– Я вру? – вскипела старуха. – Ага, – Клавдий Мамонтов равнодушно кивнул. Он все больше и больше подливал масла в огонь, пытаясь разозлить, раскрутить сплетницу. – Пользуетесь тем, что ложь вашу мы никак проверить не можем, она ведь о делах минувших. – Да ты, щенок, как смеешь такими оскорблениями бросаться? В обманщицы меня записывать? – Светлана Кантемирова вперилась злобно в Мамонтова. – Не веришь мне? – Ага. Не верю, – Клавдий Мамонтов нагло ей ухмылялся. – А щенка вам прощаю, списываю на маразм. – Ах ты мент… Мало вас мой Петя покойный давил… – Ваш сожитель – вор в законе убивал полицейских? – спросил Клавдий Мамонтов уже иным тоном. – Нет, нет, – Светлана Кантемирова поняла: язык завел ее слишком далеко. – К словам-то не цепляйся. С чего это я лгать вам буду? Я всю правду. Как перед богом. Вы же постучались ко мне. Я вам сливаю инфу. – Ну да, бачок сливной журчит… Я не верю, что вы все это знаете, считаю, сочиняете сейчас. Плетете паутину наветов, – не отступал Клавдий Мамонтов. – Да я за сеструхой и ее жизнью давно слежу! Не упускаю ее из вида. Слышала, что люди говорят про нее. На ус мотала, запоминала. – Светлана Кантемирова сбавила тон, теперь она словно убеждала их. – Сатаней никогда своего окружения не стеснялась, делала что хотела. А прислугу домашнюю вообще в грош не ставила. Многие ее осуждали, многие на нее затаили обиду. И не скрывали… рассказывали увиденное и услышанное. А я всегда хотела быть в курсе, поэтому… – Вы прислуге сестры тайком платили, чтобы они сведения вам поставляли? – прямо спросил Макар, внимательно слушавший «подколы» Клавдия. – Керим моего Петю не уважал. Он его презирал, называл мордой тюремной, отморозком, – ответила Светлана Кантемирова. – Однажды они даже в открытую схлестнулись. Не «стрелка», конечно, однако… Сведения-то они дорогого порой стоят. Когда жесть полная и лучше соломки подстелить. Да, я порой платила их прислуге в Баковке, признаюсь вам. И мне рассказывали интересные вещи. У меня накопилось много всякого-разного, чтобы с Сатаней посчитаться. – А в разговоре с нами Искра Владимировна о вас даже не упомянула, – отрезал Клавдий Мамонтов. – Вы прислугу ее за бабло интервьюировали, а ей плевать – есть вы вообще на свете или нет. Старуха метнула в его сторону взгляд-молнию, и они сразу поняли – Мамонтов нащупал самое больное, самое уязвимое ее место. Светлана Кантемирова жаждала значимости, добивалась внимания явившихся к ней полицейских. Но самое главное – она желала быть замеченной своей младшей единокровной сестрой. – Наташку в Сарафанове задушили, – произнесла она медленно и весомо. – Вы, полиция, сразу ко мне – тут как тут. И про Сатану… Искорку вопросики стали кидать. Вы ее допросите как следует. Как Петю моего бедного порой на Петровке долбили – без всякой жалости. Как в тюрьме его били… Попытайте и ее. Сразу она расколется. И раскроете вы убийство Наташки. Наградят вас ваши большие начальники. – Вы снова пытаетесь донести до нас мысль, что ваша сестра убила подругу детства? – спросил полковник Гущин. – Она у меня первая на подозрении, – ответила Светлана Кантемирова. – Наташка вроде как божий одуванчик цвела-пахла, сказки пересказывала, стишки переводила для «Иностранки». А вокруг них с Юркой тоже нечисто было – сплошной криминал. – Как понять – сплошной криминал? – насторожился полковник Гущин. – То есть не вокруг нее, а вокруг ее алкаша – художника страсти-мордасти клубились. – Светлана Кантемирова поправила свой нахлобученный парик. – Его ведь даже убить пытались. – Кто? Когда? – не отступал Гущин. – Еще до женитьбы на Наташке, много лет назад. Он вроде как поехал с компанией картины свои писать, снял дом в деревне. Они в бане парились, а на них кто-то напал – баню поджег. Хорошо, Юрка дверь-то выбил, спасся. Заявлять не стал – на тормозах все спустил. Потому что это местные деревенские его прикончить хотели, спалить там, в Щелыкове… Достал он их своим распутством, алкаш. Видно, на девок местных щелыковских покушался, писать их голышом на пленэре приглашал. Деревенские и решили его прикончить. Сплетни опять пахли нафталином. Полковник Гущин вздохнул – типа истории о «падении с лестницы дачной соседки-разлучницы». – О бане с поджогом откуда знаете? – не выдержал и Клавдий Мамонтов. – Если художник даже в органы о попытке убийства не заявлял. – От актеров Малого театра, они в Щелыково летом таскались, отдыхали в Доме творчества, мухоморы собирали, – усмехнулась Светлана Кантемирова. – Пожар-то бани всей деревней тушили, боялись, как бы огонь на другие дома не перекинулся. Вернулись актеришки в Москву и языки распустили. Но Авессоломов Юрка деревенских не заложил. Видно, у самого было рыло в пуху. Может, он на пленэр голышом деревенских несовершеннолеток тогда зазывал? Он не разбирал, когда водкой глаза наливал, кто перед ним – взрослая или девчонка-школьница, лишь бы тело было гладкое, молодое. Глава 27 Полюса – Летними вечерами в час особо жаркого заката выползают московские старушки – в шляпках, со следами былой красоты, полинявшие от времени, потерявшиеся в толпе нынешних зевак Патриков, – заметил Макар, когда они покинули Гранатный переулок и его обитательницу, направляясь к припаркованной машине. – Чешет старая сколопендра – бывший товаровед и антикварша, с виду типичная леди Патриарших, а в натуре – голимая ведьма. Как же она Искру ненавидит! Мне аж страшно стало, как послушал ее излияния. Но чего-то она нам недосказала… – Кое-что выяснили, в чем-то окончательно запутались. – Полковник Гущин в силу своего возраста смотрел на допрос «сколопендры» более философски. – Ладно, здесь мы прощаемся. Вы езжайте домой в Бронницы, отдыхайте, Клавдий свои обязанности телохранителя продолжит ревностно исполнять. Я дойду пешком до главка, благо здесь рядом, меня ждет море бумаг, чтоб они все сгорели. А завтра по обстановке решим, как и что. – Нет, Федор Матвеевич, – возразил решительно Макар. – Сначала мы все вместе пообедаем. А то вы до позднего вечера лишь растворимый кофе будете глушить в одиночестве, над бумагами корпеть. Я вас знаю. И дома у вас холодильник пустой. Так что вкусно, неспешно по-человечески обедаем. Макар указал на ресторан с летней верандой на Малой Бронной, маячивший впереди. Удивительно, но полковник Гущин возражать не стал. Клавдий Мамонтов снова отметил, как их Командор изменился после перенесенной тяжелой болезни и ранения. Потерянный вес к нему так и не вернулся. Аппетит тоже. Полковник Гущин к еде теперь проявлял полное равнодушие. Его отношение к исполнению служебных полицейских обязанностей – а их на нем как на шефе управления уголовного розыска и замначальнике главка висело немало – тоже кардинально изменилось. Он словно тяготился всем этим. Возьне с документами в главке и общению с коллегами, совещаниям, оперативкам, вызовам подчиненных на ковер и головомойкам предпочитал самостоятельную индивидуальную работу. И ему не хотелось отпускать от себя даже на час их с Макаром. Говоря: уезжайте домой, отдыхайте, он всячески старался скрыть свое расстройство. Старел ли Командор? Становился ли он крайне избирательным в общении и одновременно сентиментальным? Или просто служба в полиции и его достала и он в душе жаждал изменить свою жизнь, подобно Клавдию Мамонтову, но не решался? Хотел ли он тоже свободы и независимости? Клавдий терялся в догадках. Они устроились на пустой веранде ресторана обедать, и настроение приунывшего полковника Гущина резко улучшилось. Правда, в меню он едва заглянул – буркнул: мне суп – любой, без разницы. Макар начал горячо уговаривать его заказать кроме супа еще и стейк – «вам мясо надо есть, Федор Матвеевич! Мясо силы прибавляет! Здоровья!» Сидели, ели, толковали. – Не повезло нам крупно, Федор Матвеевич. Все наши жертвы не светились в соцсетях, не трепались в чатах, – заметил Клавдий Мамонтов. – Насколько проще и быстрее было бы проверить их контакты в сети и сразу очертить круг их общения, а то мы всех допрашиваем, расспрашиваем, а новости наши либо сплошных покойников касаются, либо сомнительных фактов – академика Кантемирова и его жены, убийств в пятьдесят первом году, юного альфонса, жаждавшего жениться четверть века назад на старухе вдове. Призрачного дачного романа столетней давности в Сарафанове соседки Гулькиной и художника Авессоломова, истории с ним же в Щелыкове, когда деревенские якобы подожгли баню. Что правда, что выдумки? Поди разбери. Дело наше о трех удушениях старые сплетни и слухи никак не двигают вперед. – Ирина Мухина в интернете активно общалась с деловыми партнерами, – возразил Макар. – Начали ее контакты проверять – конца не видно. Установить типа, что с ней в теннисный клуб приезжал в марте, интернет не поможет. И менеджеры клуба его внешность не смогли толком описать. А вот интересно: обе дочери академика Кантемирова не пошли по стопам папы-ботаника. Не знак ли это того, что их в отце что-то отталкивало, настораживало? – Старшую дочь он бросил несовершеннолетней и редко ее видел, младшую тоже покинул школьницей, скончавшись, – заметил полковник Гущин. – Они обе сами пробивали себе дорогу в жизни, возможно, негласно соперничали. Одна нашла спонсора в лице вора в законе, чтобы щедро обеспечивал ее, другая выскочила замуж за бывшего узбекского фарцовщика, превратившегося в персонажа из «Тысячи и одной ночи». – Насчет опознания, – Клавдий Мамонтов внезапно вспомнил. – Искра когда-то ведь общалась с Денни, любовником матери. Пусть прошло много лет, но она его, возможно, помнит. Если показать ей фото Астахова Дениса, соседа дачного, а? Вдруг она его опознает как Денни? А то у нас по нему ничего до сих пор нет. Все запросы и проверки буксуют. – Я позвоню следователю, его вызовут как свидетеля и допросят под видеорегистратор, – полковник Гущин кивнул. – Покажем потом Искре фрагмент записи. Видео всегда лучше, чем фотография. Официант принес горячее. Гущину – стейк по настоянию Макара. И в этот момент у полковника зазвонил мобильный. – Поесть не дадут! Сбросьте! Пусть перезвонят, покоя от них нет, – сердито произнес Макар. Полковник, естественно, на звонок ответил. – Алло, Федор Матвеевич, это лейтенант Фофанов! – раздалось в телефоне, включенном на громкую связь с убавленным звуком. – Кто? – спросил Гущин удивленно. – Участковый Фофанов из Рабочего поселка, помните? Вы меня еще за скейтборд мой отчитали! – Что случилось? – Рапортую вам, – надрывался лейтенант. – Мне пришла ориентировка от вас по транспортному маршруту. Автобус пробить! Только я проверкой еще раньше занялся и без ваших на то указаний. – Проявили самодеятельность? – Гущин благодушно пошутил. – И что? – Мне покоя не дают здешние наркоманы, я практически на их дилера вышел! – разорялся участковый. – Ну не совсем, но близок к удаче. По моей версии, они закладки делают на автобусных остановках по маршруту восемьсот двадцатому, что в Серпухов ходит через нас. В ориентировке тоже восемьсот двадцатый упоминается. Я только что с проверки, с личного рейда! Засек сына потерпевшей, почтальона Сурковой, он с автобуса в поселке сошел. То, что он нарик конченый, у него прямо на роже написано. Но он не дилер, обычный заказчик. А я в дилера мечу, в крупную рыбу. Мне надо его с поличным поймать, когда заклад делает. Автобусные остановки на всем маршруте от Чехова до Серпухова через Рабочий поселок на трассе расположены, некоторые не в черте населенных пунктов, до них еще добираться надо через поля. То есть для закладок локация очень подходящая. – Короче, что вы узнали, лейтенант Фофанов? – терпеливо и снисходительно полковник Гущин попытался обуздать болтливость юнца-полицейского, гордого своим первым личным рейдом и самостоятельным розыском. – Сын потерпевшей Сурков только что сошел с автобуса восемьсот двадцатого маршрута. Он из Серпухова на нем вернулся. Водитель, правда, колеблется в показаниях – в самом ли Серпухове Сурок сел или же где-то по пути. Если Сурков даже закладку хапнул, я его не хочу задерживать, обыскивать. Мне такой ход ничего для поимки дилера не даст. Только все осложнит. Но я узнал в подтверждение своей версии о локации закладок на остановках – Сурков не первый раз этим маршрутом пользуется. Водитель вспомнил, он видел его раньше. Двадцатого мая днем. В тот день, когда его мать-почтальона убили в Трапезниково. Но убийство вроде позже произошло, под вечер. А Сурков ехал на автобусе днем и сошел в Шлехово, в километре от Зуйков, где восемьсот двадцатый маршрут не проходит. Водитель все четко вспомнил – у него двадцатого мая смена была последней перед отпуском, он ехал быстро, пассажиров в тот день мало вез. Сурков тогда в Рабочем поселке в салон автобуса запрыгнул через среднюю дверь, а не как все через переднюю вошел, и у него с водителем возник конфликт. Поэтому водила его запомнил. Но проезд Сурков оплатил. И проследовал до Шлехово. – Двадцатого мая? – уточнил полковник Гущин. – Так точно! – А нам сказал, что, когда мать ушла на работу, он спал, – тихо произнес Клавдий Мамонтов. – И он не заявил о пропаже матери вечером, ночью не всполошился. Объявил нам, что пил. – Выходит, не весь день, – Макар слушал участкового Фофанова. – Зуйки рядом со Шлеховом, где он вышел, и недалеко от Трапезниково. Его мать в обоих населенных пунктах раздавала пенсии, потом к шоссе возвращалась через лесополосу. – А где сейчас Сурков? – спросил полковник Гущин участкового. – Я не знаю. Он ушел. Может, домой? Я же говорю – мне его не с руки даже с наркотиком сейчас задерживать, потому что если он не даст показания на дилера, то… У полковника Гущина раздался сигнал еще одного входящего звонка. – Секунду, лейтенант, подождите. Да, Гущин, слушаю вас. – Федор Матвеевич, дежурный по управлению. Полковнику звонили из главка. – Еще один случай. Женщина задушена. – Где?! – Гущин едва не опрокинул тарелку с супом, резко поднимаясь из-за стола. – Труп обнаружили на берегу реки, Серпуховской район. Недалеко от железнодорожной станции «Ока». Прямо на берегу у воды. Пустынное место, но тело увидели отдыхающие, проплывавшие мимо на катамаране. Вызвали на место полицию. – Установили личность убитой? Клавдий Мамонтов увидел, как изменилось лицо Гущина и как Макар напряженно слушал, да и он сам… То, что они гнали от себя в мыслях все эти дни, но что властно и грозно витало в воздухе, лишь карауля свой час… оно случилось?! – Кантемирова Сатаней Владимировна, – ответил дежурный по главку. – Серпуховские полицейские знали ее мужа, бизнесмена Касымова, и ее не раз в районе видели – с недавних пор она переехала в дом в Воеводино и в нем постоянно проживала. – Я сейчас выезжаю на Оку, – сказал Гущин дежурному. – Полный сбор. По максимуму работаем. Эксперту Сивакову звоните. Пусть берет криминалистов ЭКУ и туда. – А что там у вас? – с любопытством прошелестел в мобильный участковый, ждавший на параллельной линии.