3 Она была осторожна. Прежде чем войти в «Славянский базар», баронесса прошла по другой стороне Никольской. Чутье никогда не подводило. Сегодня оно что-то тревожилось. Внятных причин для этого не имелось. Она решила, что, если заметит малейший признак опасности, бросит добычу и не торопясь пройдет мимо. Филеров – ряженых извозчиков, лотошников, мастеровых и прочий незаметный люд – она научилась вычислять безошибочно. Меньше всего надо опасаться городового. Черная шинель мерзла на посту, никакого интереса не выражая. Рядом с гостиницей ждал кого-то лихач с санями, запряженными тройкой. Это хороший знак. Но баронесса захотела еще раз проверить. И проделала обратный путь. Городовой глянул без интереса. Больше ничего подозрительного. Чутье присмирело, но угомонилось не совсем. Третий раз идти по улице – точно привлекать внимание. Или уходить – или войти. И она вошла. В холле царила обычная атмосфера размеренности и порядка. Народу немного. Парочка упитанных купцов, сразу видно, что из провинции, курили сигары, кашляли и смеялись. Какой-то господин, сидя в кресле, развернул английскую газету. Сандалов был за стойкой. Заметив, дал знак подойти. Значит, опасности нет. – Доброго вам утра, господин портье… Что у нас нового? Сандалов легким движением бровей показал направление. Баронесса чуть обернулась. Господин, читавший иностранную газету, сложил ее и отбросил. Мужчин она умела читать лучше открытой книги и на любом расстоянии. Этот был отменным экземпляром. Чистое лицо, спокойный, уверенный, чуть скучающий взгляд, даже презрительный. Держится независимо и свободно. Что дается только большими деньгами. Одет изысканно и даже излишне для утра: в смокинг. В галстуке брильянтовая заколка, из украшений крупный перстень. Богатство, к которому настолько привыкли, что не считают нужным выпячивать. Совсем не русская привычка. К тому же хорош собой. Не то чтобы слишком красив. В нем была красота мужской силы. Довольно простая и строгая. Баронессе он понравился исключительно. Стало немного жаль, что он станет еще одним экземпляром коллекции побед. Эта победа будет несложной, блестящей и немного печальной. Потому что… Она подумала, что мужчина впервые нравится ей не только как жирный кабанчик, которого надо выпотрошить. Ах, какая жалость… Ничего не поделать: профессиональный долг зовет. – Кто таков? – тихо спросила она. – Американец. Богат страшно, золотые прииски и что-то такое. Половые с коридорными от его чаевых с ума посходили. Сквозь вуаль баронесса еще раз приценилась: да, такой может свести с ума всю обслугу щедростью. – Как зовут? – Алекс Пушкин. – Он что, русский?! – Говорит, родители увезли в Америку, там разбогател. Лучше нету. Иди уже… Теперь баронесса знала все, что было нужно. Дальнейшее было делом техники. Она, подняв вуаль, пошла в сторону кресла, где сидел русский американец. И старательно смотрела по сторонам, будто кого-то искала. Подойдя так, чтобы американцу некуда было деться, споткнулась о ковер и упала прямо к его ногам. Мужчина вскочил, бросился к ней, схватил за плечи и поставил на ноги, будто она ничего не весила. Баронесса ощутила приятную силу его рук. Какой он милый… Она издала нежный вздох. – Ви не ушибились? – спросил он с мягким, чуть забавным акцентом. – О, благодарю вас, – сказала она, откидывая с лица вуаль. – Это все моя слабость. Американец был встревожен: – Ви больны? Нужна помочь? Чем я могу для вас делать? Он был настоящий рыцарь, не то что прежние. – Вы и так слишком много для меня сделали. Благодарю вас… – О, какие пустяки! – строго сказал он, сильно путая ударения. При этом сохраняя спокойствие и достоинство. – Могу иметь честь узнат, как вас зват? Ну вот, все идет как обычно. – Баронесса фон Шталь, – сказала она. Свободный американец не был сражен титулом, кажется, он его не заметил. Не так реагируют наши купцы. – Алэкс Пьюшкин, – сказал он. И крепко удивил, протянув руку. Баронесса не привыкла, что мужчина предлагает рукопожатие. В Москве это вообще было дикостью. Но для иностранца простительно. Она неуверенно протянула руку. Алекс пожал сильно, но не больно. Баронесса испытала новое, незнакомое и приятное чувство. Ей пора собраться. В деле не место чувствам. – Я из Северни Америка, – продолжил он. – Простите мой русски. – Вы чудесно говорите по-русски. – Забивать язык отцов. Ни с кем говорит. Алекс ей положительно нравился. – Что делаете в Москве? – Бизнес, – четко ответил он. – Толко бизнес. Хочу продать в Россия мое золото. – Золото в Москве всегда найдет спрос. Наверное, приехали с семьей? – Нет семья. Еще рано. Родители умерли. Я один. Баронесса отогнала шальную мысль, которая постучалась навязчивой мухой. У нее тоже бизнес. Это нельзя забывать. – Желаю вам хорошо провести время в Москве, – сказала она, показывая, что хочет проститься. Только бы понял намек. Американец понял. – Стоп! – строго сказал он. – У меня нет свободни час. Ошибка: есть свободни час… Много… Покажите мне Москва? Баронесса была рада, что не надо изобретать новые приемы. – Я, право, не знаю, – сказала она в сомнениях. – Согласитесь! Меня ждет… эм… троёлка? – Тройка, – поправила баронесса. Вот, значит, кого лихач дожидается. – Йес! Тройка… Будет меня катать по Москва? От такого предложения нельзя было отказаться. Алекс сходил в гардероб ресторана и вернулся в бобровой шубе, больше похожей на стог меха. В дверях пропустил даму вперед. Баронесса только подумала: отчего это портье так старательно отворачивается и даже не поклонился богатому гостю? Но мысль исчезла. Она уселась в мягкие теплые сани, Алекс старательно укрыл ее меховой накидкой. Тесно сел рядом. Хорошо, что американцы не знают приличий. – Как надо управлят возчик? – спросил он. – Крикните: «Гони!» – ответила баронесса, нежась в тепле и жмурясь от яркого солнышка. – Гони! – строго сказал Алекс. Лихач взял вожжи, замерзшие кони пошли рысью. Сани летели, как по пуху. Они болтали и смеялись, после Красной площади баронесса почти перестала замечать, куда едут. Так было хорошо. Промчались по Неглинке, свернули на Воздвиженку, с нее на Никитский бульвар, потом на Тверской бульвар, с него на Тверскую улицу. Баронессе показалось, что лихач едет по заранее спланированному маршруту, но она отбросила подозрение. Зачем американцу подговаривать извозчика? Сани свернули с Тверской в узкий переулок и остановились около невзрачного трехэтажного дома. Около дверей топтался городовой. – Приехали, баронесса, – сказал Алекс без всякого акцента. Слишком поздно она поняла, что случилось. И возненавидела этого негодяя. Баронесса робко улыбнулась и вдруг рванулась вперед. Вот только меховая накидка стянула так, что нельзя было шевельнуться. Американец держал накидку слишком крепко. – Не стоит пробовать, – мирно сказал он, обнимая меховой кокон. Его лживые глаза смотрели прямо на нее. На помощь спешил постовой, из дверей полицейского дома выходили еще двое. Оставался крохотный шанс. – Помогите! – закричала баронесса из последних сил, захват давил на грудь. – Грабят! Спасите! Случайный прохожий остановился было, но городовой показал ему кулак, он отвернулся и пошел дальше. А баронесса прямо в меховой накидке взлетела из саней и приземлилась на твердый снег. Меха пали, но за обе ручки ее крепко ухватили городовые. Фальшивый американец сгреб накидку, забросил в сани и улыбнулся. Баронессе хотелось плюнуть в эту предательскую и такую светлую улыбку. – Пустите, – сказала она жалобно, стараясь заплакать. На морозе слезы не слушались. – Отпустят, – сказал Алекс. – От трех до пяти лет каторги, и отпустят. Добро пожаловать в сыскную полицию, баронесса. Без лишних разговоров городовые подняли ее и понесли. Баронесса попыталась вырваться, но силки держали намертво. Случилось то, чего не должно было с ней случиться. Никогда. 4 Кредитная контора «Немировский и сыновья» вросла в Варсонофьевский переулок. Окрестным жителям казалось, что она находилась здесь всегда. Место было известное. Основные посетители – купцы, которым требовался быстрый кредит без лишней банковской волокиты, частные лица, покупавшее нечто движимое и недвижимое, биржевые маклеры, бравшие средства под операции, и просто те, кому нужен был кредит. Деньги в конторе выдавались легко, если человека знали, а в Москве все друг друга знают, но процент был куда выше банковского. Раза в два, а то и в три. Если же человек внушал сомнения или вовсе приезжий, ему чаще всего отказывали, то есть ломили такие проценты, к каким и подступиться страшно. Дело было поставлено давно, контора работала, как хорошо смазанное колесо, и не требовала больших усилий от хозяина. Не более чем подставить последнюю подпись под готовый кредитный договор. Устроенность жизни душила Виктора Филипповича. Отсидеть день в конторе было сущей каторгой. Но не сидеть нельзя. Стоило довериться клеркам и начать жить в свое удовольствие, как от конторы в неделю не осталось бы и следа. Несмотря на услужливость и верность, Виктор Филиппович не испытывал иллюзий в отношении своих сотрудников: те еще шакалы. Стоит отвернуться, как разорвут на клочки и места живого не останется. В кредитном деле проще простого договориться со знакомым, у которого в кармане билет за границу, огромный кредит выдать, а потом поделить. Два-три-четыре таких ловких заемщика, и все – можно снимать отцовскую вывеску. Виктор Филиппович хоть мучился скукой и однообразием дней, но документы читал тщательно. И твердо помнил: кому сколько выдано и когда сроки возврата с процентами. Скрашивать скуку помогала бутылочка, спрятанная в нижней части рабочего стола. На службу он пришел, как обычно, чуть позже клерков, которые приветствовали хозяина дружным вставанием. Когда Виктор Филиппович захлопнул дверь своего кабинета, никому не сказав слова доброго, клерки отметили, что хозяин нынче слишком мрачен и как будто не в себе: небрит, волосы не причесаны. Причем трезв. В такую рань подобный настрой сулил много неприятностей: будет придираться, цепляться к мелочам, капризничать, требовать переоформить договор или, чего доброго, откажет в кредите без объяснения причин. Потом извиняйся перед клиентом. Терпеть выходки придется недолго: в обед, как водится, хозяин пропустит рюмашку-другую, и пойдут дела лучше прежнего. Его слабость к крепким напиткам была изучена досконально. Знали даже, в какой сезон какой напиток он предпочитает. Клерки пошептались и взялись за бумаги, первые клиенты вот-вот пожалуют. Мирное начало дня было сломано внезапным грохотом из кабинета начальника. Будто стулом саданули об пол. После чего раздался сдавленный крик. Клерки замерли. Как-то раз Виктор Филиппович заявился в контору в изумительном подпитии. Но тогда все больше плакал и жаловался, а чтобы буянить – такого за ним не замечали. Долго гадать не пришлось. Дверь распахнулась, как от удара, на пороге показался сам Немировский. Лицо его пошло пунцовыми пятнами, пальцы мелко дрожали, а с губы свешивалась слюна, словно Виктор Филиппович внезапно и без предупреждения сошел с ума. Или испугался до мокрых подштанников. Хотя чего пугаться: сейф с наличностью заперт, ограбления не было. Он протянул руку, в которой сжимал конверт. – Это… откуда… взялось?! – проговорил он тихо и медленно. Тут уже клерков пробрал страх. Кому-то надо отвечать. Кроме почтенного Онуфриева, желающих не нашлось. Старший клерк старательно придал голосу мудрую почтительность: