Он не мог оторвать взгляда от картины, закрывавшей отверстие в двери, и мне показалось, что раз или два он уже хотел задать вопрос, но так и не решился. Поболтав о том о сем, он откланялся. Той ночью сон ко мне не шел, и в промежутке между полуночью и часом я села в кровати, чтобы выпить стакан воды. Свечу я не зажигала – стакан находился у меня под рукой. Но, ставя его обратно на стол, я почувствовала сквозняк, шедший от двери соседней комнаты. Тот же сквозняк, который я уже замечала однажды раньше. Я замерла и стала ждать звука шагов – ничего. Затем я уловила легкое царапанье, доносившееся из-за панели, на которую я повесила портрет. Кто-то находился в пустой комнате, возле двери, совсем рядом со мной. Царапанье продолжалось минут, наверное, пять, не больше, и прекратилось так же внезапно, как и началось, неожиданно исчез и сквозняк. Возникшая у меня чудовищная догадка превратилась на следующее утро в уверенность. Когда я оделась, сидя в своем кресле – Мэтти была занята в гардеробной, – я подъехала к двери и сняла картину с гвоздя. Все оказалось так, как я и думала. Щель была заделана. Никаких сомнений: мое присутствие в этом крыле дома стало возможным благодаря грубому просчету моей сестры; я причиняла неудобства неизвестному посетителю, который бродил ночью в соседней комнате. Тайна принадлежала Джонатану Рашли, и мне не следовало ее знать. Опасаясь моих любопытных глаз, он распорядился заткнуть мою смотровую щель. Тогда я взвесила в уме возможность, о которой уже думала ранее: что, если старший брат Джонатана не умер от оспы двадцать лет назад, а продолжает жить в зловещем затворничестве, слепой и немой, подобно какому-нибудь зверю, забившемуся в угол своей берлоги, и знают об этом лишь Джонатан – мой зять, его управляющий Лангдон да некий незнакомец – наверное, сторож, – одетый во все ярко-красное. Если это так, если Мэри и ее пасынок и падчерицы ничего не знают, а я, посторонняя, случайно проникла в эту тайну, мне следует под каким-нибудь предлогом вернуться в Ланрест, ибо не жить же изо дня в день с таким камнем на сердце. Это было слишком ужасно, слишком чудовищно. Я размышляла, не поделиться ли мне своими опасениями с Ричардом, когда он снова приедет. Но он мог бы, с присущей ему жестокостью, приказать своим людям немедленно взломать дверь и снести контрфорс, что наверняка привело бы к краху моего зятя и хозяина. К счастью, проблема разрешилась совершенно неожиданным образом, я сейчас скажу каким. Здесь следует напомнить, что в день первого визита Ричарда моя крестница Джоан стащила у управляющего ключ от летнего домика, тем самым предоставив мне возможность исследовать его. В суматохе, вызванной появлением гостей, она совсем забыла о ключе и вспомнила о его существовании лишь два дня спустя после возвращения моего зятя. Она пришла ко мне с ключом в руке, крайне взволнованная. Джон, по ее словам, и так уже находился в плохих отношениях с отцом из-за какой-то мелочи, касавшейся эксплуатации имения, и она боится признаться ему, что украла ключ, дабы не разозлить всех еще больше. Самой же ей не хватает мужества отнести ключ Лангдону и признаться в забывчивости. Что делать? – Что делать мне, ты это хочешь сказать? – спросила я. – Поскольку ты хочешь снять с себя всякую ответственность, так? – Ты такая умная, Онор, – жалостливо промолвила она, – а я такая неумеха! Позволь, я отдам тебе ключ, и забудем об этом. Малышка Мэри кашляет, у бедняги Джона снова приступ лихорадки. Столько всего навалилось на меня одну. – Хорошо, – согласилась я. – Посмотрим, что можно сделать. Я подумала, не ввести ли мне Мэтти в курс дела. Она могла бы сходить к госпоже Лангдон и сказать ей, что нашла этот ключ в парковой аллее, что было бы вполне правдоподобно. Продолжая размышлять, я вертела ключ в пальцах. Он был обычных размеров, не больше того, каким закрывали мою комнату. Сравнив их, я убедилась, что они очень похожи. Внезапно мне пришла в голову одна мысль. Я выкатила свое кресло в коридор, затем остановилась и прислушалась. Было начало десятого, прислуга ужинала, остальные либо беседовали в галерее, либо уже разошлись по своим комнатам и готовились ко сну. Момент, казалось, был довольно подходящим, чтобы рискнуть. Откатив кресло чуть дальше, я остановилась возле запертой двери. Ни души. Тогда я осторожно вставила ключ в ржавую замочную скважину. Он вошел без труда, повернулся. Дверь со скрипом открылась. Я так удивилась своей удаче, что поначалу даже растерялась, не зная, что делать. Связь между этой комнатой и летним домиком была установлена: ключ открывал оба замка. Такая возможность осмотреть комнату может никогда больше и не представиться, и, превозмогая страх, я уступила своему до предела обострившемуся любопытству, побуждавшему меня к действиям. Я вкатила кресло в комнату, зажгла свечу и огляделась вокруг. Мебели было мало. Два окна, одно – на север, другое – на запад, на обоих железные прутья. Ставни закрыты. В дальнем углу – кровать, несколько комодов, стол и стул, которые я уже видела сквозь щель. Стены увешаны тяжелыми шпалерами, довольно старыми, во многих местах потрепанными. Комната, как будто для того и созданная, чтобы разочаровывать: все здесь казалось случайным. Вдобавок ко всему затхлый запах нежилых помещений. Я поставила подсвечник на стол и покатила кресло в угол, примыкавший к контрфорсу, приподняла свисавшие с потолка шпалеры – ничего, только гладкая каменная стена. Я провела рукой по поверхности, на мгновение замерла, дабы удостовериться, что вся прислуга еще за столом. И вдруг, в то время как я выглядывала в коридор, я почувствовала затылком сквозняк. Я вздрогнула, повернула голову и увидела, как зашевелились шпалеры, словно только что открылся некий проход, откуда подул вздымавший их сквозняк. И вдруг, к моему неописуемому ужасу, в промежутке между двумя шпалерами показалась рука. Я не успела ни выехать в коридор, ни даже задуть свечу. В комнате появился человек в наброшенном на плечи пурпурном плаще, а за отодвинутой в сторону шпалерой открылась огромная черная дверь. Какое-то время он молча смотрел на меня, затем произнес: – Тихонько закрой эту дверь, Онор, и оставь в покое свечу. Раз уж ты здесь, нам лучше всего объясниться, дабы не попасть в переделку. Он сделал несколько шагов вперед, шпалера упала у него за спиной, и я узнала Джонатана Рашли, моего зятя. Глава 12 Я почувствовала себя ребенком, уличенным в дурном поступке, и покраснела от стыда и смущения. Он в своем собственном доме, и не мне ставить под сомнение его право разгуливать в нем по ночам в пурпурном плаще. Конечно, он никогда не простит мне того, что я проникла в его тайну, открыла ключом не только дверь комнаты, но и летнего домика. – Прости, – сказала. – Я поступила очень дурно. Он не ответил – удостоверился, что дверь заперта. Затем зажег остальные свечи, снял плащ и придвинул одно кресло к столу. – Это ты просверлила отверстие в перегородке? – спросил он. – Его не было здесь до твоего приезда в Менебилли. Этот прямой вопрос показал, что он уже наслышан о моем неукротимом любопытстве, и я во всем созналась. – Я даже не стану пытаться говорить что-либо в свое оправдание, – произнесла я. – Знаю, я не имела никакого права портить твои стены. Просто мне рассказали о привидениях, а на прошлой неделе, ночью, я слышала шаги. – Да, – признался он. – Я не подумал, что соседняя комната может быть занята. Только когда я услышал шорох, то понял, что случилось. Сейчас у нас немного тесновато, как ты сама уже могла заметить, иначе бы тебя не поселили в это крыло дома. – Он на мгновение умолк, затем внимательно посмотрел на меня и добавил: – Итак, ты поняла, что у этой комнаты имеется потайной выход? – Да. – И проникла сюда сегодня вечером, чтобы узнать, куда он ведет? – Полагаю, он должен проходить через контрфорс. – Каким образом этот ключ попал к тебе в руки? Мне ничего не оставалось, как все ему рассказать, взяв вину на себя и полностью оправдав Джоан. Я сказала, что хотела попасть в летний домик, полюбоваться открывающимся оттуда пейзажем, но я бы даже под пыткой не призналась, что прочла завещание его отца, подняла циновку и обнаружила каменную плиту с металлическим кольцом. Он молча выслушал меня, взгляд его оставался холодным. Должно быть, в душе он проклинал мое безрассудное любопытство. – Ну и какой же ты делаешь вывод теперь, когда узнала, что ночной посетитель – это я? – спросил он. – Никакого, Джонатан, – ответила я, – кроме, может быть, одного – что ты пользуешься этим ходом для каких-то личных целей и что твоя семья ничего об этом не знает. – Джон кое-что знает, – проговорил он после долгой паузы, – но больше никто не в курсе, кроме Лангдона, моего управляющего. Дело короля, которое нам так дорого, сильно бы пострадало, если бы вдруг открылась правда. Это меня удивило. Я не совсем понимала, какое отношение семейные тайны могут иметь к его величеству. Но я промолчала. – Поскольку ты уже знаешь достаточно много, я скажу тебе больше, при условии, что ты пообещаешь мне сохранить это в тайне. Я пообещала, хотя и не без колебаний, поскольку не имела ни малейшего понятия, каким секретом он собирается со мной поделиться. – Тебе известно, что в самом начале военных действий Совет его величества поручил мне и еще нескольким другим джентльменам собирать и принимать столовое серебро, передаваемое на нужды дела короля в Корнуолле, и обеспечивать его доставку на Монетный двор в Труро для переплавки? – Я знала, что ты занимался сбором, Джонатан, но не более того. – В прошлом году в Эксетере соорудили новый Монетный двор. Надзор за ним осуществляет мой родственник, сэр Ричард Вивиан, чем и объясняются мои регулярные поездки в этот город. Понимаешь, Онор, получать огромное количество дорогостоящей посуды и отвечать за ее сохранность, пока она не будет доставлена на Монетный двор, – это довольно тяжелое бремя для моих плеч. – Да, Джонатан. – Повсюду, как тебе известно, шпионы! У соседей слишком длинные уши, и даже близкий друг может на тебя донести. Если бы кто-нибудь из армии мятежников завладел ценностями, что постоянно проходят через мои руки, парламент стал бы в десять раз богаче. Поэтому все перевозки осуществляются ночью, когда дороги пустынны. Необходимо также иметь как можно больше помещений для складирования столового серебра перед отправкой. Ты следишь за моей мыслью? – Да, Джонатан. С большим интересом. – Очень хорошо. Эти склады должны быть засекречены и известны лишь узкому кругу людей. Вот почему необходимо, чтобы в домах или сооружениях, служащих складами, имелись потайные помещения, известные лишь их владельцам. Менебилли, как ты успела обнаружить, располагает одним из таких тайников. Я почувствовала, что краснею, и не по причине сарказма, звучащего в его словах: правда была так не похожа на то, что я себе вообразила! – Контрфорс у дальнего угла этой комнаты внутри пустой. Узкая лесенка ведет в комнатушку, устроенную в утолщении стены ниже уровня внутреннего двора. Человек в ней может стоять – или сидеть, – хотя она и насчитывает не более пяти квадратных футов. Проложенный под домом и дорогой на насыпи туннель связывает эту комнатушку с летним домиком. Именно в ней я уже в течение года и прячу столовое серебро. Теперь ты понимаешь? Я молча кивнула, заинтригованная его рассказом. – Мы всегда работаем только ночью – мой управляющий Джон Лангдон и я. Повозки ждут в Придмуте, мы перевозим серебро в ручной тележке из тайника по туннелю в домик, а затем до самой бухты, где его грузят на повозки. Груз сопровождают верные нам люди, но ни один из них, разумеется, не знает, где в Менебилли находится тайник. Их это не касается. Этого не знает никто, кроме меня самого, Лангдона, а теперь еще и тебя, Онор, и ты – я сожалею, что вынужден это сказать, – не имеешь никакого права быть посвященной в эту тайну. Я промолчала. Да и что я могла ответить? – Джону известно, что в доме прячут столовое серебро, но он никогда не пытался разузнать, где именно. Он до сих пор ничего не знает ни о существовании потайной комнаты в контрфорсе, ни о туннеле, ведущем в летний домик. Тут я рискнула прервать его словоизлияния: – Какое счастье, что в Менебилли оказался такой превосходный тайник. – Совершенно верно, – согласился он. – Не будь тайника, вряд ли бы я взялся выполнить эту миссию. Тебе, наверное, интересно знать, почему дом был построен таким образом? Я кивнула. – Так вот, мой отец занимался морскими перевозками, что требовало секретности. Туннелем часто пользовались для различных целей. «Другими словами, дорогой Джонатан, – подумала я, – твой отец был пиратом и мастерски скрывал это, учитывая его превосходную репутацию как в Фое, так и во всей округе». – В конечном счете, – добавил он, переходя на шепот, – судьба распорядилась так, что мой старший брат не сохранил своих умственных и физических способностей. Это была его комната начиная с тысяча шестисотого года – даты строительства дома – до самой его смерти. Бедолага прожил в ней целых двадцать четыре года. Иногда у него бывали довольно сильные припадки, он становился буйным, и его приходилось запирать в этой келье, в утолщении контрфорса. От недостатка воздуха он внезапно терял сознание, и тогда к нему легче было подступиться. Он говорил очень естественно, без малейшего смущения в голосе. Мне же становилось не по себе от той картины, которую рисовали в моем воображении его слова. Я видела мерзкого, сотрясаемого дрожью маньяка, задыхавшегося в стенах своей темной кельи, которая вся заставлена сейчас, как в волшебной сказке, столовым серебром. Джонатан, вероятно, заметил, как я изменилась в лице. Он мягко посмотрел на меня и встал. – История не очень приятная, я знаю, – сказал он. – Признаюсь, я испытал огромное облегчение, когда оспа унесла брата через несколько дней после смерти отца. Нелегко присматривать за слабоумным, когда в доме маленькие дети. Ты наверняка слышала о злонамеренных сплетнях, которые распространил Роберт Беннет? Я уклончиво ответила, что до меня доходили кое-какие слухи. – Он заболел через пять дней после отца, – объяснил Джонатан. – Почему мы с женой не заразились, теперь сказать трудно. Болезнь совпала с сильнейшим приступом помешательства и очень быстро унесла его. – Вдруг он услышал, как из кухонь, хлопая дверьми, начали выходить слуги. – А сейчас ты вернешься к себе, – закончил он разговор, – а я уйду тем же путем, каким и пришел. Можешь отдать мне ключ Джона Лангдона. Впредь, когда услышишь, что я пришел сюда, ты будешь знать – зачем. Я веду здесь учет ценностей, временно находящихся в моем распоряжении, и время от времени заглядываю в этот список. Полагаю, мне нет нужды напоминать тебе, что все сказанное сегодня вечером должно остаться в строжайшей тайне. – Торжественно тебе обещаю никому ее не разглашать, Джонатан. – Спокойной ночи, Онор. Он помог мне выкатить кресло в коридор, затем тихонько закрыл за мной дверь. Я оказалась у себя в комнате за несколько минут до того, как ко мне поднялась Мэтти, чтобы задернуть шторы.