– Не верьте этому, – сказал Ричард. – Французы терпеть не могут сражаться на чужой земле. Стоит лягушке увидеть щучий хвост, и она даст деру. Оставьте французов в покое. Мы не нуждаемся в них, коль скоро в наших руках будут острова Силли и корнуолльские форты. Маунт… Пендиннис… Сент-Мос… Банни, где мои заметки о нынешней диспозиции неприятельской армии? Теперь, джентльмены… И все продолжалось в том же духе. Полночь, час, два, три часа ночи. В котором часу они отправились восвояси и когда он лег спать, мне неведомо, ибо меня саму к тому времени уже давно сморила усталость. На плечи Робина, отличившегося до этого при обороне Пендинниса, легла серьезная ответственность. Эпизод с мостом был предан забвению. Но так ли это? Порой я сомневалась в этом, когда видела, какими глазами смотрит на него Ричард, как он при этом беспричинно улыбается и похлопывает себя пером по подбородку. – У вас есть самые последние донесения из Хелстона? – Да, сэр. Они получены. – Я хочу, чтобы вы представляли меня завтра на совещании в Пенроузе. Вам разрешается отсутствовать две ночи, не больше. Мне нужны точные сведения о количестве людей, которых они могут выставить на дорогах между Хелстоном и Пенрином. – Есть, сэр… Но я заметила минутное колебание Робина, его взгляд был устремлен на дверь, что вела в галерею, откуда неожиданно донесся звонкий отчетливый смех Гартред. Его вспыхнувшее лицо и налившиеся кровью глаза объяснили все лучше всяких слов. – Идите сюда, Робин, – отрывисто сказал Ричард после ужина, – сегодня нам снова придется поработать допоздна. Питер привез мне зашифрованные донесения из Пензанса, а вы являетесь моим экспертом. Если я могу обходиться четырехчасовым сном, то вы все тоже. Ричард, Робин, Питер, Банни сгрудились вокруг стола, а Дик мрачно и обиженно наблюдал за ними со своего поста у дверей столовой. Амброз Манатон знакомился возле камина со счетами. – Ладно, Амброз, – сказал Ричард. – В этом деле ваша помощь мне не понадобится. Идите поговорите о высоких финансовых материях с дамами в галерее. И благодарный Манатон, улыбаясь, откланялся. Когда он пересекал комнату, у него был излишне самоуверенный вид, и он напевал себе под нос. – Вы еще долго собираетесь сидеть? – спросила я у Ричарда. – Гм… гм… – промычал он с отсутствующим видом. – Подай-ка мне эту стопку документов, Банни. – Затем, бросив неожиданный взгляд на Дика, резко сказал: – Стой прямо, не переминайся с ноги на ногу. Черные глаза Дика сверкнули, и я увидела, как его тонкие пальцы вцепились в куртку. Он распахнул дверь, давая проехать мне в моем кресле, и все, что я могла сделать, чтобы как-то поддержать его, это улыбнуться и коснуться его руки. Нет, галерея не для меня – трое составляют жалкую компанию. Наверх, в свою комнату, хотя я и понимала, что еще больше четырех часов внизу будут слышны голоса. С час, наверно, я читала, лежа в постели, и тут услышала шуршание юбки – это Гартред прошла к себе в комнату. Тишина. Затем предательски скрипнула ступенька. Тихонько захлопнулась дверь. А внизу в столовой голоса не смолкали до самой глубокой ночи. Однажды вечером, когда совещание закончилось раньше обычного и Ричард зашел посидеть ко мне перед тем, как отправиться спать, я без обиняков поведала ему о том, что слышала. Он рассмеялся, стоя возле распахнутого окна и продолжая обрабатывать пилкой ногти. – Милая, неужто ты с годами превратилась в ханжу? – спросил он. – Ханжество тут ни при чем, – ответила я. – Но мой брат не теряет надежды жениться на Гартред. Я это поняла по его робким намекам на то, чтобы отстроить заново дом в Ланресте. – Тогда надежда его подведет, – ответил Ричард. – Гартред никогда не свяжет свою судьбу с безденежным солдатом. У нее есть на примете рыба покрупнее, и я не могу ее за это осуждать. – Ты имеешь в виду ту рыбу, – спросила я, – которую она ловит в данный момент? – А почему бы и нет? – ответил он, поведя плечами. – Амброз получит хорошенькое наследство по линии своей матери, урожденной Трефьюсис, не считая того, что достанется ему после смерти отца. Со стороны Гартред было бы страшной глупостью упустить такой жирный кусок. Как спокойно Гренвилы отхватывают себе состояния! – Каков в точности вклад Манатона в ваше дело? – спросила я. – Не суй свой хорошенький носик в мои дела, – сказал он. – Я знаю, что делаю. Скажу тебе одно – без него нам бы вряд ли удалось наскрести денег на эту операцию. – Так я и думала, – ответила я. – Если ко мне хорошенько приглядеться – я весьма ловкий парень, – сказал он. – Если ты считаешь, что это очень ловко – натравливать одного члена своего штаба на другого. Со своей стороны я бы назвала это жульничеством. – Это искусное руководство, – сказал он. – Предвыборные махинации, – ответила я. – Ruse de guerre[21], – возразил он. – Политические игры, – отпарировала я. – Почему бы и нет? – сказал он. – Если такой маневр служит моим целям, не важно, сколько жизней будет разбито по ходу дела. – Позаботься о том, чтобы они разбились «после», а не «до», – сказала я. Он подошел и сел подле меня на кровать. – Мне думается, что теперь, когда у меня черные волосы, я тебе не очень-то нравлюсь, – высказал он свое предположение. – Они подходят к твоей внешности, но не к твоему нраву. – Черно-бурые лисицы не оставляют после себя следов. – Рыжие более привлекательны. – Когда на карту поставлено будущее страны, эмоции должны быть отброшены. – Эмоции, но не честь. – Это каламбур? Ты намекаешь на свое имя? – Понимай как хочешь. Он схватил мои руки и, улыбаясь, прижал их к подушке. – В восемнадцать лет твое сопротивление было посильнее, – сказал он. – А твой подход поделикатнее. – Иначе и быть не могло на той проклятой яблоне. Он положил голову мне на плечо и развернул мое лицо к себе. – Я теперь могу ругаться на итальянском так же хорошо, как и на испанском, – сказал он мне. – А на турецком тоже? – Одно-два слова. Голая необходимость. Он с довольным видом устроился рядом со мной на подушке. Мне был виден лишь один его глаз – он зло посматривал на меня. – Одна женщина, с которой я познакомился в Неаполе… – И с которой ты провел час? – Три, если быть точным. – Расскажи эту историю Питеру, – зевнула я. – Мне это неинтересно. Он поднес руки к моим волосам и снял с них папильотки. – И для тебя, и для меня было бы куда удобнее, если бы ты цепляла на себя это барахло днем, – пробормотал он, задумываясь о чем-то. – Так на чем я остановился? Ах да, на неаполитанке. – Не тревожь ее, дай ей поспать, Ричард, да и мне тоже. – Я только хотел сказать тебе о замечании, которое она сделала мне при прощании. «Так, значит, то, что я слышала о корнуолльских мужчинах, это правда, – сказала она мне. – Вы сильны лишь в рукопашной». – «Синьорина, – возразил я ей, – в Корнуолле меня ждет одна дама, которая ценит меня еще и за другое». Он потянулся, зевнул и, приподнявшись на локте, задул свечу. – Но все эти южанки оказались пресными, как молоко. Мои лисьи повадки были выше их понимания. Так проходили ночи, ну а как проходили дни – я уже описала. Мало-помалу планы выстраивались, схемы были составлены. От находившегося во Франции принца пришло последнее послание, в котором он сообщал о том, что в его распоряжение отдан французский флот и что внушительная армия под командованием лорда Гоптона высадится в Корнуолле, а сам принц с сэром Джоном Гренвилом захватят острова Силли. Высадка должна совпасть с восстанием роялистов, которое возглавит сэр Ричард Гренвил, он захватит и будет удерживать наиболее важные пункты в герцогстве. Датой начала Корнуолльского восстания была выбрана суббота, 13 мая… Распустились нарциссы. Зацвели сады. Нежданно-негаданно первые по-летнему теплые дни наступили в начале мая. Море за Гриббеном было зеркально гладким, небо синим, без единого облачка. Крестьяне трудились на полях, а из Горрана и Полперро выходили в море рыбацкие шхуны. В Фое все было спокойно. Горожане занимались своими делами, парламентские агенты исписывали бесполезными заметками свиток за свитком, чтобы потом они пыльными кипами громоздились в Уайтхолле, а часовые, позевывая, вглядывались в море. Я сидела в своем кресле на дорожке, что вела к морю, смотрела на ягнят и под горячими лучами солнца, падавшими на мою неприкрытую голову, размышляла о том, что не пройдет и недели, как весь мирный край вновь окажется охвачен волнением. Стреляющие, сражающиеся, умирающие люди… Овцы разбредутся, скот будет угнан, а по дорогам хлынет лишившийся крова люд. Снова орудийные залпы, треск ружейных выстрелов. Скачущие лошади, тяжелая поступь солдат. Брошенные всеми раненые, которые сами ползут к изгородям, чтобы там умереть. Вытоптанная молодая пшеница, соломенные крыши домов в огне. Снова тревога, снова напряжение и ужас. Враг наступает. Враг отступает. Гоптон высадился с крупными силами. Гоптон сброшен в море. Корнуолльцы торжествуют. Корнуолльцы отступают. Противоречивые слухи. Кровавый смрад войны. Разработка плана была завершена, и началось долгое ожидание. Неделя нервов, когда мы сидели в Менебилли и смотрели на часы. Ричард в приподнятом настроении – играл с Банни в шары на небольшой, обнесенной стенами лужайке возле пустовавшего дома управляющего. Питер, осознав внезапно, какими вялыми стали у него мускулы живота, чтобы согнать вес, яростно скакал на лошади взад-вперед по пескам Пара. Робин был весьма молчалив. Он в одиночестве гулял по лесу, а возвратившись оттуда, первым делом заходил в столовую, где стоял графин с вином. Порой я заставала его там с бокалом в руке, погруженного в размышления, но, когда я принималась расспрашивать его, он отвечал мне уклончиво, при этом взгляд у него был какой-то настороженный, как у собаки, когда она прислушивается к незнакомым шагам. Гартред, обычно столь хладнокровная и равнодушная в любовных делах, впервые выглядела не такой уравновешенной и уверенной в себе. Происходило ли это оттого, что Амброз Манатон был на пятнадцать лет ее моложе и ее шансы на брак с ним были весьма сомнительными, не знаю, но ей стала изменять выдержка, что, по-моему, являлось признаком близкого проигрыша. Мне было точно известно, что Орли-Корт опутан долгами. Ричард так много мне об этом говорил. Позади осталась юность, а без третьего мужа будущее, стоит только поблекнуть ее красоте, виделось весьма суровым: вдова, живущая в уединении со своими замужними дочерьми и зависящая от милостей зятьев. Какой конец для Гартред Гренвил! Так что выдержка ей стала изменять. Она чересчур открыто улыбалась Амброзу Манатону. За обеденным столом она клала свою руку на его руку. Она смотрела на него поверх своего бокала с той же алчностью, какую я заметила у нее много лет назад, когда, подглядывая в щель в дверях ее комнаты, я увидела, как она засовывает себе в платье дешевые безделушки. Ну а польщенный Амброз Манатон в ответ доверчиво приветствовал ее, поднимая свой бокал. – Отошли ее подальше, – сказала я Ричарду. – Она уже и так причинила бог знает сколько зла. Зачем она тебе здесь, в Менебилли? – Если Гартред уедет, Амброз последует за ней, – ответил он. – Я не могу позволить себе остаться без своего казначея. Ты не знаешь этого типа, как знаю его я. Он скользкий как угорь и скупой как жид. Стоит только ему вернуться с ней в Бидефорд, и он может полностью выйти из дела. – Тогда скажи Робину, чтобы он собирал вещи. В любом случае тебе от него не будет никакого проку, если он и дальше будет продолжать так пить. – Чушь! В его случае выпивка – это стимуляция, единственный способ подстегнуть его. Когда придет пора, я его так накачаю бренди, что он возьмет замок Сент-Мос голыми руками. – Мне не доставляет удовольствия наблюдать за тем, как мой брат губит себя. – Он здесь не для твоего удовольствия. Он здесь потому, что полезен мне, он один из немногих известных мне офицеров, кто не теряет в бою головы. Чем более смятенным будет он здесь, в Менебилли, тем лучше будет сражаться за его стенами.