Он вонзил зубы в пирог и подмигнул. – А блокада со стороны суши? – Меня заинтересовал его рассказ. – Это эффективно? – Будет эффективна, если я успею ее организовать. Когда я приехал, то обнаружил много бездарных офицеров – больше половины из них я уже уволил. У меня в Солташе есть один славный малый, он отбросил мятежников назад в Плимут, накормив их свинцом, когда те пытались высунуть нос недели две назад. В этом жестоком бою мой племянник Джон – старший из сыновей Бевила, ты должна его помнить – проявил себя с наилучшей стороны. На прошлой неделе мы устроили небольшой сюрприз их сторожевому отряду со стороны Модлина. Выбили их с занятых ими позиций и взяли около сотни пленных. Думаю, теперь эти господа из Плимута надолго лишились сна. – Пленные, наверное, доставляют немало хлопот, – сказала я. – Тут для своих людей и то непросто раздобыть провиант. Ведь ты должен их кормить, я полагаю? – Кормить? Этого еще не хватало! Я отправил их в Лидфордский замок, а там их повесили без суда за государственную измену. Он выбросил куриную ножку в окно и оторвал от тушки вторую. – Но, Ричард, – заметила я неуверенно, – правильно ли это? Они сражаются за дело, в которое верят и считают справедливее нашего. – Плевать на справедливость, – ответил он. – Это эффективное средство, а остальное значения не имеет. – Я слышала, парламент назначил за твою голову высокое вознаграждение. Мятежники боятся тебя и ненавидят. – А чего ты хочешь? Чтобы они расцеловали мою задницу? – Он улыбнулся и сел на кровать. – Довольно о войне. Поговорим немного о нас. Мне этого не хотелось, я надеялась увлечь его разговором об осаде Плимута. – Где ты сейчас живешь? – быстро проговорила я. – В палатке? – Я в палатке, имея в своем распоряжении лучшие дома Девона? – Он ухмыльнулся. – Нет. Мой штаб располагается сейчас в Баклэндском замке, который мой дед продал полвека тому назад Фрэнсису Дрейку[10], и не стану скрывать, что живется мне там совсем неплохо. Я захватил весь мелкий и крупный рогатый скот имения, и землевладельцы, под угрозой виселицы, платят мне оброк. За глаза они называют меня Рыжим Лисом, а женщины пугают моим именем детей, когда те не слушаются: «Вот придет Гренвил Рыжий Лис – и утащит вас». Он расхохотался, словно изрек нечто очень смешное. Я наблюдала за линией его подбородка, более массивной, чем прежде, и за контуром его губ, сужавшихся в уголках. – Твой брат Бевил, – произнесла я тихо, – совсем не таким способом завоевал себе репутацию на западе. – Верно, – согласился он. – И у меня нет ни такой жены, как у Бевила, ни дома, который бы я любил, ни ватаги счастливых ребятишек. Голос его вдруг сделался резким, с примесью странной горечи. Я отвернулась, откинувшись на подушки. – Твой сын с тобой, в Баклэнде? – спросила я спокойно. – Мой отпрыск? Да, он там, со своим наставником. – На кого он похож? – Дик? О! Это проказник с грустными глазами. Я называю его «щенок» и заставляю петь для меня за ужином. Но у него нет ничего от Гренвилов. Он как две капли воды похож на мать. Ребенок, с которым играть должны были мы, мы могли воспитывать его и любить. И мне вдруг стало очень грустно, как-то неловко, оттого что отец, говоря о нем, так презрительно пожимает плечами. – У тебя все сложилось плохо с самого начала, Ричард. – Да. Наступила долгая пауза: мы вступали на опасную почву. – И ты никогда не пробовал сделать свою жизнь более счастливой? – спросила я. – О счастье вопрос не вставал, – ответил он. – Счастье ушло вместе с тобой – факт, который ты отказалась признать. Очень сожалею. – Я тоже. Сумерки уже ползли по полу. Скоро придет Мэтти и зажжет свечи. – Когда ты отказалась со мной встретиться в тот последний раз, я понял, что впереди меня ждет бесцветная жизнь. Ты, конечно, слышала историю моего брака, наверняка сильно приукрашенную. Но по сути – все правда. – Ты не испытывал к ней никаких чувств? – Никаких. Мне нужны были ее деньги и только. – Которых ты не получил. – Тогда – нет. Но сейчас они мои. Ее состояние и ее сын, которого я породил в минуты ужасной апатии. Дочь с матерью в Лондоне. Ее я тоже заберу, когда потребуется. – Ты сильно изменился, Ричард, совсем не похож на мужчину, которого я любила. – Если это и так, то ты знаешь почему. Солнце больше не освещало комнату, и поэтому она казалась пустой и грустной. Каждое мгновение этих пятнадцати лет стояло теперь между нами. Внезапно он взял мою руку, поднес к губам. Воспоминания, нахлынувшие на меня вместе с этим прикосновением, вынести оказалось нелегко. – Но почему, боже ты мой, нам суждено было пережить такую драму? – воскликнул он, поднимаясь. – Нет смысла упрекать судьбу, – отозвалась я. – Я уже давно перестала. Поначалу – да, меня это мучило, но теперь уже нет. Ведь столько лет прошло. Лежание на спине меня дисциплинировало – но это совсем не та дисциплина, что ты насаждаешь в своем войске. Он подошел, остановился возле кровати, глядя на меня сверху вниз. – Тебе никто не говорил, что ты стала еще красивее, чем была? Я улыбнулась, вспомнив о Мэтти и зеркале. – Ты мне льстишь, – сказала я. – Или, быть может, у меня сейчас просто больше времени на то, чтобы забавляться с пудрой и помадой. Наверняка он находил меня спокойной и раскованной, не отдавая себе отчета в том, что один только звук его голоса вызывал во мне бурю чувств и воспоминаний. – Нет ни одной частички тебя, – произнес он, – о которой бы я сейчас не помнил. На пояснице у тебя родинка, из-за которой ты очень расстраивалась. Ты находила ее безобразной, но мне она очень нравилась. – Не пора ли тебе спуститься к своим офицерам? – прервала я его. – Я слышала, как один из них сказал, что вы должны ночевать в Грэмпаунде. – На левом бедре у тебя был синяк от той злосчастной ветки, которая нам мешала взбираться на яблоню. Я сравнил его с черной сливой, и ты сильно обиделась. – Люди шумят во дворе. – Я сделала вид, будто не слышу его слова. – Твои солдаты готовятся к отъезду. Вы до рассвета не доберетесь до цели. – Теперь ты прочно обосновалась в кровати, очень уверенная в себе в свои тридцать четыре года. Говорю тебе, Онор, мне совершенно плевать на твою благовоспитанность. Он встал на колени возле моей кровати, обнял меня – и пятнадцати лет как не бывало. – Тебя по-прежнему тошнит, когда ты ешь жаркое из лебедя? – прошептал он. Он вытер глупые слезы, выступившие у меня на глазах, улыбнулся и погладил мои волосы. – Глупышка, неужели ты так до сих пор не поняла, что своей гордыней разбила жизнь нам обоим? – Я поняла это сразу, – прошептала я. – Тогда зачем же ты это сделала? – Так было нужно, иначе бы ты меня очень скоро возненавидел, как возненавидел Мэри Говард. – Это неправда, Онор. – Возможно. Но какая разница? Зачем ворошить прошлое? – Согласен с тобой. Что было – то было. Но будущее остается. Мой брак расторгнут, думаю, тебе это известно. Я свободен и могу жениться снова. – На другой богатой наследнице? – Теперь мне это ни к чему: я разграбил все имения в Девоне. Теперь я зажиточный дворянин, на которого с вожделением будут смотреть все девицы запада. – Будет из чего выбирать, всем не терпится замуж. – Похоже, что так… Но мне нужна лишь одна – ты. Я положила руки ему на плечи и посмотрела на него. Рыжевато-каштановые волосы, карие глаза, пульсирующая жилка на правом виске. Воспоминания остались не только у него. У меня они тоже были, и я могла бы ему напомнить – если бы хотела и если бы мне это позволила моя скромность – о целом наборе веснушек, о которых мы говорили так же часто, как и о родинке у меня на спине. – Нет, Ричард. – Почему? – Потому что я не хочу, чтобы ты женился на калеке. – И ты не передумаешь? – Никогда. – А если я силой увезу тебя в Баклэнд?