Я заерзала на сиденье. Я ожидала свирепых вражеских армий, кровавых сражений. Но это… – В воскрешении Фейры участвовали семеро верховных правителей, – возразила Мор. – Такое просто не может повториться. Король двинется иным путем. Ее глаза превратились в щелочки. – Злодейские убийства в храмах… думаешь, они как-то связаны с его планами? – Я не думаю, а знаю. Просто не хотел говорить, пока не узнаю наверняка. Азриель подтвердил: три дня назад был совершен дерзкий налет на захоронения в Сангравахе. Там что-то искали и, кажется, нашли. Азриель молча кивнул. Мор с удивлением посмотрела на него. Азриель пожал плечами, словно извиняясь за вынужденное молчание. У меня опять сдавило горло. – Так вот почему после гибели Амаранты и кольцо с глазом, и фаланга пальца исчезли. Они кому-то понадобились. Но кто… Я умолкла, пораженная догадкой. – Аттора не удалось поймать? – спросила я. – Нет, сколько его ни искали, – совсем тихо ответил мне Риз. Съеденное за обедом легло в желудке тяжелым куском свинца. – Но как можно взять глаз и фалангу пальца и с их помощью воссоздать… того же Юриана? И как мы можем их остановить? – спросил Риз у Амрены. Амрена хмуро поглядела на свой бокал. К вину, как и к пище, она тоже не притронулась. – Ты и сам знаешь, где искать ответ. Отправляйся в Тюрьму. Поговори с Косторезом. – Дерьмово, – вразнобой произнесли Мор и Кассиан. – Амрена, у тебя это получилось бы куда успешнее, – сказал Риз. Хорошо, что я сидела по другую сторону стола. Из уст Амрены послышалось настоящее змеиное шипение. Она и сама стала похожей на змею, готовую ужалить. – Нет, Ризанд. Ноги моей в Тюрьме не будет, и ты это знаешь. Так что отправляйся сам или пошли своих псов. Кассиан заулыбался, показывая ровные прямые зубы. Такими только и кусать. Амрена в ответ оскалила свои. – Туда отправлюсь я, – неожиданно заявил Азриель. – Караульные Тюрьмы хорошо знают, кто я такой. Неужели «певец теней» всегда первым бросался в опасные места? Пальцы Мор сдавили ножку бокала. Сама она сердито щурилась на Амрену. Красное платье, драгоценные камни… все это показалось мне маскировкой, скрывающей темную силу, бурлящую в ее жилах. Кажется, она хотела что-то сказать, но Риз ее опередил: – Если кто и отправится в Тюрьму, так это я сам. И Фейра. – Что-о? – протянула Мор, хлопнув ладонью по столу. – Он не станет говорить с Ризом, – заявила Амрена соратникам. – С Азриелем или кем-то из нас – тоже. Нам ему нечего предложить. А бессмертной, у которой осталась смертная душа… Глаза Амрены уперлись мне в грудь, словно она была способна увидеть сердце, бьющееся внутри… Я снова задумалась: чем же она питается? – С Фейрой Косторезу, возможно, захочется поговорить. Теперь все смотрели на меня, словно ожидая, что я начну просить, чтобы меня туда не посылали, или вообще забьюсь со страху под стол. Похоже, теперь они проверяли, хотят ли работать со мной. Значит, Косторез. До этого были наги, аттор, суриель, богге и Мидденгардский червь… Возможно, во мне сломали то, что испытывало страх. Или страх перекочевал из реальной жизни в мои сны. – Выбор за тобой, Фейра, – непринужденным тоном произнес Риз. Выбор был невелик: увильнуть, чтобы снова оказаться в четырех стенах и оплакивать свою участь, или столкнуться с чем-то ужасным, чего я даже представить не могла. – Насколько скверно это может быть? – вместо ответа спросила я. – Достаточно скверно, – сказал Кассиан. Никто ему не возразил. Глава 17 Юриан. Это имя звенело у меня в ушах и после обеда, когда Мор, Кассиан, Азриель и Амрена прекратили спорить и переругиваться на тему: кто из них где должен завтра быть и чем заниматься, пока мы с Ризом нанесем визит в Тюрьму. Я же по-прежнему не знала, где она находится и что собой представляет. Потом мы с Ризом полетели назад, ныряя между полосами тьмы и света. Подъемы нравились мне куда больше спусков. По сторонам я тоже старалась не смотреть, поскольку съеденное за обедом норовило выскочить наружу. Мне не было страшно; просто так себя вело мое тело. Мы летели молча. Единственным звуком был свист ветра. Тепло Ризанда обволакивало меня, не давая замерзнуть окончательно. Только на подлете к его дому, когда мы достаточно снизились и вновь услышали музыку и смех, я повернулась к нему. Лицо Риза не выражало ничего, а сам он сосредоточился на полете. – Сегодня я снова тебя чувствовала, – сказала я. – Через нити. Неужели я опять преодолела твои заслоны? – Нет, – ответил он, разглядывая мостовые улиц, проплывавших внизу. – Эти нити – они живые. Нечто вроде туннеля, соединяющего нас. Он создан моей силой и… тем, в чем ты нуждалась, когда мы заключали уговор. – Тогда я нуждалась в том, чтобы остаться в живых и сохранить руку. – Не только. Тебе отчаянно хотелось избавиться от одиночества. Наши глаза встретились. Вокруг было слишком темно, и я не стала даже пытаться что-либо прочесть в его взгляде. Через некоторое время я отвернулась. – Я еще сам толком не разобрался, как и почему мы иногда чувствуем в других то, что они вовсе не хотели бы показывать, – признался Риз. – Поэтому ничего не могу сказать по поводу твоих сегодняшних ощущений. «Тебе отчаянно хотелось избавиться от одиночества»… А ему? Пятьдесят лет он был оторван от друзей и семьи… – Ты внушил Амаранте и остальному миру, что Двор кошмаров и есть Двор ночи и что тебе нравится твой двор и такая манера правления. Значит, это было маскировкой, дабы обезопасить все остальное – то, что тебе по-настоящему важно и дорого? Свет уличных фонарей золотил его лицо. – Я люблю мой народ и мою семью. Ради их защиты можно и чудовищем стать. – В Подгорье ты и был чудовищем, – выпалила я раньше, чем успела подумать. Ветер играл его волосами. – Подозреваю, очень скоро мне придется это повторить. – Какую цену ты заплатил в прошлом, чтобы уберечь Веларис и его жителей? Риз несколько раз взмахнул крыльями. Мы плавно опустились на крышу его дома. Его пальцы сжали мне подбородок, не дав отойти. – Ты прекрасно знаешь какую. Шлюха Амаранты. Он кивнул. Наверное, я произнесла эти отвратительные слова вслух. – Когда она обманом лишила меня магической силы, оставив жалкие крохи, мне все равно перепало больше, чем остальным. Я решил употребить оставшуюся силу, чтобы проникнуть в разум каждого подданного Двора ночи, которого она захватила, и в разум всякого, кто мог знать об истинном положении вещей. Я сплел нечто паутины, объединившей их всех. Я управлял их разумом каждое мгновение. На протяжении десятков лет я делал все, чтобы они забыли про Веларис, забыли о существовании Мор, Амрены, Кассиана и Азриеля. Амаранте хотелось знать о тех, кто близок ко мне, дабы подвергнуть их медленным истязаниям и потом убить. Однако мой настоящий двор оставался здесь, в Веларисе, управляя городом и неподвластными Амаранте землями. А остаток моей силы я употребил на то, чтобы сделать город невидимым и неслышимым. Пойми, сил у меня действительно оставалось только на один город, на одно место. И я выбрал то, что уже и раньше было скрыто от мира. Я сделал такой выбор и должен жить под тяжестью его последствий, сознавая, что были и другие места, другие города, которые я обрек на страдания. Что же касается Велариса… всякий, кто ехал или летел мимо, видел лишь обычную каменистую местность, каких полным-полно в горах. Обычно это отбивало всякое желание двигаться дальше, и даже редкостные упрямцы через некоторое время поворачивали обратно. Мореплавание и торговлю пришлось остановить. Моряки превратились в крестьян и стали возделывать земли вокруг Велариса. И поскольку мои силы сосредоточились на защите города и окрестностей, на сопротивление Амаранте меня попросту не хватало. Тогда я принял решение: чтобы удержать ее от расспросов, я стал ее шлюхой. Наверное, только сейчас я по-настоящему поняла, какую цену пришлось заплатить Ризанду. Он делал ужасные вещи ради спасения своих настоящих подданных, ради спасения друзей. И единственной частицей, напоминавшей ему о том, кто он, единственной частицей, о которой Амаранта не подозревала и потому не сумела испоганить даже за пятьдесят лет его пребывания в подземной каменной клетке, были его крылья. Сейчас его крылья широко распахнулись. Многие ли знали о них за пределами Велариса и иллирианских военных лагерей? Сумел ли он еще задолго до Амаранты стереть из памяти Притиании все, что касалось крылатых воинов? Он разжал пальцы, освободив мой подбородок. Но едва он опустил руку, я сама схватила его запястье, ощущая могучую силу. – Это же позор, что никто в Притиании не знает, какую жертву ты принес, – сказала я, заглушая звуки веселой уличной музыки. – Позор, что ты позволяешь им думать о себе самое худшее. Он отошел. Его крылья ударяли воздух, словно палочки гигантских барабанов. – Пока те, кто для меня важен и дорог, знают правду, остальные меня не волнуют. Ты устала. Ложись спать.