной. Женщина была травмирована, и в таком состоянии ее способность сопротивляться или убежать от маньяка-душителя почти равнялась нулю. – Домработница ее нашла? – уточнил полковник Гущин. – Сегодня днем? Она и вызвала полицию, так? Где она? Я сам с ней сейчас поговорю. – Он глянул на эксперта Сивакова в защитном костюме и перчатках и кивнул: мол, приступай, потом вместе все обсудим детально. Домработница – приезжая из Узбекистана ждала в полицейской машине. Она всхлипывала жалобно, тряслась от испуга и плохо говорила по-русски. Полковник Гущин проявил максимум терпения в беседе, но добился немногого – она твердила, что ничего не знает, просто убирала дом раз в неделю и работала у Мухиной недолго – та наняла ее через агентство в июне. Обычно приходила по вторникам, но в этот раз Мухина сама ей велела явиться сегодня гораздо позже, потому что в понедельник ездила к врачу из-за травмы ноги, очень устала и несколько дней хотела отдохнуть, дать больному колену покой. Насчет травмы хозяйки домработница заявила, что та получила ее, когда играла на корте в теннис. Она объяснила, что приехала в Чистый Ключ, как обычно, на рейсовом автобусе без предварительного звонка Мухиной по телефону – они же четко договорились обо всем, и та день уборки не отменяла. Калитка дома оказалась приоткрыта – домработница очень удивилась: прежде такого не случалось. А затем в нос ей ударил ужасный запах, и она увидела тело.