— Мы еще удивились, чего он его по-походному седлает, с сумками. — А что в сумках было? Конюхи переглянулись. — Мы не смотрели… А что, госпожа, он украл что-то?! — Не думаю. Лиля поднялась к себе. Лонс. Твою мать, что ж ты сделал?! Ты поговорить не мог?! Чего тебе не хватало? "Госпожа, мне хотелось бы… — Я занята!", "Лилиан, у меня личный… — Давай потом, а?!" И… все. Искать в Лавери человека — задача для Тримейна, пора его звать. И что сказать — "Лонс ложки с кухни украл"? Впрочем, ему можно вообще ничего не говорить. Переплетая на ночь косу, Лиля смотрела на себя в зеркало. Зеркало бесстрастно и точно отражало крепкую деловую женщину. С жестким и трезвым взглядом. Размышляющую, так сказать, о кадровой проблеме. Женщина эта Але Скороленок не нравилась. Полученные жесткие уроки уже говорили, что если что-то идет настолько не так — стоит серьезно поразмыслить, что же она сама делает. Лонс — не вор. Лонс — не предатель. Альдонай спаси, она же даже не догадалась взять с него каких-то обещаний! "Я тебя защищаю? а ты на меня работаешь", ну и логичное — "Спасибо, больше не надо". И, даже если это ей было бы удобно, она НЕ будет просить его убить. Впервые за этот год она посмотрела на себя в зеркале немного отстраненно. Так, как начала привыкать в последнее время смотреть на людей — задавая вопрос "Почему?". Сколько в ней на самом деле от Али, а сколько от Лилиан Мариэллы Брокленд, которая даже не запоминала кого и как оскорбила? "Ты — прохладно подумала ей Аля Скороленок. — Мне не нравишься. Я с тобой справлюсь. Они люди. И ты будешь вести себя соответственно." Холодная деловая красавица в зеркале улыбнулась Лилиан. Алины мысли не изменили улыбку ни на йоту. "Думаешь победить дракона?". Красавица также холодно и уверенно смотрела на Алю. Надо все-таки Лонса найти и хоть поговорить, что-ли. Поговорить. Она закрыла глаза и положила голову на руки. Мать вашу мальдонайскую через седло копытом, что ж делать-то теперь?! Лонс ехал в город, оставляя замок за спиной. Что его особенно задело, никому даже не пришло в голову спросить "Когда вернетесь?" Ну, наверное, когда или если все-таки верну себе остатки самоуважения. Проезжая последний пост, он отдал сержанту монету-пропуск. Мало веселого, когда ты "вдруг" бросаешь службу. Пусть и недостойную дворянина — но ты служил, служил честно и как-то жил. Ну, а теперь что, бывший учитель изящных манер по книжке? Боец из тебя, "спасибочки" монастырской школе, никудышный. С имением все понятно. Снова в учителя? Делать-то что будем? Бежать куда глаза глядят — а зачем? Прямо заметим, сейчас ты никому не интересен. Вообще никому. На самом деле, конечно, лейр Ганц Тримейн может очень интересоваться. Ну и ладно. Неожиданно ему стало гораздо легче — все-таки это его собственный выбор. — Вижу ли как наяву шевалье Лонса, или мои старые глаза обманывают меня? Вопрос был задан из дорогого и неброского купеческого портшеза с аж восемью дюжими носильщиками. Ну да, не имеет права купец в городе ездить на лошади. Даже такой уважаемый и влиятельный, как сам Лимаро Ватар, отдернувший занавеску. — Не обманывают, почтенный из почтенных Ватар. Рад приветствовать. — Мои приветствия, шевалье Лонс! Дозвольте полюбопытствовать, по делу ли в Лавери, или отдыхаете? — Сам не знаю… Узкие глазки из толстых щек остро глянули на него. — А что же так, коли дозволено будет мне спросить? — Почтенный Ватар, вас обманывать не хочу — у Ее Сиятельства графини Лилиан Иртон я более не служу. Вряд-ли я буду вам полезен. Почтенный старшина купеческой гильдии не стал сворачивать разговор, а вместо этого полез из портшеза. Лонс удивился, но спешился. — А вы, достойный шевалье, уже решили, что дальше делать станете? — Пока раздумываю… — медленно сказал Лонс. Маленькие медвежьи глазки внимательно осматривали молодого человека. — Трудно мне, сиволапому, и подумать-то…Но человек с цифрами в ладах мне в делах не лишний был бы. Не будет лэйру за обиду в купеческих делах за толику малую, трудов достойную, побыть? — Я, почтенный Ватар, почитай год от стола не отрывался. От одного стола к другому перейти?.. — Дела торговые — разные бывают. Почему осмеливаюсь лэйру надоедать, по весне надо бы мне умного человека в Эльвану направить. А дело там не простое, и делать бы его хорошо дворянину. Так что, прямо Альдонай мне вас послал. — Почтенный Ватар, я врать не буду — человек небогатый, но чужими тайнами торговать не буду. Уж простите за прямоту. Против ожидания, Ватар не обиделся и не разочаровался. — Я земельку-то, почитай, пятьдесят два года топчу, а по делу торговому сорок да пять годочков минуло… И вот, мыслю так, нет в нашем деле вещи более бесполезной и опасной, чем чужая тайна. Самому себе, почитай, непонятно что поднял — зачем такое? Не надо это. Глупости. По молодости, было, чуть не разорился через этакую вот загогулину. Тайны ваши, да графини Иртон — пусть таковыми и останутся. Так что надолго не прощаюсь, с утречка завтра и буду вас на улице Медных цветов, в своем дому ждать. И откланялся, оставив Лонса в глубокой задумчивости. Через час, ближе к вечеру, почтенный Ватар добрался до своего дома. Через довольно высокую арку с резными псевдо-колоннами (пять корон камнерезу за этакую безделицу отвалить пришлось!) его портшез вплыл на довольно широкий внутренний двор. На дворе царила радующая хозяйский взгляд осмысленная суета — катились бочки, носились мешки, дымили печки. Носильщики аккуратно поставили портшез на откинутые подпорки возле крыльца и Лимаро Ватар солидно вынес себя на крыльцо. Носильщики поклонились и гуськом потянулись в людскую — вечерять. Расчет с ними не поденный, а сдельный, в конце десятинки, кормежка в договор входит. Почтенный купец же прошествовал в горницу, где его и встретила поклоном жена его пред людьми и Альдонаем, достойная купчиха Нута Ватар. — По здорову ли, батюшка? — По здорову, матушка, по здорову. — купец солидно поклонился своей хозяйке. — Пройди, батюшка, откушай, чем Альдонай благословил. И хотя Нута Ватар не бралась за кастрюлю уже лет десять (и до того посуду в основном только покупала), кормила мужа она по вечерам строго лично. — Как, батюшка, день прошел? — спросила она, когда муж, уже скинув тяжелый верхний кафтан, с удовольствием доел наваристую похлебку из бычьих языков и собрался, потирая руки, перейти ко второму. — Не без пользы, матушка, не без пользы. Принесут завтра бочонок рыбы соленой, от вирманского шкипера подарочек. Надо поглядеть-попробовать. Сказывал шкипер, третьего выбора рыбка-селедка, а первые два возить далеко нельзя. — Все бы тебе, батюшка, новье какое! В людскую отдам половиночку, мало ли. — Так на том стоим, что новье — не ворчи уж, матушка. Придет поутру, мыслю, ко мне дворянчик один — ты его в садике посади посидеть… минуточек на пятнадцать. — Эва? Это что же это, доча и не погуляет? — А чего ж ей не погулять? Чай он не зверь какой, не сьест… Волос русый, глаз зеленый. А доче уже, слава Альдонаю, к четырнадцати, тоже людям показаться не стыдно. Матушка Ватар задумчиво пожевала губами. — Это чего ж за дворянчик? — Вот и погляди сама. А я так мыслю, в дела его возьму — соберет пару караванов, по весне в Эльвану сходит, посмотрим, посмотрим, что за человек… Купец Ватар плотоядно потер руки и перешел к запеченному с травами бараньему боку. Матушка Нута выбирала поварих в первую очередь по умению готовить мясо. Своих не бросаем Двадцатое октября Джеррисон встретил в лагере под одним из городов Ожерелья. Ричард принимал присягу и торговался с городом, а Джеррисон наскоро организовывал зимние квартиры. Уже шли холодные дожди, а это только в сказках можно так вот легко зимовать в поле. В реальности — такие дураки давно вымерли. И присоединяться к ним желания не было.