— Малявина! — Какая еще Малявина? — Акушерка! — Акушерка? Полковник Гущин ошеломленно уставился на Еву. Клавдий Мамонтов и Макар напряглись. «А это еще что такое? О чем она?» — подумал Клавдий Мамонтов. — Акушер-гинеколог Надежда Малявина присутствовала при моих родах. — Ева глядела на них с торжествующим видом, словно наслаждаясь впечатлением от своих слов. — Уж ей-то вы точно поверите. Она никакая не сектантка. Она врач-акушер в роддоме. Она мне поведала такие вещи, что волосы дыбом! — Расскажите нам все по порядку, — тихо попросил сбитый с толку полковник Гущин. — А вы прекратите обращаться со мной как с полоумной! — с вызовом бросила ему Ева. — Даю вам слово, — Гущин покорно кивнул. — Только расскажите правду. — Во время штурма станции, когда началась пальба и спецназ ворвался к нам в подвал, когда они застрелили Самаэля… — Адама Оборича? — спросил Макар. — Вы назвали новорожденного в честь него? Ева лишь глянула в его сторону, стиснула кулак и сделала жест — заткнись! — А Борису пуля выбила глаз, и он катался по полу в крови… а потом ваши его добили выстрелами в упор… Я в тот миг потеряла сознание, — голос Евы звучал глухо. — Я тоже хотела умереть вместе с ними, но пули в меня не попали. — Спецназ в вас не целился, — заметил Клавдий Мамонтов. Она и ему махнула — и ты заткнись! — Я очнулась в автозаке, меня куда-то везли под охраной, и яда, что я запасла, у меня уже не было под рукой. Меня привезли в какую-то больницу, сразу чем-то накололи… Я снова впала в забытье. А потом за мной туда приехала мама, ее вызвал следователь… Она мне сказала, что прокурор разрешил ей забрать меня, потому что я была совсем плоха, и мать договорилась по знакомству поместить меня в хороший московский роддом на сохранение. Мы ехали на такси, мать столько денег потратила, но мы до Москвы не добрались, в дороге у меня начались схватки и отошли воды. — Ева на секунду умолкла. — Я сказала матери, что лучше мне умереть родами прямо в чистом поле… Но она привезла меня в первый попавшийся сельский роддом — недалеко от нашей бывшей птицефермы. Я помню, как вокруг меня суетилась бригада врачей и как я орала… А потом он вышел из меня… Он родился и… все. Тьма. Он меня убил. Я умерла. — Вы упоминали, что пережили клиническую смерть сразу после родов, — тихо сказал полковник Гущин. — Реаниматолог меня чудом воскресил, завел сердце. Мне потом сказали — я была мертвой две минуты. А отродье… он даже не закричал, когда акушерка вытирала ему нос от моих вод, когда он сделал свой первый вдох, убив меня, свою мать… Меня на «Скорой помощи» повезли в городскую больницу, в реанимацию. А выродка забрала акушер-гинеколог Надежда Малявина. То, что произошло позже, она скрыла от меня — я же перенесла клиническую смерть, и она тогда, пятнадцать лет назад, в роддоме, просто побоялась мне все рассказать — вдруг я снова умру с перепугу? Она призналась мне в этом сама, когда через столько лет судьба свела нас вновь. — И что же вам сказала акушерка Надежда Малявина? — спросил полковник Гущин. — Она вспоминала все с ужасом и тоже страшилась, что я сочту ее ненормальной. — Ева криво усмехнулась. — Заявила — с первого взгляда, когда она приняла отродье на патронат… она поняла, что это не совсем обычный ребенок. Но сначала она решила, что он просто родился ущербным, больным, странным… Он открыл глаза и пристально глядел на нее, когда она его обтирала, обмеривала, взвешивала — делала все то, что положено делать с новорожденными. Он следил за ней. Ясно было, что я, находясь в реанимации, не смогу его кормить… Малявина сама готовила смеси… Она хотела дать ему прикорм, а он… укусил ее за руку. — Младенец?! — не выдержал Макар. — Отродье. — Ева глянула на него все с тем же мрачным огнем в глазах. — Просек, папаша? Твой младший кусал руку, кормящую его? Нет? Потому что он обычный пацан. Выродок же вцепился в руку Малявиной как зверь и прокусил ее до крови. — У новорожденных и зубов-то нет, — возразил Макар. — Вы подумайте сами, своей головой, чем кусаться младенцу? — Отродье родился с зубами. Мне врачи потом объявили — редчайший феномен. Натальное прорезывание зубов еще в утробе. Он и меня после за грудь кусал… я только не понимала. Думала — ну такой… активный пацан, хватает зубами соски… От меня же Малявина скрыла страшную правду. — Что еще вам рассказала акушерка Малявина про Адама? — Гущин терпеливо задал новый вопрос. — Когда она забрала его в процедурную, чтобы взять анализ крови из пятки, она мне сказала — скрининг на наследственные заболевания, его всем новорожденным делают… Обычная процедура… Лишь только она его уколола, лишь только причинила боль, как и случилась та жуткая метаморфоза с ним. — Какая метаморфоза, Ева? — Гущин глядел в ее сверкающие глаза, на ее разрумянившиеся щеки, на раздувающиеся ноздри, пот, что выступил на ее лбу, — Ева воодушевилась… «Синдром Капгра… — Клавдий Мамонтов с содроганием подумал, — так вот он какой в реальности… Психоз… Но как быть тогда с чертовой акушеркой?!» — Он изменился. Показал на краткий миг свое истинное лицо… сбросил личину человеческого ребенка, которой воспользовался, чтобы ему помогли родиться, не задушили его сразу, как только он выползет из моей… — Ева употребила грубое матерное слово вместо «утробы». — Акушерка сообщила вам, на кого именно он стал похож? — невозмутимо спросил полковник Гущин. — На того. Кто не из нашего мира. На беса. — Она описала вам конкретные детали? Ева глянула на него искоса. «Эдемский червячок… — пронеслось в голове Клавдия Мамонтова. — Имя, данное парализованным сектантом ребенку Евы». — Малявина мне призналась — она чуть не упала от страха: он был ужасен, отвратителен… Но затем все изменилось. И перед ней вновь был младенец. Она уронила шприц на пол. И закричала на все родильное отделение. Прибежали медсестры, но она не решилась им рассказать — а то ведь примут за сумасшедшую и уволят. Она солгала медсестрам, что нечаянно сама укололась шприцем очень больно. — И что произошло дальше, Ева? — Гущин продолжал спокойно задавать ей вопросы. — Через несколько дней меня перевели из реанимации в палату и разрешили моей матери забрать ребенка. А через день мать и меня забрала из Воскресенской горбольницы и отвезла в Москву, показала знакомым врачам. У нее были обширные связи, как у директора известной гимназии. — Как долго вы лично растили Адама? — До года. Затем я восстановилась в вузе. И мать сняла мне однокомнатную квартиру рядом с институтом. Я переехала туда, училась прилежно. Взялась за ум. — Адам остался с бабушкой? — Мать мне его не отдала. Она сама так решила. Объявила — тебе надо разобраться сначала с самой собой и найти новые маяки в жизни. Тебе надо начать все с чистого листа. Мать наняла няньку… И сама занималась им… выродком… Голос Евы звучал вполне обычно, словно и не она минуту назад вещала с перекошенным гримасой лицом о невероятных событиях в роддоме, о которых она знала со слов акушерки. — Я так понял, что спустя пятнадцать лет вы как-то снова пересеклись с Надеждой Малявиной? Я прав? — спросил полковник Гущин. — Она сама вас разыскала? — Нет. Это я ее нашла. — После ночного случая с броском совка и жабами? — Не сразу, мне потребовалось время ее разыскать. — Вы ездили в Воскресенск, в роддом? — уточнил Гущин. — Я сама не ездила. Я обратилась к услугам частного детектива, и он мне разыскал акушерку, принимавшую у меня роды пятнадцать лет назад. Я ведь даже имени ее не знала все эти годы. А детектив ее нашел. — К какому детективу вы обратились, у вас сохранились его контакты? — Я не помню телефоны, в памяти не могу удержать, — Ева поднесла руку ко лбу. — У меня с памятью сейчас не очень. А бумажку я потеряла… Да вы спросите Васю, он вам все и расскажет толком. — Василий? Сын вашего мужа? — Спросите его. Я ему рассказала про свои роды и про то, как отродье меня уже тогда пыталось прикончить. Умоляла его помочь мне, защитить меня… Он мне не поверил: «Надо узнать, что тогда с тобой случилось, Ева… Может, кто-то из врачей помнит?» Пытался отбояриться. Но я умоляла его найти мне тех врачей в роддоме, а он сказал: «Это сложная и кропотливая работа для детектива». Дал мне несколько телефонов агентств, и я позвонила по какому-то. Договорилась с детективом. Его звали Андрей Григорьевич — солидный такой по голосу… в возрасте. Он разыскал Малявину и продиктовал мне ее телефон. — Вы созвонились с ней? — Я ей позвонила, и мы встретились. — Где? — Здесь. Она приехала из Воскресенска на электричке. Потом автобусом до Бронниц. — Она просила у вас деньги за сведения? — Нет. Она меня сразу вспомнила, как только я объявила — я та самая, которая умерла при родах… клиническая смерть. — А детективу вы как заплатили? — Перевела деньги на его номер через мобильное приложение банка. Да там немного, он и взял с меня всего двадцать тысяч. Клавдий Мамонтов и Макар слушали ее молча. Все бытовые подробности Ева излагала вполне спокойно, даже деловито. — Телефон акушерки у вас сохранился? — спросил Гущин. Ева из кармана комбинезона достала мобильный и продиктовала ему, он вбил его в «контакты». — Я вам рассказала все, что вы хотели узнать? — Она словно изучала их реакцию. — Ааааа, замечаю, вновь взгляды ваши полны скептицизма. Ну, вы сами можете поговорить с акушеркой Малявиной. — Она до сих пор работает в роддоме? — уточнил полковник Гущин. — Ага, сами к ней поезжайте и расспросите ее обо мне. И обещайте мне одну вещь. — Какую? — Гущин глядел ей в глаза. — Когда акушерка подтвердит вам мои слова, что я не сумасшедшая дура и не лгунья, вы… у вас же есть пистолет, полковник? — Ева снова коснулась Гущина — легко, почти игриво, почти кокетливо кончиками пальцев дотронулась до его груди в области сердца. — Как в боевиках показывают — кобура под мышкой под пиджаком и в ней пушка полицейская… Ствол… Вы обнажите свой ствол… свое оружие и пристрелите отродье как бешеную собаку! — Ева!!