– Хорошо поговорили? – спросил он, стуча ложечкой о фарфоровый край чашки. – Рев отсюда слышно. Можно поздравить? Во всем призналась? Составляем признательный протокол? – Утром видно будет, – ответил Пушкин. – Только не подпускайте к ней близко надзирателя. Она, чего доброго, заговорит его, он и выпустит. Эта барышня мне еще пригодится. Пристав многозначительно помахал ложечкой. – Смотри, Пушкин, как бы она тебя не заговорила… Изюм-с! – и Свешников поцеловал кончики пальцев. – Исключено. – Да неужели? – Любовь к математике выше мелочей жизни. Да и лень мне. Помахав городовым, которые отдыхали на лавке, Пушкин оставил участок. – Такой чудак, – сказал Свешников, подливая из самовара крутой кипяток, – что и не поймешь, куда клонит. 20 В приемном отделении сыска Лелюхин сиживал допоздна. Вовсе не от рвения по службе. В полиции он служил так давно, что не помнил, сколько точно: лет тридцать, не меньше. Больших чинов не добился, да и не старался особо. Трудился потихоньку, не высовывался, делал, что поручали, лишнего не брал, более всего предпочитая спокойствие и равномерность дней. Год сменялся годом, и как-то раз Василий Яковлевич оглянулся на свою жизнь и понял, что кое-что упустил. Незаметно достиг тех лет, когда семью заводить поздно, детей тем более, да и желания тянуть лямку отца семейства особо не имелось. Куда проще одному: никому не должен, забот никаких. Делай что хочешь, никто слова не скажет. Так и остался бобылем. Домой приходил, чтобы поспасть, переодеться в чистую сорочку, ну и чаю попить в выходной день, когда полицейский дом в Гнездниковском переулке закрыт, как и все присутственные места. Жизнь такая Лелюхина устраивала, иной не желал. В час вечерний, когда в тесном помещении сыска было тихо и пусто, Лелюхин снял пиджак, расстегнул жилетку и позволил себе немного удовольствия с рюмкой вишневого ликера и «Графом Монте-Кристо» в оригинале. По-французски он читал кое-как, но общий смысл улавливал, чем и гордился. Мирное безделье было нарушено бесцеремонно. Дверь хлопнула так, что Василий Яковлевич чуть не выронил рюмку, резких звуков он не любил. Пушкин бросил пальто на вешалку и плюхнулся за свой стол. После чего вынул черный блокнот, о котором знала вся полиция, и принялся что-то чертить. Ни слова доброго, ни приветствия. Как будто в комнате один. Вид его был столь же спокойный, сколь мрачный. Василий Яковлевич относился к Пушкину с теплотой, отдаленно похожей на отцовские чувства, по возрасту он как раз годился ему в отцы. Лелюхин уважал способности, какие редко встретишь в полиции, а потому не обиделся на грубое поведение. – Сокол ясный, что невесел, что головушку повесил? – спросил Лелюхин, заламывая угол страницы и откладывая книжку в сторону. – Думы тяжкие гнетут? Черкнув в блокноте резкую пометку, Пушкин бросил карандаш. – Дело странное, Василий Яковлевич, – сказал он. – Не укладывается в формулу. – Ты бы, Алёша, меньше формулы строчил, а больше на жизнь смотрел. Жизнь, она проще формул. Может, я своими стариковскими мозгами чем подсоблю. Блокнотик свой мудреный закрой и расскажи просто, по-человечески. Чиновник сыска повел себя как послушный ученик. Черный блокнот был отодвинут в сторону. – Дело Немировского, – сказал он. Лелюхин, выражая удивление, выкатил нижнюю губу. – Вот тебе раз! Вроде бы дела никакого нет, смерть от сердечного приступа. Ничего не путаешь? – Это убийство, – ответил Пушкин с глубокой уверенностью. – Так исполнено, что ухватиться невозможно. – Что-то не встречал я шибко умных убийц за годы полицейской службы, – сказал Лелюхин, отпивая глоточек ликера и не предлагая Пушкину, зная, что тот терпеть не может сладкого. – Человек – существо по своей природе греховное, вечно ошибающееся, а потому завсегда совершает ошибки. На ошибках злодеев сыск держится. – Не в этот раз, Василий Яковлевич. – Ну, тогда обстоятельно… Оба знали, что помощь старого чиновника не особо-то нужна Пушкину. А нужен тот, кто выслушает и не будет задавать глупых вопросов, очевидных вопросов и вопросов бесполезных. То есть тот, кто имеет достаточно сообразительности, чтобы не мешать аналитическому мышлению общаться самому с собой. Главное, чтобы вслух. Лелюхин несколько раз играл роль мудрого зрителя. Игра приносила обоим участникам своеобразное удовольствие, а розыску несомненную пользу. Пушкин молчал, сосредоточившись. Он смотрел на зеленое сукно столешницы, как будто на нем вот-вот появятся живые картинки. – Вечером девятнадцатого декабря, в воскресенье… – наконец начал он, – Григорий Немировский снимает номер в гостинице «Славянский базар». Самый лучший номер в гостинице. Вещей при нем не замечено. У него должна состояться встреча с неким «АК». Жена его не знает никого с такими инициалами. Чуть позже в большом волнении Немировский спускается в холл, где натыкается на барышню, которая собирается его немножко ограбить. Так как в этом ее талант и способности… – Это та, что утром поймал? – невольно перебил Лелюхин. – Она самая: Агата Керн… Вместо привычного обмана барышня выслушивает исповедь Немировского о некоем важном событии, которое ему предстоит. После чего у него начнется новая жизнь. Немировский просит о встрече завтра утром и дарит ей фамильный перстень. После чего бежит в ближайшую аптеку, покупает раствор валерианы и возвращается в номер. В номере оказывается некто, кто помогает ему отодвинуть мебель и скатать ковер. Немировский рисует на полу пентакль, откуда-то появляются черные свечи, серебряная чаша, охотничий нож и черный петух в корзинке. Немировский раздевается до подштанников и режет петуху горло. Режет неумело, петух вырывается, он его ловит и набирает жертвенной крови в чашу. Встает на колени в центре пентакля, что требуется по магическому ритуалу… – Какому ритуалу? – спросил Лелюхин недоверчиво. Пушкина немного раздражало непонимание простейших вещей. – Средневековое ведовство. Черная магия. – Ой, ой, – невольно вырвалось у старого чиновника. – Опасные шалости. – Дурацкие игры. Или полная чепуха. Даже моих скудных знаний в этом предмете хватает, чтобы определить: голая дилетантщина. Дешевый спектакль, рассчитанный на глупца. Или того, кто ничего не смыслит в магии. Лелюхин забыл, что вопросы сейчас неуместны: – Чего же Немировский хотел этим добиться? – Не сейчас, Василий Яковлевич. – Прости, прости… Собравшись, Пушкин продолжил: – Под конец ритуала происходит нечто, что сильно пугает Немировского. Он выползает из круга на коленях, чтобы выпить спасительное лекарство… Далее наступает ночь. Утром приезжает Агата Керн, ждет Немировского, он не появляется. Она требует от портье Сандалова, чтобы тот поднялся в номер и узнал, в чем причина опоздания. Сандалову деваться некуда, он поднимается в номер. На стук никто не отвечает, Сандалов зовет коридорного и полового. Дверь в номер открыта, заглядывают и находят тело постояльца. После чего прибывает пристав Свешников с доктором Богдасевичем. Несмотря на разукрашенный номер, причина смерти у доктора не вызывает сомнений: сердечный приступ. О чем записано в протоколе. Тем более что рядом с телом находят пузырек настойки валерианы, совершенно безобидной. – Так в чем сложность? – Лелюхин понадеялся, что вопрос будет уместным. – Начнем с простого, – ответил Пушкин. – Имеется уравнение с одним неизвестным: почему Немировский снял именно этот номер? Ответ ясен. Двадцать лет назад именно здесь его отец убил любовницу-цыганку. За что, как гласит семейное предание, мать цыганки прокляла Немировского-старшего и все его потомство. Судя по магическому кругу, Гриша Немировский пытался отделаться от проклятия при помощи крови петуха. – У нас в Москве во всякую чушь верят. – Далее задача усложняется. В формуле появляется несколько неизвестных: кто был с Гришей Немировским в номере? Что он там делал? Когда ушел? – Почему это так важно? – Потому что Немировский выпил настой наперстяночной травы, лекарство для него смертельное. Лелюхин погрозил пальцем. – Что за выдумки? Такого в протоколе нет. – Доктор Богдасевич провел вскрытие и обнаружил чрезвычайное содержание дигиталиса. Немировский выпил целый пузырек. – Алексей, в протоколе никакого пузырька с наперстянкой не отмечено, – строго сказал Василий Яковлевич. – Искать надо тщательней, – ответил Пушкин. – Пузырек нашелся в складках шторы. – Как он там оказался? – Еще один неизвестный член формулы. Немировский выпил наперстянку по доброй воле, после чего пузырек забрали из его руки и засунули в штору. – Зачем? – Логичное объяснение: убийцу что-то спугнуло. Например, стук в дверь. Убийца заторопился и сунул пузырек куда попало. Как вы, Василий Яковлевич, говорите: простая ошибка. – Выходит, Немировский знал того, кто ему отраву дал? – Или доверял. – А как убийца ушел? – Ничего проще: дверь в коридор не заперта. А из номера ведет отдельная лесенка в ресторан. Для удобства почетных гостей, которые не желают утруждать себя общей лестницей. Лелюхин очень хотел что-нибудь подсказать, но не знал что. – Как ты нашел пузырек? – только и спросил он. – Призрак, что напугал Кирьякова, помог, – ответил Пушкин. – Аксиома: просто так призраки не приходят. Зачем же пришел? Стал искать ответ на вопрос. Кстати, призрак – следующее неизвестное формулы. Кирьяков видел призрака, половой видел призрака в ночь убийства, и вдова Гриши Немировского тоже видела призрака. Все видят призрака. – Что за дух является таким макаром? – Наверняка мертвая цыганка, больше некому. – Ну, дела, – только и сказал Лелюхин. Верить в призраков чиновнику сыскной полиции не положено. Да и грех большой… – Это не все неизвестные, – продолжил Пушкин. – Немировский зачем-то взял в гостиницу драгоценности жены, которые хранились у них в доме в небольшом ларчике. Хранились открыто. Не в сейфе. Драгоценностей при нем не найдено. В магическом ритуале брильянты не используют. – Еще и брильянты. Видно, расплатился ими.