— Мы попытаемся атаковать. — С чем? У вас даже копий нет. Подожди, пока попытаюсь я. Ее осторожные пробы говорили о дистанции примерно метров в сто — метров на шестьдесят оно летит, секунд пять они еще будут ехать. Взвесь как раз опадала около пяти секунд. Раз уж склон — значит просто поверх голов. Сразу второй и третий. Не дай бог, нитка застрянет… В ту самую десятинку, в которую Лилиан готовилась к отъезду, она впервые задумалась о смысле слов "Принципиальное Изменение", "Новая концепция", "Фазовый переход". Такое множество слов… Почти восемьсот лет развитие порохов принципиально ничего не изменяло — секрет крали, подбирали составы, разрабатывали сорта, гранулировали и калибровали, но на суть дела — смесевой состав с окислителем — это не влияло. И мощность, "уперевшись" в некий потолок, зависела фактически просто от объема. Для того, чтобы вместо пороха появились пироксилин и нитроглицерин, бездымные пороха всех видов понадобилась не случайность, а изменение парадигмы. Появление учения о веществах и элементах, о молекулярном составе, выработка технологий (причем появления самого понятия "технология")… Это — концепция. Это принципиальное изменение. После этого два-три десятка лет изменили все. Принцип напалма прост. Он известен со времен "греческого огня". Но сама его идея, воспроизводимая идея, опирается на принципиально иное представление о веществе. Самое смешное, что и сделать его оказалось не очень сложно. Главное — у нее была сырая нефть. Да, в условиях войн второй половины двадцатого века снаряжать метательный снаряд напалмом — бред безграмотного идиота. Но именно стрелу, именно стеклянной ампулой, пусть и с нитью для подрыва в воздухе — можно… Три компонента, пироксилин на разброс, окислитель и химический запал — взрыв такой, чтобы поджечь смесь и разметать куски в воздухе. Точнее, почти взвесь. Из пяти выстрелов, которые она в одиночку, в тайне, сделала для проверки в лесочке за Таралем условно удачными оказалось три. И она вроде-бы поправила чисто механическую проблему. Если она сделает три удачных выстрела — ошметки пламени перекроют фронт атаки на три четверти. Негаснущий, прожигающий плоть и слабенькие доспехи состав. Который нельзя смыть. Нельзя погасить водой. Да даже два удачных подрыва — лошади испугаются, люди будут орать от ужаса и жуткой боли от горящих волос, и у них будет шанс. Хороший шанс. Если она сейчас потянет за спусковой крючок арбалета. Скорее всего — они спасутся, а этот мир необратимо изменится. Прямо в тот момент, когда она потянет за крючок. Изменится навсегда. Сразу. И она знает каким он станет. И ни ее знание, ни она сама больше не будут иметь никакого значения. Потому, что этот мир поймет, что это бывает. Потому, что изменится сам принцип войны. И она, врач — откроет дверь массовым смертям? — Мадам лекарь, позволите вам помочь? — из-за спины появилась большая рука и мягко наклонила ее арбалет к земле. Она, почти не веря, повернулась. Она же даже топота не слышала. Джеррисон Иртон. Граф полковник Иртон. Он стоял вплотную и улыбался ей как мальчишка, белозубо, сверкая васильково-синими глазами. — Решили поторопиться и поискать вас. Никак нельзя своих бросать, тем более — вас. Мы все сделаем, не стоит вам марать руки. Лилиан ничего не могла с собой сделать. Она улыбнулась ему, сквозь выступившие от великого облегчения слезы. — Да. Пожалуйста. Спасибо. — Не за что благодарить меня, — серьезно ответил ей Джеррисон. — Своих не бросаем. Никогда. Отдыхайте. Кстати, если всё-таки желаете выстрелить — то сейчас, а то они уже бегут… — Нет, — сказала Лиля. — Нет. Это все-таки не мое. За следующие пятнадцать минут то, что рисковало стать их последним безнадежным боем превратилось в спокойную бытовуху. Они снова паковались, сводный отряд без напряжения загонял остатки сборища — рутина. А ее колотило. Похоже, колотило заметно, потому что Джеррисон, посмотрев на нее, сказал.. — Давай-те ка я вас отвезу. Коли уж вы моей женой представились, не будет вам урона со мной прокатиться? Стобеду все это — несерьезно, так что прошу. — Х-х-хорошо. — Лиле было как-то не до воспоминаний и получужих обид. Джеррисон легко подсадил ее на потертое, хорошо вычищенное седло и она впервые за два месяца взглянула на летний пейзаж с высоты коня. Большого коня. В колено ткнулся бархатный нос — "А, это ты? Ну ладно…" Сзади к спине прислонилась твердая, с какими-то пряжками, грудь Джеррисона Иртона, графа и её мужа… Если поверит. — Валь! Загоняйте этих идиотов, и отходите в расположение. Удобно, мадам? Едем. Его руки подхватили поводья, перекинув через нее. Стобед ровно и гладко зарысил вперед. Не так быстро, как Лидарх… зато очень ровно. С разговорами муж не полез, так что доехали, перекидываясь незначительными замечаниями. Постепенно она согрелась и подуспокоилась. К сожалению, на этом день не кончился. Уже на въезде в лагерь Джеррисон вдруг напрягся. То есть все вокруг нее вдруг внезапно стало твердым, как дерево. — Это еще что? Какого… тут носит альдона?! Их ждали. К сожалению, это был совсем не знакомый ей альдон Роман. Высокий старик в красной шляпе и дорогущей мантии, с жестким выражением на морщинистом лице, вытянутом, как будто с клювом-носом уже "поймал" их обоих взглядом и направился к ним. Сопровождающие его… монахи опознавались только по рясам. Громилы, на взгляд Лилиан, "пасли" пространство по секторам. Как-то не совсем монашеское поведение. Иртон Альдона не ждал, селения были в стороне от лагеря. Кажется, это новая серия неприятностей. Да что ж за день-то такой?! — Идите к себе, мадам. — Боюсь, — протянула Лилиан. — это по мою душу… — А поскромнее вам не стоит быть? Не все вокруг вас вертится. — Очень на это надеюсь. Вы его знаете? — полковник снял ее с седла. — К сожалению. Альдон Риттер. Наместник Руальского монастыря — это… — Северо-запад Ативерны. Вы… меня ему отдадите?.. Джерисон воззрился на нее как на дуру. — Беспрецедентная была бы наглость — из полка лекаря забирать. Даже для него. Еще раз, мадам, будьте поскромнее. Кроме того этому… я не отдам ничего, кроме… В-общем, вообще ничего. — Вы знакомы? — К сожалению. Идите же, мадам! Ах ты… Ну вот. Стойте молча. Не успели. Альдон не собирался ждать и успел подойти к ним. — Сын Альдоная, по земному отцу Иртон, именем Джеррисон, не ты ли командуешь этими людьми? Хоть бы поздоровался. — Я, святой отец. Удивительно видеть вас здесь… Чем же я вновь понадобился святой матери нашей, церкви Альдоная? — На этот раз, сын Альдоная, не ты. — Вот как? — Дочь Альдоная, не о тебе ли, Лилиан, отписал мне альдон Альтверского храма Роман? Это вместо "здрассьте", и без добавления титула. Однако. — Святой отец, мне неведома переписка альдона Романа. И, со всем уважением, я вижу вас в первый раз. — Неужели сей юноша говорил не обо мне? Столь удивительно… Я — Альдон Риттер. Наместник Руальского монастыря. — Похоже, меня вы знаете. Польщена знакомством, святой отец. — У нас будет время познакомиться поближе. Конклав альдонов желает выслушать тебя. Речь пойдет об оттисках святых книг. Мы выезжаем. — Я не делала таких оттисков. — Ты расскажешь это конклаву. Представляется мне весьма неоднозначным, что женщина придумывает способ донесения Святого Слова. И не только мне. — Кгхрм. Святой отец. Эта женщина — мой полковой лекарь. И ее поездка в мои планы не входит. Со всем уважением. — Слово Церкви не важно тебе? Снова? — Святой отец, мы вообще-то исполняем поручение Его Величества. Это Королевский полк, у нас более полусотни раненых на ее попечении. Ни о каких отлучках не может быть и речи. Наша присяга этого не разрешает. — Женщина не может принести присягу иначе, чем королю лично, сын мой. Чего она, насколько я знаю, не была удостоена. Она — не твоя. Дела наши — только между нами.