Горького белого молока, белое молоко на черной груди. Взмахни, жнец. Розовое молоко, красное. В одиннадцать тридцать утра Мэри Чой на временной квартире получила по защищенной оптической связи ЗОИ на свой планшет анализ событий в квартире Голдсмита. Прокручивая его на втором плане своих мыслей, она пила крепкий чай и думала об Эспаньоле (прежде это были Гаити и Доминиканская Республика). О полковнике сэре Джоне Ярдли. Стараясь не думать об утреннем рейде и «адских венцах»; об ужасном крике несчастного и гадкого Лона Джойса при пробуждении. Она закрыла глаза, затем подняла взгляд от анализа и нахмурилась, недовольная тем, что ее сосредоточенность уменьшилась. В спартански обставленной комнате были пастельные синевато-серые стены, травянисто-зеленое ковровое покрытие и уже заправленная туго натянутой простыней кровать. Мэри прикоснулась стилусом к губам. Как было совершено преступление. Голдсмит ждал (вероятность 90 %) в прихожей, пригласив гостей так, чтобы те прибывали с интервалами в пятнадцать минут, и особо настояв на пунктуальности. Мэри прочитала факсовые копии приглашений: девять карточек, доставленных специальным курьером. Один юный поклонник поэта избежал своей участи (ссылка на виз-интервью). На вечеринке предполагалось устроить презентационные чтения новой работы мастера и отпраздновать дни рождения трех его последователей, а также день рождения Голдсмита. День рождения Голдсмита. До сих пор она не подозревала об этом. Почему-то это потрясло ее, и ей пришлось сделать глубокий вдох. Голдсмит отводил их по одному (вероятность 90 %) к спрятанному в гостиной предполагаемому оружию, и Мэри припомнила, что он действительно показывал большой охотничий нож столетней давности сверкающее стальное лезвие и золоченый шарик-навершие на рукояти из слоновой кости принадлежавший его отцу, который использовал его, чтобы отбиваться от «беложопых» полицейских (ссылка на виз-интервью с девятым последователем). Обхватив рукой за плечо, словно в отцовском объятии, другой рукой внезапно пробивал охотничьим ножом сердце. Вероятно, кровь не забрызгивала Голдсмита, разве что руку, которую достаточно было вымыть и вытереть, готовясь встречать следующую жертву. Эффективно, как на бойне. Бил их одного за другим, как молодых бычков. Она снова закрыла глаза и не открывала, сдвинув брови, подрагивая веками. Открыла, продолжила чтение. Схемы графики моделирование дополнительных доказательств от различных технических специалистов криминалистов экспертов; данные, собранные ползающими по полу «жучками», арбайтерами и автоматической химлабораторией; снятая непосредственно перед заморозкой картина тепловых следов, дающая четырехмерный паттерн движения теплых тел, падающих тел, дуги разлета теплой жидкости (анализ брызг со стен), показанная особым цветом кровь каждой жертвы в многослойной, убийство за убийством, реконструкции с обозначенным временем для впитывания, застывания, свертывания, некроза клеток и роста бактерий; моделирование в компьютерной графике того, как тела тащили и складывали в углах, с часами-иконками, указывающими для каждого контура тела точное время смерти, мышечную активность перед гибелью (ненужная подробность, приведенная ради точности) и сброс биологических жидкостей (агональное расслабление сфинктеров), ограниченный, кроме крови, в основном одеждой; охлаждение тел (подробности о клеточном некрозе, разрушении внутренних органов, размножении бактерий в кишечнике) И так далее. Голова шла кругом. Мэри перешла к анализу биологических следов на ковре и на полу. Все самые крупные куски, переваренные ковром за последних сорок восемь часов, – эпидермальный кератин волосы искусственное волокно терлон шинуа нейлон «бразильский шелк», слюна, слизь, сперма (мастурбация; отсутствуют характерные для половых контактов следы другого мужчины или женщины) – принадлежали Голдсмиту. Он жил один или почти один. Санузел: в душевой кабине и ванне не найдены следы клеток или волоски, не принадлежащие Голдсмиту. Никаких случайных партнеров или близких, кому бы дозволялось там мыться. Раковина, чаша унитаза «Cendarion» и анализ биологических следов, оставленных не Голдсмитом, показали, что Голдсмит жил один, часто (два-три раза в неделю) устраивал сборища, в которых принимали участие от восьми до двенадцати посетителей, длительностью менее двух часов. Распределение оставивших частички: 34 % идентифицировано (с частичными совпадениями), из них 35 % – следы жертв, 66 % – неустановленных лиц (проводится идентификация по всем следам, оставленным за последние тридцать дней); заключение: никто не оставался в квартире долго, кроме Голдсмита. Голдсмит не держал животных. Его квартира была полностью очищена (типично для Комплексов) от домашних насекомых, за исключением пяти летающих представителей этого класса. Голдсмит использовал одобренные вирусы от насекомых и держал квартиру в чистоте. Содержание неантропогенных инородных частиц в самоочищающемся ковре находилось на нормальном уровне. Голдсмит не курил и не употреблял порошковые препараты или аэрозоли. Гости оставили микроскопические следы, соответствующие путям их перемещений по квартире и исходным точкам. Одежда и другие волокна тканей показали точное соответствие с указанными выше условиями и маршрутами. Анализ небытовых неизмененных микроорганизмов соответствует приведенным выше условиям и маршрутам. Результаты стандартных процедур поиска на основе прямых данных о человеческих клетках и анализ территориального митохондриального дрейфа и эволюция несимбиотических/непаразитических микроорганизмов предположительно укажут вскоре на местожительства (с распределением по известным границам городских микробных сред) всех неустановленных посетителей этой квартиры. Ради вящей тщательности был также приложен перечень обитателей квартиры за последние десять лет (трое) и сопоставление взятого у них биоматериала с микрофрагментами, найденными в мелких зазорах в ванной комнате и на участках пола, не закрытых самоочищающимся ковром. Все улики по-прежнему указывали на Голдсмита. Мэри выключила планшет. Возможно, Голдсмит отправился в Эспаньолу, но почему Ярдли принял его? Напоказ Эспаньола подчинялась дипломатическому протоколу; все знали природу властей острова, но доверяли этой внешней учтивости, предоставляющей безопасные курорты и безопасные убежища для нервической буржуазии Северной и Южной. Свободная от преступности Эспаньола – сама преступление. Заметны трещины в отношениях на федеральном уровне. Услать ее туда черную стильную Мэри в самое сердце тьмы. Темнее Африки эта ныне спокойная территория, опустошенная в прошлом веке войнами и чумой. Полковник сэр Джон Ярдли отправляет некоторых из своих приемных детей заселять Нигерию-Либерию-Анголу. Повторное заселение – крупный бизнес, требующий организаторских способностей, и они у Ярдли есть, гениальные. Если Ярдли даст убежище Голдсмиту – старому другу, патриоту его страны и дружественно настроенному мыслителю, – трещины могут расползтись в разломы, и федералы смогут избавиться от Ярдли и Эспаньолы, от унизительных обещаний и соглашений Рафкинда. Возможен ли такой маневр? Мэри понимала, что она не просто пешка. Она рыцарь, направляющийся в Эспаньолу, где получит возможность совершить любой из свастики ходов; ударить копьем здесь взять там выявить злоупотребления вызвать конфронтацию осуществить задуманное федералами силами низового детектива ЗОИ. Возможно, потому что полковник сэр Джон Ярдли поставлял нелегальное оборудование селекционерам севера и юга Америки, а селекционеры стали более амбициозными и, осуществляя свое драконовское правосудие, ориентировались на управляющих компаниями политиков сенаторов и конгрессменов. По большому счету не имело значения, дал Ярдли убежище Голдсмиту или нет. Она видела нацию, отряхивающуюся после промозглой ночи президентства Рафкинда, разбрасывая грязь и ошметки по всему миру. Если Ярдли откажет ей во въезде, это станет нарушением соглашений. Если, находясь на попечении Ярдли, она умрет, став жертвой какого-нибудь несуразного восстания, он лишь разведет руками, выражая соболезнования: ну что я могу поделать они молоды, а сил у меня видите сколько. Вы так, мы эдак, действие равно противодействию. Мэри собрала снаряжение, застегнула ремень, запечатала швы на мундире точными прикосновениями пальцев бегло взглянула на свое отражение в имевшемся в комнатушке зеркале задумалась не появились ли другие меланиновые дефекты приказала двери открыться и долго шла по бело-серым коридорам исследовательского центра. Улыбнулась прапорщику Д Мескису, которого до сих пор видела, возможно, раза три. Мескис отреагировал с улыбкой: – Долгая ночь, сэр? – Смертельно устала, – ответила Мэри. – Прошу передать мою искреннюю благодарность криминалистам лоскута двенадцать. – Жилые районы Лос-Анджелеса вокруг Комплексов были поделены на сегменты, будто витражное стекло. Кураторы транзитных территорий и зои называли эти сегменты «лоскутами». Лоскут двенадцать соответствовал окрестностям третьего крыла Первого Восточного Комплекса. – Будет сделано, – сказал Мескис. – В офис вы сегодня не возвращаетесь? Мэри кивнула. – Еду с запросом в Гражнадзор. Мескис изобразил сочувствие. Посещения Надзора не радовали никого из зои. – Благодарю за гостеприимство. – Всегда рады, – сказал Мескис. – Приходите еще. Общежитие ЗОИ в вашем распоряжении, сэр. Вдоль Сепулведы пространство между проплешинами продовольственных рынков и многоэтажными жилыми домами заполняли столетние здания; шопинговые маршруты и развлечения теневой зоны, район, ориентированный на клиентов, стремящихся к малой толике риска, все еще притягательной для корректированных; риск без риска – все, что нужно по-настоящему корректированным. Некоторое время она шла пешком, наслаждаясь теплой зимой – двадцать по Цельсию, может быть, даже двадцать два, в Городе Ангелов среди зимы безоблачно и сухо. Воздух чистый, но с тревожными нотками озона. Морской бриз. Она ощутила запах далекого моря, водорослей и соли. На другой стороне улицы она увидела бар, оформленный так, будто весь он был из грубого потрескавшегося бетона, фасад старый и обветшалый, на нем частично светящийся неоновый контур – обнаженная женщина, оседлавшая ракету мерцающие красные круги сосков тусклый контраст с ярким дневным светом. Над фасадом стилизованная под трафаретную надпись красными буквами, отжившая свое насмешка: «Малая Эспаньола». Мэри отвернулась. Ее не соблазняла мысль посетить прототип этого бара с облезлым фасадом, блистательную, поощряющую азартные игры Эспаньолу, экспортера боли и ужаса, когда-то верного слуги обуреваемых желаниями, но привередливых государств запада и востока. Транзит ЗОИ ей не понадобится. Через два часа – Гражнадзор; завтра она вернется в Комплексы. Но сперва она на час-другой зайдет к Э Хасиде. 15 Иногда я понимаю своих друзей лучше, чем они понимают себя сами. Назовите это манией величия или проклятием, но оно так. К сожалению, себя я понимаю гораздо хуже. Ричард слушал, как Надин готовит бранч. Чуть раньше он слышал, как она в туалете мочилась в старый фаянсовый унитаз сильной струей с малой высоты, и наморщил нос. Вновь вступая в фазу брезгливости, точно такой же, как в его юности, Ричард не одобрял проявлений человеческой слабости перед биологией или демонстрации налагаемых ею ограничений, особенно когда это касалось его самого. Накануне он наслаждался сексом с Надин; она содержала себя в чистоте, но сейчас ему не нравились звуки в собственной ванной комнате, тем более звуки, производимые другими. Пока он был женат, подобное никогда его не беспокоило. Самокоррекция. Жена производила такие шумы; жена мертва. Те, кто производит такие шумы, могут умереть. Дело в этом? Нет. Он скатился с кровати, услышал, как с облегчением вздохнули пружины, увидел сквозь пожелтевшие кружевные занавески на пыльном окне спальни отраженный зеркалами Комплекса солнечный свет на желтом каменном здании вдали, с наслаждением втянул ноздрями запах кофе, разогретого пастушьего пирога. Сегодня все может быть нормальным, возможно, даже приятным. Затем резкое помрачнение. Ничего не изменилось. Он не решил ни свои, ни чужие проблемы. Сегодня он опять ничего не напишет, но будет продолжать притворяться писателем, когда на самом деле он паразит, подхалим, приспешник тех, у кого более высокие энергетические уровни, больший заряд, больше способности запускать пальцы в мировой пирог и добиваться успеха. Его жизнь была всего лишь чередой «что если» и «а могло бы быть…». – Не спишь, – сказала Надин, просовывая в дверь голову с жизнерадостно взъерошенными черными волосами. – Увы, – сказал он. – Совсем никак не повеселеешь? – Никак, – тихо сказал он. – Тогда я не преуспела, – легко сказала она легко воспринимая его депрессию, а почему нет. – Не такая блудница, чтобы обратить твои ночи в день, да? – Не в том дело, – сказал он. – Я все еще… Она ждала, а когда за этим ничего не последовало, презрительно выпятила губы, отступила от двери и сказала: – Остатки ужина ждут. Он мог хотя бы порадоваться тому, что у нее настроение не такое хреновое, как у него. Если бы уныние завладело ими обоими, он бы этого не выдержал. Откровенно говоря, он был рад, что с ним кто-то есть и этот кто-то женщина, и наслаждался сексом накануне, и сейчас хотел есть. Ричард покачал головой и накинул халат, размышляя, сколько секунд пройдет, прежде чем маятник его настроения вновь качнется в другую сторону. Просунув руку в левый рукав, он замер, услышав дверной колокольчик. Домашний диспетчер ничего не сообщил; сбой – не сказать что неожиданный. – Мне открыть? – игриво спросила Надин; выражение ее лица подсказывало, что утренние посетители не должны видеть падшую женщину. – Нет. Я сам. Он влез в тапки и подошел к двери. На вечном древнем пластиковом экране виднелся незнакомый молодой человек: рыжеволосый, с приятно округлым лицом, полным решимости, живой улыбкой и наружностью коммивояжера. Коммивояжеры не заглядывали в этот район теневой зоны. – Вы Ричард Феттл? – Да. – Он натянул второй рукав. – Как зовут меня, не важно. У меня есть несколько вопросов. Ради блага общества надеюсь, вы ответите. Эта формула, «ради блага общества», стала нервной шуткой в теневой зоне и даже в Комплексах, но молодой человек не шутил. Конечно, они должны были заинтересоваться. Об этом было в новостях, и его тоже упоминали. Сенсация из жизни знаменитостей. – Простите? – промямлил Ричард, надеясь, что ему позволительно не открывать дверь. – Вы позволите мне войти? Ради блага общества.