– Вот хороший вопрос! Я служу народу Квебека. – Как и я. – А старший суперинтендант? Бовуар не смог сдержать ярость: – После всего, что он сделал, у вас есть сомнения на его счет? – Но его службу следует рассматривать в целом. Да, он сделал много полезного, но вы можете сказать, что он хорошо послужил народу, когда впустил сюда то, что может стать настоящей чумой? – Чтобы предотвратить кое-что похуже. – Но как мы можем знать, что оно было бы похуже? – спросил Курнуайе. – Мы знаем только, что наркотик попадает на улицы, десятки тысяч, может быть, сотни умрут. Либо от самого наркотика, либо от насилия, спровоцированного наркотиком. Это справедливо? Даже Бовуар, не будучи прирожденным политиком, понимал, что Франси Курнуайе опробует логику, которая будет предъявлена прессе. В ток-шоу и интервью. Чтобы оправдать это убийство. – Какие бы благородные цели ни преследовал глава Sûreté, он совершил ужасную ошибку. И должен за нее заплатить. – И чего вы хотите от меня? – У вас есть возможность смягчить нежелательные последствия, старший инспектор. Вы были его заместителем. Это может запятнать всю Sûreté, а полиция только-только начинает возвращать доверие к себе. – Вы хотите, чтобы я сказал: решение принимал он, он и несет ответственность? – У вас есть выбор. Вина так или иначе ложится на Гамаша. Избежать этого невозможно. Его крушение было неизбежно с того момента, когда он принял решение. Он это знал. И все равно поступил по-своему. И вы никак не можете это предотвратить. Не можете его спасти. Пуля вылетела из ствола. Вы, однако, можете смягчить побочный вред, который претерпят другие. – Включая и меня? Франси Курнуайе только пожал плечами. – Включая и премьера? Лицо Франси Курнуайе помрачнело. – Мы составили заявление, старший инспектор. Возьмите его с собой, если хотите. Прочтите. Переиначьте. Но подпишите. Сделайте то, что до́лжно сделать. Не позвольте вашей преданности ослепить вас. – Вы, наверное, шутите? Вы говорите это мне? – Бовуар старался говорить негромким голосом, вежливым тоном, но его ярость прорывалась наружу. – Решение пропустить эти наркотики позволило нам разрушить крупнейшие наркокольца, которые опутали Северную Америку. Эта операция Sûreté чуть не стоила жизни одному из старших офицеров, а вы, вместо того чтобы благодарить нас, угрожаете мне и шефу, будто мы преступники? – Он понизил голос. – И вы говорите, что я слепой? – Вы и представить себе не можете, что вижу я. – О, я думаю, что очень даже представляю. Мы всего лишь маленькая деталь в вашей большой картине, верно? И он с удовлетворением увидел длившееся доли секунды сомнение в глазах Курнуайе. Небольшое удивление. – Это хорошо, если вы считаете, что мы имеем общую картину, – сказал Курнуайе, приходя в себя. – Но поверьте мне, мы только совершаем неловкие действия, реагируем на события и пытаемся делать то, что нужно нашим гражданам. Бовуар ничего не сказал, но одно он знал наверняка. Этот Курнуайе неловких действий не совершал. Гамаш сидел за столом с пластмассовой столешницей в полукабинете, пил воду и смотрел в окно. Потом он получил эсэмэску. – Я сейчас вернусь, – сказал он официантке, протягивая ей двадцатку. – Пожалуйста, придержите этот столик для меня. – Oui, monsieur. Натянув шапочку на уши и надев перчатки, Гамаш прищурился, выйдя в яркий, холодный день. Снежок поскрипывал под его ботинками, пешеходы его обгоняли, спеша добраться туда, куда стремились попасть. А он никуда не торопился. Впереди и по другую сторону медленно шли два человека. Один высокий, тощий, даже в зимней куртке худосочный. Другой пониже, хорошо сложенный, держащийся на ногах более устойчиво. Амелия. Гамаш наблюдал их прогулку на протяжении двух кварталов, а когда они остановились – ушел в проулок. Теперь он смотрел на них оттуда, закутавшись в куртку и прислонившись к холодным кирпичам заброшенного здания. Арман видел дилеров, и наркоманов, и проституток, занимавшихся своими делами при свете дня. Они знали: ни один коп их не остановит. Эта часть рю Сент-Катрин была не столько артерией, сколько кишечником. Двое мужчин в заскорузлой грязной одежде рылись в мусорных бачках. Иногда отталкивали друг друга. Дрались за бачки и черствые корки. Гамаш смотрел: на него увиденное производило впечатление. Молодые полицейские работали прекрасно. Относились к делу серьезно. Как и должны были. В их карьере будет мало заданий важнее нынешнего. Хотя они пока этого не знали. Он получил эсэмэску от одного из них, краткое сообщение о ходе дела. В тексте сообщалось о том, где сейчас находится Амелия. Но они понятия не имели, где находится он. Не знали, что глава Sûreté присоединился к ним и тоже ведет наблюдение за бывшим кадетом. Гамаш спрятался поглубже в тень, когда Амелия и ее друг приблизились к дилеру. Оба мужчины казались хрупкими по сравнению с бывшим кадетом Шоке. «Одноглазый», – подумал Гамаш. Потом Амелия сделала что-то странное. Она задрала левый рукав до локтя, протянула руку дилеру. Тот отрицательно покачал головой. Амелия сказала что-то, словно споря с ним, потом отвернулась от дилера и ушла прочь. Ее друг поспешил догнать ее. – Двадцать баков за отсос, – услышал Гамаш мужской голос у себя за спиной. Игнорируя голос, он продолжал наблюдать, пока не почувствовал тычок в спину. – Я с тобой говорю, дедок. Тебе отсосать или нет? Гамаш повернулся, увидел человека моложе своего сына. Татуировки на его опустошенном лице. «Наверное, когда-то он был красивым», – подумал Гамаш. Когда-то он, наверное, был молод. – Нет, спасибо, – сказал он и повернулся, чтобы продолжить наблюдение за разговором на другой стороне улицы. – Тогда пошел в жопу. Гамаш почувствовал, как два кулака ударили ему в спину. Сила удара была такова, что его выкинуло из проулка на покрытый ледком тротуар. Вовремя выставив вперед обе руки, он ударился о припаркованную машину, которая не позволила ему вылететь на проезжую часть под трафик. Водитель нажал на кнопку гудка и выставил Гамашу средний палец. Гамаш почувствовал тонкую, как у скелета, руку на своем предплечье, повернулся и заглянул в изможденное лицо. Щеки настолько впали, что тонкая кожа едва натягивалась на кости. Глаза, обведенные темными кругами, смотрели расширенными зрачками. Но смотрели сочувственно. Гамаш посмотрел на другую сторону. Его глаза прошлись по тротуару на другой стороне и по паре, которая уже успела уйти на целый квартал. Амелия оглянулась на звук гудка, но Гамаш уже отвернулся и теперь смотрел на женщину, которая держала его предплечье. – Вам нужна помощь? – раздался тихий голос. – Non, non. Я в порядке. Merci. Она оглянулась, крикнула в проулок: – Ты, говнюк долбаный! Чуть его не убил! – Трансгенша хреновая, – раздался голос из мглы. – Убирайся из моего квартала! Женщина снова обратилась к Гамашу. Рост у них был почти одинаковый, судя по ее виду, когда-то она имела хорошее сложение, но потом вся высохла, ужалась. На ней была короткая кожаная юбка и розовая, отделанная рюшем куртка. На ее лице была тщательно нанесенная косметика, которая не могла скрыть язвы. – Вы уверены, что с вами все в порядке? – спросила она. – Тут небезопасно. – Вы очень добры, спасибо, – сказал он, запуская руку в карман. – Не надо. – Она положила ту же худющую руку на его предплечье. Гамаш вытащил блокнотик с ручкой и записал свой телефон. – Если вам когда-нибудь понадобится помощь. – Он протянул ей бумажку вместе с перчатками. – Меня зовут Арман. – Анита Фасьял, – сказала женщина, пожала его руку и взяла то, что он предложил. Амелия с Марком пошли дальше. Она прошлую ночь спала в прихожей перед его крохотной квартиркой, стараясь не слышать, что происходит внутри.