– Немировский сумел застрелиться в затылок. – Чего спьяну не бывает. – Господин пристав, разрешите поднять оружие? – спросил Пушкин. Свешникову очень хотелось ответить «нет», но он знал, что от чиновника сыска просто так не отвяжешься, если тот за что-то взялся всерьез. Пристав меланхолично махнул: дескать, делайте что хотите. Нагнувшись, Пушкин взял револьвер в правую руку. – Прошу обратить внимание, что у этой модели удлиненный ствол, – сказал он. – Обратил, – покорно согласился Свешников, чтобы побыстрее закончить. – Теперь смотрите… Все случилось так быстро, что пристав охнуть не успел. Пушкин задрал руку с револьвером, причем кисть неизбежно изогнулась под прямым углом. Мало того, он согнул руку, высоко задрав локоть, чтобы дуло попало в нужную часть затылка. А потом случилось невероятное: Пушкин нажал на курок. А потом еще раз. И еще… Свешников не верил своим глазам. Но это происходило на самом деле: чиновник сыска старался застрелиться из оружия жертвы. – Да что же вы делаете?.. – растерянно пробормотал он. Пушкин будто не слышал: упрямо давил на курок револьвера. Наконец отнял оружие от головы. – С ума сошли, что ли?! – набросился на него Свешников. Ему протянули револьвер рукояткой. – Попробуйте сами, Константин Владимирович, и убедитесь: это совершенно безопасно. – Вот еще глупости! – Свешников на всякий случай спрятал руки за спиной. – Совсем из ума выжили от вашей математики?! Пушкин положил револьвер примерно на то место, откуда взял, и даже ствол поправил, как было. – Наглядный эксперимент – лучшее доказательство, – сказал он. – Да что это доказывает?! – В таком положении из револьвера невозможно сделать выстрел. – Но ваш знакомый застрелился! – Это невозможно по очень простым причинам, – ответил Пушкин. – Виктор Немировский далеко не богатырского склада, в последние дни много пил, был усталым, ослабленным. И опять сильно напился. То есть сил у него осталось чрезвычайно мало. В таком положении мышцы кисти настолько скрючены, что палец практически не действует. Попробуйте сами так изогнуть руку: никакого мышечного рычага не остается. Курок у этого револьвера очень тугой. Это невозможный выстрел. Свешников задумался. – Пушкин, признайтесь: ночью пробовали фокус на себе? – строго спросил он. – Без вашего разрешения, господин пристав, не посмел бы тронуть улики. Он смотрел так прямо и честно, что пристав невольно подумал: может, и правда эксперимент устроил. Это ничего не меняло. – От меня чего ждете? – Оформить дело правильно, – последовал ответ. – Как убийство. Богдасевич среагировал на заветное слово, как рысак на колокольчик. С шумным храпом проснулся и огляделся, жмурясь. – Убийство? – спросил он глухим голосом. – Где убийство? А подайте нам свеженький кадавр[10]. Поведение доктора было забавным, но приставу было не до смеха. Совсем не до смеха: от него требовали открыть еще одно дело об убийстве. Свешников не знал, что выбрать: повесить себе хомут на шею или не портить праздник, оформив самоубийство. 5 Скатившись с лестницы, Лелюхин с Кирьяковым остановились на первом этаже, спрятавшись за угол, где стояли ряды справочных столов. Дальше бежать некуда. Оба это знали. Только вслух не решались сказать. Каждый ждал, что другой начнет первым. – И какая муха его укусила, – робко начал Кирьяков. На службе Лелюхин повидал не один начальственный разнос, нынешняя гроза была куда как странной. – Нехорошее дело, как видно, – тихо проговорил он, невольно оглядываясь. – Наш-то стратопедарх[11] по пустякам эдакую кулебяку загибать не станет. Что за гость у него? – Жандарм из столицы, – со значением произнес Кирьяков. – Прибыл по особому поручению? – Кто же знает! Меня изгнали. Наедине остались. – Ой, нехорошее дело, чую, будет Пушкину на орехи. – Василий Яковлевич, а нам-то что делать? Лелюхин старательно пожевал губами, как будто перекатывая ответ на языке, но так ничего не выкатал. – Ума не приложу, Лёнечка. Думать надо, мозгами шевелить. Чиновники обменялись обрывочными фразами, из которых стало понятно: никто из них не знает, где проживает Пушкин. В гости никогда не звал, и как-то об этом не заходил разговор. Сколько лет служили вместе, а такую пустяковую мелочь о нем не знали. Вроде бы снимал квартиру в отдаленной части, но где именно – неизвестно. Самый простой путь – заглянуть в личное дело Пушкина – был заказан. Дела чиновников сыска хранились в канцелярии обер-полицмейстера, и соваться туда без личного разрешения Эфенбаха никто не позволит. Искать знакомых Пушкина? Так ведь непонятно, с кем он дружен. – Может, тут обождем? Предложение заманчивое, но Лелюхин его отверг: Пушкин мог объявиться когда ему вздумается, хоть через час, а то и через три. С утра поспать любит, небось наминает еще бока. А если Эфенбаху приспичило – вынь да подай. Вариант разыскать девицу даже не рассматривали: проще отправиться куда глаза глядят, надеясь на чудо. Вдруг на-ткнутся по дороге? Лелюхин старался придумать хоть что-то путное, но нервная обстановка мешала. Он огляделся и вдруг шлепнул себя по лбу. – Хороши мы с тобой, Лёнечка, нечего сказать! Кирьяков нервно оглянулся. – Что, что такое? – Забыл, где находимся? Действительно, лучшего места, где можно найти любого проживающего в Москве, не придумаешь – адресный стол. Лелюхин бросился к столам, на которых размещались высокие стопки перекидных листов, закрепленных на длинных полукольцах, наглухо ввинченных в столешницы, чтобы ни один листик с фамилиями не пропал. Стопку с буквой «П» нашел Кирьяков. Перекидывая на кольцах листы, они добрались до страницы, на которой размещались фамилии на «Пу». Пробежав пальцем мимо «Путилина», Лелюхин уткнулся в столбик, начинавшийся на «Пушкин». Далее у однофамильцев следовали имена, отчества и дома проживания. Для экономии места. Пушкиных в Москве оказалось не так чтобы много. Был Александр Александрович, камер-юнкер (проживал на Тверской), другой Александр Александрович, генерал-лейтенант, проживал на Никитской. Александр Владимирович проживал на Бронницкой. Борис Сергеевич на Садово-Земляном Валу. Василий Исаакович на Калужской. Юрий Константинович на Сретенке. Яков Сергеевич на Петровке. Николай Васильевич на Моховой. Было еще несколько прочих Пушкиных. Вот только Алексея Сергеевича не нашлось. – Видно, Алёша в последнюю перепись не попал, – словно извиняясь за хорошего человека, сказал Лелюхин. Такие мелочи Кирьякова не интересовали. У него начиналась паника. Еще немного, и сбежит куда глаза глядят. Но, как порой бывает, отчаянную трусость спасло везение. Которое не выбирает, кому бросить туза при раздаче, когда на кон поставлено состояние. В адресный стол вошла дама, свежая, розовощекая, будто сверкающая морозом и задором. Она заметила чиновников, которые не могли шелохнуться, и прямиком направилась к ним. – Чудесное утро, господа, не правда ли?! – радостно сообщила она. На этот счет у Лелюхина с Кирьяковым было иное мнение. – Где ваш бесценный господин Пушкин? – продолжила дама. На такой вопрос чиновники сами хотели знать ответ. А потому промолчали и переглянулись. Дама счастливо улыбнулась: – Да что вы как неживые! Иногда человек совершает поступки, о которых потом долго жалеет. Но когда совершает, в тот момент ни о чем не думает, а делает. И как всё будто случается само. То, что должно случиться. – Беги отсюда! Лелюхин обронил фразу и сам не понял, для чего открыл рот. Слово вылетело. Дама удивленно подняла брови.