Ольге Петровне потребовались силы для признания. – Викоша приехал, чтобы показать записку от Гри-Гри, которую якобы получил вчера утром. – Записка от мертвого брата? – уточнил Пушкин. – Поймите, господин Пушкин, Викоша слишком много пьет. У него фантазии мешаются с жизнью. Уверял, что записку доставили утром в его контору. Кто – неизвестно. Это нездоровое воображение. – Вы прочли записку? Она кивнула. – Что в ней? – Гри-Гри просит брата закончить какое-то дело. Всего одна строчка. – Знаете, о каком деле речь? – У них никогда не было общих дел. – Узнали почерк мужа? – Конечно. Это все так ужасно… Потребовалось несколько мгновений, чтобы уложить новые факты. Формула становилась немного сложнее. – Значит, вы видели призрака, когда Виктор Филиппович заехал к вам, – сказал Пушкин. – Видела, – с трудом ответила Ольга Петровна. – Откуда он явился? – Я подошла к окну и ненароком заглянула в темноту. А там… В саду… – Можно узнать, как точно выглядел призрак? – Тень… Что-то такое бесформенное… Страшное. – Ольга Петровна закрыла ладошкой рот, она готова была разрыдаться. – Господин Пушкин, будьте милосердны. В самом деле, задавать такие вопросы не входит в обязанность сыскной полиции. Чиновник, занимающийся розыском, может спрашивать только о фактах и событиях реальных. Призрак к таковым явно не относится. В случае чего прокурор поставит на вид. Пушкину ничего не оставалось, как проглотить нужный вопрос. – Ольга Петровна, кто знал о запрете врача принимать Григорию Филипповичу настойку наперстянки в случае приступа? – Буквально все знали, – ответила она с таким удивлением, будто объявления об этом были развешаны по всей Москве. – Гри-Гри нарочно рассказал кому только мог: знакомым и друзьям, половым в трактире, где обедал, приказчику Каткову в ломбарде, клеркам в конторе Викоши и даже продавцам в лавке Петра Филипповича. Да и вообще любому мало-мальски знакомому приятелю он внушал: если с ним, Григорием, случится приступ, давать только нитроглицерин и ни в коем случае – наперстянку. А почему вас это интересует? – Ваш муж был отравлен, – сказал Пушкин, глядя прямо на нее. – Что?! – выдохнула Ольга Петровна. – Получено заключение участкового врача: в организме господина Немировского найдено чрезвычайное количество дигиталиса. Примерно с аптечный пузырек. – Но это невозможно! – она чуть не вскрикнула. – Гри-Гри никогда бы не прикоснулся к запрещенному лекарству! – Тем не менее это случилось. – Откуда он его взял? – Ваш муж увлекался магией? Ольга Петровна не смогла скрыть изумления. – Гри-Гри? Да он был самым приземленным человеком. Он же из потомственных купцов. – Общался с какими-нибудь медиумами или магами? – Зачем?! – Чтобы снять родовое проклятие. – Если и были у него такие знакомства, то мне о них ничего не известно, – уверенно сказала Ольга Петровна. – Как же Григорий Филиппович столько лет жил со страхом? Вопрос оказался неудобным. Ольге Петровне потребовалось некоторое усилие, чтобы преодолеть себя. – О проклятии до недавнего времени ничего не было известно, – сказала она. – Как же о нем узнали? – Осенью Гри-Гри наводил порядок в бумагах, чтобы избавиться от мусора, и вдруг нашел запечатанное письмо. В нем оказалось послание от отца, в котором он признавался в страшном грехе и предупреждал сыновей, чтобы они не повторили его ошибки и остерегались проклятия, какое пало на их род. – Письмо сохранилось? – спросил Пушкин, невольно зевая, не успев прикрыть ладонью рот. – Гри-Гри сжег его. Не хотел, чтобы проклятая бумага оставалась в доме. Она достаточно отравила ему жизнь. – Кто читал письмо? – Мы все. Он собрал семью и показал находку. – Как отреагировали старшие братья? – Пе-Пе грубо высмеял, он такой тяжелый человек, а Викоша… Ему было на все наплевать. Гри-Гри никто не поверил. – А вы? Ольга Петровна отпила глоток холодного чая. – Что я могла? Успокаивала, уговаривала, Гри-Гри пропускал мимо ушей. – Забыли рассказать нечто важное, что было в послании, – сказал Пушкин. Она опустила голову, прикрыв глаза козырьком ладони. – Вы правы. Там было сказано, что их род может закончиться ровно через двадцать лет после преступления старого Немировского, – проговорила она тихо. – Когда наступает срок? – Двадцать четвертого декабря. – То есть надо пережить три дня, и проклятие исчезнет само собой, – сказал Пушкин. – Гри-Гри в это сильно верил. И мучился. – А вы? – Я бы не хотела верить, – сказала она, взглянув на него. – Только у нас, трех сестер, ни у кого нет детей. Род Немировских некому продолжить. Относитесь к этому, как считаете нужным. Пушкин встал. – Ольга Петровна, не припомните каких-то характерных черт или деталей призрака? Все-таки видели его дважды. Она схватилась за виски. – Умоляю, не мучьте. Мне еще мужа хоронить, а сейчас успокаивать Ирину. У меня осталось слишком мало сил. Проявлять жестокость к вдовам не входит в обязанность сыскной полиции. Напротив – следует защищать их. Извинившись, Пушкин обещал дать знать, если что-то узнает о судьбе Виктора Немировского. Неважно, в каком состоянии его обнаружат: в виде остывшего тела или тела с душой, точнее – с перегарным душком. Такие тела по утрам во множестве скапливались в полицейских участках. Приходя в себя, сообщали имя и фамилию, если могли вспомнить. Шанс найти Виктора Немировского живым с точки зрения математики составлял примерно 50,05 %. Только если он не повстречал фамильное привидение. Тут все зависело от обстоятельств, неподвластных человеческой воле. Тем более – сыску. 4 Измученные души, как известно, тянутся друг к дружке, как половинки магнита. Душа юного Ванзарова свернулась клубочком в крепком теле, утомленная московскими ресторанами. Но особо назойливостью официантов, презрением их за скудные чаевые, чудовищно вкусной и обильной едой, предложениями рюмки от добродушных купцов и откровенными взглядами фривольных дам, громкой музыкой и танцами цыган, в общем, всем, что ранит сдержанность петербуржца. А вот душа господина Улюляева, заявившегося спозаранку в сыскную полицию, по-прежнему жаждала справедливости. Они сошлись, как лёд и пламень. На посетителя приемного отделения сыска не обращали внимания. Лелюхин шершавил пером по бумаге, Кирьяков углубился в раскрытое дело. Убедившись, что до несчастной жертвы никому дела нет, Ванзаров не вытерпел и решился предложить свои услуги. Улюляев оценил плотно сбитую фигуру юноши и особенно – суровое, но простодушное выражение его лица. Каким и должно быть лицо глубоко честного и умного человека. Нюхом москвича он понял, что перед ним столичный гость. Быть может, из Департамента полиции, а вдруг – из министерства? Наверняка поважнее местных будет. Такому стоит пальцем пошевелить, как преступница найдется. Улюляев заулыбался приятнейшим образом, представился чиновником городской управы и не скрывал счастья от такого знакомства.